— Вы хотите сказать… Считаете, что кто-то информирует русскую контрразведку о времени и месте сброса групп абвера? — приглушенно спросил Эрлих.
— Я ничего не считаю, — перебил Курганников. — Я лишь выполняю приказ. А рассчитывают операцию и пекутся о нашей безопасности в абвере и РСХА.
— Но подозревать в сотрудничестве с НКВД генерала Краснова — это, простите, больше чем смешно! — хмыкнул Камынин.
— Подозревая всех, мы зайдем так далеко, что советскими агентами будем считать герра Канариса или рейхсминистра государственной безопасности! — зло, с откровенной усмешкой проговорил Саид-бек.
Курганников поправил на голове фуражку.
— Осторожность еще никогда и никому не вредила. И приказы, как известно, не обсуждают, а выполняют беспрекословно. Перенос на более позднее время первого нашего выхода в эфир и немедленный уход с места приземления — это приказ, и не мой. Он логичен и необходим для нашей же безопасности.
Курганников проглотил слюну — всем стало видно, как заходил его кадык — и зашагал по залитому луной лугу. Следом, чуть помешкав, двинулись четверо.
Лишь когда десантники скрылись за холмом и их шагов не стало слышно, двое мальчишек крадучись вылезли из сарая.
— Чеши за мной, да не отставай! — приказал дружку Гришка и, перепрыгивая комья вздыбленной земли, первым бросился к хутору. За ним, поддерживая падающие штаны, заспешил Ваня.
5
Строжайший приказ не выходить в эфир сразу же после приземления был дан диверсионно-разведывательной группе руководством абвера и РСХА. Эта необходимая (по мнению Вильгельма Канариса и Гиммлера) мера предосторожности должна была помешать советским пеленгаторам обнаружить у себя в тылу неизвестную рацию. Но главное: под носом у двух германских разведывательных организаций довольно продолжительное время и регулярно, периодически меняя код, место передачи и расписания частот, в аристократическом районе Ванзее, в пригороде Берлина, работала неизвестная рация. Перехваченные функабвером ее радиограммы не поддавались расшифровке, хотя над ними дни и ночи не один месяц корпел целый отряд первоклассных многоопытных специалистов. Нет ли прямой связи между работой неизвестной рации и провалом засылаемых за линию фронта агентов? Может быть, утечка секретной информации происходит в самой «лисьей норе», как за хаотичное нагромождение коридоров прозвали главную резиденцию абвера? Или информатор советской разведки пребывает в окружении Краснова? Именно по этой причине, когда, простившись с пятью агентами, генерал Краснов надел с помощью хорунжего шинель и шагнул к дверям особняка, перед ним вырос дюжий человек в черной форме.
— Все остаются в здании! Выходить запрещено! — холодно и бесстрастно проговорил эсэсовец.
— Позвольте! Но сейчас десятый час! — недовольно заметил Краснов.
— У меня приказ никого не выпускать!
Краснов в растерянности оглянулся на Егорычева, который неуклюже топтался рядом, затем перевел недоуменный взгляд на полковника Крумиади[3] и майора Синицына.
— Не кажется ли вам, господа, что мы арестованы? Отчего же тогда нас не обезоружили, не бросают в тюремные машины?
— Произошло какое-то досадное недоразумение, — пришел на помощь Синицын. Он сбежал по лестнице и на чистом немецком языке обратился к загораживающему выход эсэсовцу: — Герр офицер, должно быть, не знает, что перед ним…
— Я знаю то, что мне надо знать! — грубо перебил эсэсовец. — Не люблю повторять, но сейчас вы вынуждаете к этому: есть приказ никому не покидать здания. Кто бы это ни был. Хоть сам рейхсфюрер!
Мысль о том, что он может задержать согласно приказу самого Гиммлера, показалась эсэсовцу настолько фантастичной и нелепой, что он расхохотался.
— Когда мы сможем поехать по домам? — поинтересовался Синицын.
— Не раньше утра. Сейчас здание оцеплено моими людьми.
— Благодарю вас, — учтиво сказал Синицын и, обернувшись к генералу, перешел на русский: — Не стоит вступать в пререкания. Возмущение ни к чему хорошему не приведет и лишь ухудшит наше положение.
— Вы правы. К сожалению, правы, — угрюмо согласился Краснов.
— Не будет ничего страшного, если мы проведем эту ночь без комфорта. Прикажите денщику отыскать одеяло и подушку.
— А вы?
— Не беспокойтесь, ваше превосходительство. Я устроюсь в приемной.
