— Готов? хищно осклабилась Сука Пэм, сердечно тряся руку Кирилла, словно пытаясь вырвать ее из плеча, проверяя на прочность этого Желтого Тигренка, которого она живо усмирит на арене перед миллиардами зрителей и заставит ходить на задних лапах, прыгать через огненное кольцо, ездить верхом на пони и брать из рук сахарок под неистовые аплодисменты.
— Угу, — только и выдавил из себя Кирилл, не испытывая никакого желания разговаривать с этой Ходячей Машиной По Вытряхиванию Грязного Белья, и инстинктивно нащупывая висящий под мышкой двенадцатизарядный скорчер.
Глава третья. ГУРМАН. Паланга, ноябрь 69-го
Я обернулся и чуть не упал со стула, опрокинув при этом неосторожным движением руки хрустальную рюмку с недопитым зельем из занесенных в «Зеленую книгу» подснежников, которые местные мальчишки с молчаливого согласия некоторых весьма известных людей города на свой страх и риск собирали по весне в местных лесах, а предприимчивые трактирщики перегоняли в феноменальное пойло, ценящееся здесь на вес золота. Зеленоватый ручеек весело побежал по стойке, пластик под дерево запузырился, выдавая свое нефтяное прошлое, а Гедеминас стал автоматически вытирать самтрестовскую кислоту своим передником с рюшами и цветочками, не отрывая глаз от прекрасного видения.
Это не было видением, но все равно — оно было прекрасным.
Хотя мы встречались с Одри при свете дня и мне тогда показалось, что я ее хорошо рассмотрел — девчонка как девчонка, невысокая, с длинными ногами и неплохим бюстом, в общем ничего такого, что могло бы задеть до глубины души мужчину сорока лет от роду, в свое время отменно порезвившегося на просторах Солнечной системы и повидавшего на своем веку и хрупких селениток, и темнокожих венерианок, и рыжих марсианок с «оперной грудью», и землянок всех племен и народностей. Короче говоря, ничего выдающегося я в ней тогда не узрел. Вполне вероятно, что виноват в этом досадном проколе был не я, со своими энциклопедическими знаниями в области женской этнографии и топологии, и не моя избалованность женским вниманием, а ее ржавый гиппопотам, по странному стечению обстоятельств слившемуся с образом этого невинного ангела и придавшему ее чистым чертам некоторый налет ржавчины и привкус бензина. Хотя и мое меланхолическое настроение, одолевающее меня из года в год каждой дождливой осенью, как одолевает по весне шизофреника приступы нетрадиционного взгляда на мир, сыграло здесь не последнюю роль.
Надо честно сознаться, что меня как мужчину в женщине привлекает прежде всего наличие некой изюминки, некого изъяна, эдакой червоточинки в яблоке, служащей свидетельством его экологической чистоты и знаком качества.
Небольшой дефект выделяет именно это творение из ребра Адама в сонме прочих блондинок и брюнеток, высоких и маленьких, худых и пухленьких, зеленоглазых и кареглазых, придавая им неповторимый шарм и милую закомплексованность.
Я не люблю идеально красивых женщин — до восемнадцати лет я вообще сомневался в их существовании в реальной жизни, считая идеал уделом лишь полотен художников, да фантазий режиссеров, но потом, повзрослев и все-таки встретив их, сразу в них разочаровался.
Нет ничего банальнее и скучнее, чем просто красивая женщина и я до сих пор не разобрался почему это так. То ли мы так развращены нашим обществом и нашим ненормальным бытием, что идеалы оставляют нас равнодушными, а то и вовсе раздражают. То ли это объективная закономерность и если перефразировать Толстого — все красивые женщины похожи друг на друга, а все некрасивые — красивы по своему. Точно не знаю.
Поэтому видя женщину с большим носом (особенно этим грешат англичанки), плоской грудью (этим грешат все нации), или если у женщины косит один глаз, а ноги демонстрируют на практике кривые второго порядка, сходящиеся в начале координат (ну это я загнул конечно — всему есть свой предел), я смело сушу весла, запихиваю пистоли за пояс и, сжимая в зубах кортик, а в руке саблю, смело иду на абордаж вражеского корабля.
Кстати, взять тех же греков — спроси сейчас любого мелкообразованного человека об античной скульптуре и он, пусть с большим трудом, потея и пуская слюни от напряжения, скрипя заплывшими жиром мозгами, но все-таки вспомнят безрукую титькастую бабу по кликухе Венера (больная, что-ли), да безголовую девку в балахоне (жаль не голая), с дурацкими крыльями за спиной. А не отбей в свое время Венере Милосской руки, а Нике Самофракийской — голову, кто бы о них сейчас помнил?
Итак, мы в четыре глаза разглядывали в темноте бара сверкающую Одри в сумасшедше дорогом, даже по моим меркам, платье-растении, выращиваемые всего лишь по несколько десятков штук в год на плантациях «Флора-Генетикс», в данный момент принявшем вид классического «маленького тюльпана» ослепительно белого цвета и с живой актинией на левом плече.
Могу поспорить на что угодно, а такая королева еще никогда не посещала здешнюю забегаловку и мне внезапно стало стыдно за этого балбеса Гедеминаса с его потной лысиной и Сен-Сансом, и за самого себя — за испитую, обрюзгшую рожу, дурно отглаженную рубашку, за свою меланхолию, за свои четыре десятка бездарно прожитых лет, за свои попытки спасти человечество и за свое желание сделать это, став если не вторым Мессией, то хотя бы третьим Иоанном Златоустом, за все, за все, в том числе и за свое таращенье на эту смазливую рожицу, будто я с младых ногтей воспитывался в мужском монастыре, а женщин видел только на скабрезных рисунках в тамошнем сортире.
Разглядывая вот так Одри — с жадностью, с удивлением, с виноватым восхищением, я внезапно понял почему она стала так мне нравиться. И дело тут было конечно не в ее наряде — слава Богу, я уже научился и встречать и провожать людей по уму. В ней все-таки был изъян — тщательно скрываемый, замаскированный и превращенный даже в некоторое достоинство, как это ни парадоксально звучит. Несомненно, Одри читала классический рассказ Эдгара По и она выбрала наилучший способ скрыть свой недостаток — она стала им бравировать, выставлять напоказ и можно было подумать, что для нее это только притворство, маска, имидж, а не сама сущность.
Конечно, это был не телесный дефект — не родинка безобразных размеров, не бородавка с торчащими из нее жесткими волосами, не родимое пятно на щеке — кожа одриного лица была гладкой и матовой, не было это и искусственной рукой или костяной ногой — с конечностями у нее тоже было все в порядке округлы, прямы и изящны.
Это был не телесный, а психологический недостаток.
Я не держу себя за великого психолога-практика, наподобие М. Леви, и не считаю, что с одного взгляда на человека могу поставить ему диагноз, как З. Фрейд, но я многое повидал на этом свете, а к тому же в моей бывшей профессии умение проникать в потемки души человеческой и, находя там слабые места, манипулировать ими, было одним из самых важных, после наглости.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});