Что меня тянуло туда? Сам не знаю. Ехал подальше, чтобы ничем не тревожить Елизавету, а, может, посмотреть, прав ли был Александр Дюма, описывая жизнь мушкетеров? Или проверить верность поговорки: увидеть Париж и умереть? С другой стороны – сдался мне этот Париж, я лучше подольше поживу. Но раз собрался ехать, то ехать нужно.
Прощай Германия! Хотя, стоп. Возвращаться в Пруссию придется через Германию и Польшу. Поэтому я не делаю ничего предосудительного, чтобы не оказаться в положении Наполеона, уничтожившего все на пути возвращения домой.
Рассказы о разбойниках, орудующих на пустынных дорогах, являлись и изустным творчеством, и грустной реальностью того времени. Поодиночке никто не ездил. Составлялись группы, партии, которые ехали вместе и в случае чего, давали совместный отпор разбойникам.
Вот так, с оказией мы и доехали до Страсбурга, столицы Эльзаса. Город только что перешел во французское владение, и можно было представить, что делалось в чисто немецком городе при водворении в нем французских властей. Все знали, что это не первая смена власти и не собирались переходить на французский язык и читать французские газеты. И французы не собирались учить немецкий язык, чтобы общаться на нем с местными жителями, которым «посчастливилось» обрести французское гражданство в результате земельного передела после Тридцатилетней войны. И вообще эти времена чем-то похожи на наши славные времена двадцать первого века, когда людям обрыдла жизнь без войн и потрясений и они всеми силами трясут нашу планету, чтобы разжечь пожар новой мировой войны.
Новый главный министр французского короля кардинал Мазарини, урождённый Джулио Раймондо Мадзарино, не довольный результатами Вестфальского мира, закрепившего раздробленность Германии и передавшего Франции Эльзас без Страсбурга, все-таки добился того, чтобы и центр Эльзаса оказался во владениях короля Людовика XIV. И Страсбург оказался в его владениях, превратившись в гнездо шпионских служб того времени, искавших возможности насолить своим врагам, а для этого все средства хороши.
Самыми хорошими средствами разведки во все времена были женщины. Женщины в самых изысканных одеждах и без оных, женщины скромные и развратные, женщины полненькие и худенькие, блондинки и брюнетки, с завитушечками и без завитушечек, молчаливые и кричащие, модистки и не модистки, графини и герцогини, баронессы и маркизы, горожанки и крестьянки, но все себе на уме.
Каждый человек, прибывающий в то время в Страсбург, оценивался с позиции разведки: подойдет он разведке или нет. И второе – какая женщина его сразит наповал. Тех, кто не интересуется женщинами, тех было немного по сравнению с современными мерками и те выполняли особые задания в среде, близкой к ним по духу и, как правило, очень высокопоставленной, пресыщенной всем земным и стремящейся к чему-то неземному, противоестественному.
Можно сказать, что никто не обратил внимания на молодого человека лет тридцати четырех, проехавшего по главной улице Страсбурга в сопровождении молчаливого слуги. Только один человек остановился и проводил его взглядом, внимательно рассмотрев приметы приезжего и самое главное – его перстень на безымянном пальце правой руки.
А еще через час резидент кардинала Мазарини в Страсбурге почтительно докладывал о прибытии главного шпиона из Союза немецких земель с перстнем самой Елизаветы Вюртембергской. Сопровождавший шпиона человек сообщает о скрытности и хитрости этого человека, ни единым словом или жестом не показавшего, что его что-то интересует кроме увеселений на французской земле. Его Преосвященство просят санкционировать разработку этого человека с помощью опытнейшего агента Фея. И подпись: Рамзес.
Я, конечно, всего это не знал и не догадывался. Фельдъегерская связь не такая уж и быстрая, да и кардиналу нужно было обдумать, а стоит ли касаться этого человека, чтобы не разбудить дремлющее немецкое недовольство в новых французских территориях? Или все-таки проявить активность и узнать, что же нужно немцам на их прежних землях? И он отправил краткий и емкий ответ, состоящий из одного слова – «разрешаю» и креста вместо подписи. Конспирация юбер аллес.
Глава 23
Чем мне нравятся те времена? Свободными нравами.