«Любезный малый, — с теплотой подумал Краснов. — Во всем прав. Препаршиво только, что этот солдафон из СС проявил явное неуважение к моему званию. Синицыну и моим подчиненным не следовало присутствовать при нашем столкновении…»
Генерал отдал хорунжему шинель и, устало сутулясь, поднялся по лестнице, с трудом одолевая ступеньки. Следом шел Синицын. Он был спокоен, даже излишне спокоен.
Возле одного из кабинетов, где на пороге сгрудились испуганные сотрудники, Синицын развел руками, дескать: «Все мы вынуждены подчиняться. Что поделаешь?»
— Желаю спокойной ночи!
Синицын склонил голову и, зевнув, перекрестил рот.
Глядя на безмятежный вид майора, которому, по всему видать, не терпелось поскорее улечься спать, никто бы не подумал, что внешнее спокойствие стоит Синицыну неимоверных усилий.
Предусмотрительность адмирала Канариса, которую советский разведчик не мог предвидеть, исключала какую бы то ни было возможность своевременно, до наступления утра, передать в Центр шифрованную радиограмму о заброске диверсантов за линию фронта, что помогло бы сотрудникам советской контрразведки встретить пятерых агентов абвера на месте их приземления.
В приемной Синицын снял китель, повесил его на спинку стула, стянул сапоги и прилег на клеенчатый диван, положив голову на холодный валик.
Время было позднее. Люстра над головой потушена. Вокруг стояла располагающая ко сну тишина. Но «Альт» знал, что будет не в силах, даже на короткое время, сомкнуть этой ночью глаза…
Донесение Центру «Альт» передал лишь утром в резервный сеанс радиосвязи, когда Синицыну (а с ним Краснову, Егорычеву и другим) было милостиво позволено покинуть здание на Бендлерштрассе и когда пятеро десантников успели далеко уйти от места своего приземления.
Оперативно-розыскная группа управления контрразведки фронта обнаружила в балке близ прихоперского хутора лишь пять поспешно закопанных парашютов и комбинезоны. Следы десантников были присыпаны каким-то едким порошком, отчего собаки не смогли взять след.
— Рассказывайте еще раз, — подтолкнул к майору госбезопасности Магуре двух мальчишек председатель колхоза. — Только толком и связно.
И Ваня с Гришкой, перебивая друг друга, повторили свой рассказ о пятерых парашютистах, которых увидели минувшей ночью близ сеновала. Но куда ушли они, два хуторских пацаненка объяснить не смогли.
ШИФРОТЕЛЕГРАММА
Совершенно секретно!
Весьма срочно!
Начальнику Сталинградского УНКВД Воронину А. И.
По данным НКВД СССР, на территории Сталинградской области, в междуречье Хопра и Медведицы (квадрат 67–4), в ночь на 13.4.42 сброшена группа противника из числа изменников и предателей Родины в количестве пяти человек. Служба радиоперехвата нацелена на фиксирование выхода в эфир коротковолновой рации десантников. О радиоперехвате и его дешифровке вам сообщим по «ВЧ-связь»[4] незамедлительно, как и о месте выхода в эфир неизвестного передатчика.
По нашим данным, агенты-парашютисты имеют следующие задания: оперативная разведка, вербовка агентуры, осуществление терактов и диверсий, организация повстанческого движения в прифронтовом районе.
Примите активные меры по розыску, задержанию или ликвидации парашютировавших агентов. Организуйте проверку документов на станциях, в хуторах. Задерживайте всех подозрительных до выявления их личности.
Задействуйте планы надежного блокирования возможных путей движения разыскиваемых. Считаем необходимым обратить внимание на особую опасность, которую, в силу ряда обстоятельств, агенты абвера представляют при задержании. Для поимки или ликвидации используйте все оперативные, радиотехнические и другие возможности.
Установочные данные, словесные портреты и особые приметы вражеских десантников сообщим дополнительно.
6
Они вышли на большак спустя час после приземления. Нигде не задерживаясь, пятеро спешили подальше уйти от сарая и луга с сонным мерином.
Солнце еще пряталось за холмистой грядой, чуть высвечивая кромку неба, когда пятерым встретились подводы с пустыми бидонами из-под молока. Правили подводами две казачки. Одна помоложе, в цветастом полушалке, оказалась разговорчивой и смешливой. Она с готовностью отдала Эрлиху вожжи и кнут, пересела к Камынину и принялась расспрашивать «товарищей командиров» про наличие у них жен и невест. Вторая казачка угрюмо помалкивала, косилась на товарку, которая не прекращала болтать и заходиться в смехе, и, наконец, спросила: