Конечно, в этом обмене любезностями работники и обитательницы ранчо Пруденс участия не принимали Ковбои, не тратя времени, направились в салун, чтобы, воспользовавшись воскресным отдыхом, отдать недельный долг Бахусу и пощекотать нервы карточной игрой.
Хотя священник вместе со своими сторонниками и предпринимал неоднократные попытки избавить город от рассадников греха и разврата – салуна «Серебряная туфелька» и заведения мадам Евы, успеха он не добился. Абсолюшен появился благодаря серебру и признавал только его блеск. Хотя за последние годы город заметно утихомирился, отдав пальму первенства по дикости и беззаконию Додж-Сити и Абилину, ковбои и скотоводы остались верными привычным утехам, и их не могло устрашить даже обещание церковной анафемы. И потому требование закрыть злачные заведения хотя бы на воскресенье так и осталось без ответа.
Оставшись с женщинами, Брок с удивлением заметил, что тех нисколько не волнуют косые взгляды богобоязненной части населения Абсолюшена, отлично знавшего, кем являются эти дамы. Однако самого Брока уязвляло, как при виде Пруденс и ее подопечных городские матроны непременно задирали нос Шурша юбками, они ускоряли шаг, чтобы поскорее миновать Падших Женщин.
– Дамы, – приложив руку к шляпе, обратился к своим спутницам Брок, – а не пройтись ли нам по Мэйн-стрит? На этой улице я знаю ресторанчик «Плакучая ива», где мы сможем восстановить силы после молитвы.
Пруденс, внимательно изучавшая, как сидят на ее руках перчатки – делала она это, чтобы избежать недобрых взглядов, – улыбнулась Броку с благодарностью.
– Это интересное предложение. Леди, – обернулась она к женщинам, – что вы думаете насчет кофе и пирога?
Идея была поддержана единодушно, за исключением Луанн, которая хотела навестить своих подруг из заведения мадам Евы. Пообещав вернуться через полчаса, она скрылась в переулке, все же остальные направились в ресторан.
Но не успели они пройти и нескольких футов, как натолкнулись на двух прохожих – коренастого мужчину средних лет и молодого парня лет восемнадцати.
– Глянь, отец, это та самая женщина, которая управляет ранчо. Тем самым, куда убежала Мэри.
Пруденс узнала Бобби Фитцсиммонса. Она крепче сжала губы и решительно прошла мимо него. У нее не было никакого желания стать участницей скандала, а Фитцсиммонсы были известны в городе как редкие скандалисты.
Брок задержался и внимательно посмотрел на парня.
– Так это и есть молодой Фитцсиммонс? – спросил он.
– Да, это он, – подтвердила Элиза. – Мне говорили, что он большой хулиган.
– А это вы приютили шлюху Мэри Уинслоу? – насмешливо бросил старший Фитцсиммонс, Фрэнк. – Вам должно быть стыдно привозить ее в город.
Пруденс беспомощно оглянулась, а Брок сошел с тротуара и встал перед Фрэнком.
– Я думаю, вы должны принести этим леди свои извинения, мистер Фитцсиммонс. Я слышал, что вы говорили, и не думаю, что вы можете после этого называть себя джентльменом.
Фрэнк почесал живот.
– Вот как? – Он обратился к сыну: – Слышишь, Бобби? Этот ковбой говорит, что мы не джентльмены. И мы должны просить прощения у шлюх.
Брок вздохнул и без предупреждения резко ударил Фрэнка Фитцсиммонса в лицо. Тот упал как подкошенный. Увидевшие это женщины в ужасе отшатнулись.
– Думаю, вы все-таки принесете этим леди свои извинения, – повторил Брок, потирая руку.
– Встань, папа, и ответь ему! – выкрикнул Бобби, пытаясь помочь отцу подняться на ноги.
Брок улыбнулся уголками губ:
– Да, мистер Фитцсиммонс, вставайте. Не думаю, что с одного раза вы все поняли.
Вокруг них начала собираться толпа. Никто не выразил сочувствия Фитцсиммонсу, размазывавшему по лицу кровь.
Лежащий отрицательно покачал головой:
– Я не хочу с вами драться, мистер. Думаю, я сказал что-то бестактное. Приношу свои извинения.
– Па! – в изумлении протянул Бобби. Брок повернулся к Фитцсиммонсу-младшему.
– По тебе видно, малыш, что любовь действительно слепа. И такой вонючий ублюдок – отец ребенка Мэри? Извините, леди, за мои выражения, – обернулся он к дамам, потом продолжил: – Если вы еще будете проходить близко от нас, я буду приветствовать твоего папу таким же образом.
Не обращая больше внимания на две пары ненавидящих глаз, Брок направился к тротуару, где его ждали Пруденс и Элиза.
– Наш пирог стынет, леди.
Подобно водам, расступившимся перед Моисеем, толпа зевак разделилась надвое, позволив Броку и дамам продолжить свое путешествие.
Пруденс была слишком ошарашена, чтобы произнести хотя бы слово. Помимо драки, ее изумили слова Брока о том, что отцом ребенка Мэри был Бобби. Похоже, она совершенно несправедлива к Броку Питерсу.
Под порывами ветра кроны деревьев шумно шелестели сухими листьями, и Брок зябко поднял воротник куртки.
Оглядевшись, он заметил неподалеку от освещенного лунным светом раскидистого дуба очертания могильной плиты. Брок поднялся по холму и подошел к ней ближе. Белая мраморная плита резко выделялась на черной земле.
Нагнувшись, он стал разбирать надпись на камне: «Здесь лежит Коуди Даниелс. От любящих дочерей Пруденс и Клэр. Родился 1 февраля 1800 года, умер 22 апреля 1867 года».
«Отец Пруденс», – подумал Брок, выпрямляясь. Рядом с этой плитой лежали еще две, поменьше; на них были написаны имена Абигайль Даниелс и Клэр Даниелс. Могилы были хорошо ухожены, и их окружали невысокие изгороди.
«Здесь вся семья Пруденс», – подумал Брок. Легко можно представить, что она чувствует, приходя сюда. Его собственная рана так и не затянулась за восемь лет. Поговорка, что время лечит, оказалась неверной. Как неверно и то, что в мире есть справедливость. Почему умер не он, а его сын, который в свои шесть лет только начинал жить? Почему смерть скосила его веселую, красивую, добрую Кэтрин, само олицетворение жизни?
Судьба зачем-то решила посмеяться над ним, послав его в Сан-Франциско защищать какого-то подонка по делу об убийстве им собственной семьи.
Это не было даже его дело, заменить себя попросил его отец. Когда Брок вернулся в Сакраменто, он увидел мертвого Джошуа и умирающую Кэтрин.
Брок просидел у ее кровати три дня. Это должно было окончиться либо ее выздоровлением, либо тем, что он и сам заразится. Но не случилось ни того, ни другого.
На следующий день после похорон, побродив по пустому дому, он собрал свои вещи, повесил на двери замок и, прокляв Бога, свою профессию и свою жизнь, в которой уже не могло произойти ничего стоящего, отправился в бесконечное путешествие без какой-либо цели и места назначения.
– Кэтрин, – тихо произнес он. Странно, но единственное, что у него сохранилось от нее, было лишь имя.