– Сударь, мне не нравится, как вы посмотрели на меня и на мою даму, извольте извиниться или мои секунданты укажут вам место на кладбище, где мы скрестим свои шпаги и выясним, кто же виновен в возникшем между нами недоразумении.
– Сударь, кушать подано.
– Сударь, вам визитка от вашего соседа с приглашением на ужин.
– Сударь, я постирала ваши кружева, с вас пятнадцать су.
– Сударь, что вам подать к горячему шоколаду?
– Сударь, вставайте, вам предстоит совершать великие дела!
Последнее говорили, кажется, не мне. Графу де Сен-Симону сыну сурового Бальтазара Анри де Рувруа де Сен-Симона маркиза Сандрикур, который запер сына в тюрьме Сен-Лазар за то, что тот отказался причащаться. Но Сен-Симон к моменту моего нахождения в Страсбурге еще не родился, поэтому я не могу поделиться с вами впечатлениями об этой светлой личности. Зато мне довелось пообщаться с одной светлой личностью, которая … Но лучше обо всем по порядку.
Каждый день после позднего завтрака я выходил погулять по центральным улицам. Людей посмотреть. Себя показать. В те времена прибытие любого дворянина в населенный пункт не оставалось незамеченным. Нужно было нанести визит вежливости к главному должностному лицу в городе или хотя бы оставить запись в книге посетителей.
Пока не было ежедневных газет, все новости оформлялись небольшими справочками, которые вывешивались у магистрата и любопытные люди, являвшиеся по совместительству и разносчиками информации, как блоггеры в необъятном интернете, разносили эти новости по всем своим знакомым.
И уже в обществе составлялось предварительное мнение о вновь прибывшем. Обществом же определялось, кто первый пошлет пробное приглашение, чтобы разведать более подробную информацию. Такое приглашение я и получил от малозаметного дворянина, представленного мне в ратуше и пригласившего меня отобедать с ним для решения некоторых вопросов моего пребывания здесь.
Обед был достаточно скучен. Набор блюд не отличался изыском и расточительностью человека, привыкшего к немецкой бережливости: суп из бычьих хвостов, на второе что-то вроде тефтелей с тушеной капустой и бокал довольно неплохого рейнвейна. Разговор за столом шел в основном о моем путешествии, о том, где я был, что я видел. Можно, конечно, было и уйти от этого разговора под предлогом того, а для чего это вам, любезный, знать о том, где я был и что я делал. Но раз ответил на приглашение, то будь добр и расскажи о чем-нибудь, чтобы заинтересовать чем-то и получить очередное приглашение, на котором можно завязать нужные знакомства.
Можно было отказаться от этого приглашения и перекрыть дорогу остальным приглашениям. Хотя, для меня не нужно было никаких знакомств, но жить в обществе, не будучи членом этого общества, нельзя. Я рассказал о Баденском обществе, о минеральных водах и об их благоприятном воздействии на мой организм. Кому это нужно, до того и по другим каналам дойдет информация о моих похождениях в качестве спецпосланника великого герцога Баденского в Вюртемберг. А пока и достаточно того, что я рассказал.
На одну ступеньку в обществе я поднялся. На следующий день другое приглашение. На следующий день третье. Так я потихоньку и становился известным в местном обществе как человек добропорядочный, воспитанный, обеспеченный и интересный собеседник. И не женат. Вот это и было самым главным.
Новая администрация города проводила совместные ассамблеи французской и немецкой частей знати для того, чтобы как-то установить взаимодействие между ними. Торговцы сами разобрались в своих делах. Где дубьем, где ножами, где переговорами, но передел рынка был произведен.
Ситуация в элите была другой. В немецкое время немцы являлись титульной частью населения. Во французское время все переменилось. Кроме того, прибыла часть французского дворянства из собственно Франции. В такой ситуации нужно быть либо французом, либо немцем. Кем-то другим быть нельзя. А я как раз и был тем, который другой, не примыкавший ни к немцам, ни к французам. Стал врагом и тех, и других. В том числе и женщин. Кстати, женщины и являлись тем генератором напряженности, который существует в Страсбурге до сегодняшнего дня.
Враждебность ко мне несколько уменьшилась после того, как мне пришлось ответить на два вызова на дуэль с двух противоборствующих сторон и во время схваток поразить француза и немца. Люди, наконец-то, поняли, что я не делаю разницы между ними и ни на чью сторону становиться не желаю.