Читать интересную книгу Цветы для миссис Харрис - Пол Гэллико

И потому следующие свои слова он посвятил той, которая никогда не узнает, как сильно он любил её — да что там, она не узнает даже, что он вообще любил ее… Так вот, мсье Фовель коротко поклонился, представился миссис Харрис и сказал:

— Если мадам позволит… разрешите пригласить вас в мой дом и быть моей гостьей, пока платье не будет готово. У меня не очень просторно, но моя сестра как раз уехала в Лилль, и места хватит…

Он был немедленно вознагражден выражением, появившимся на лице маленькой англичанки и её восклицанием:

— Господи вас благослови! Взаправду?!

А мадам Кольбер сделала странный жест — точно смахнула что-то с уголка глаза — и сказала:

— О Андре! Вы ангел!

Но тут же миссис Харрис воскликнула:

— Боже мой — а моя работа?!

— Неужели у вас нету подруги, — подсказала мадам Кольбер, — которая могла бы подменить вас, пока вы не вернетесь?

— Конечно, есть, — ответила тут же миссис Харрис, — но ведь целая неделя…

— Если она настоящая подруга — она поможет, — возразила мадам Кольбер. — Мы пошлем ей телеграмму от вас.

Миссис Баттерфилд поможет — особенно, когда обо всем узнает. В этом миссис Харрис была уверена. Правда, совесть тут же напомнила ей о мисс Памеле Пенроуз и её важном продюсере. Но «Искушение»!..

— Я согласна! — воскликнула она. — Я получу Его!..

И — к величайшему её удовольствию, радости и возбуждению — рой закройщиц, подгонщиц, гладильщиц окружил её с гибкими метрами, выкройками, булавками, примерочными нитками, ножницами и прочими волнующими принадлежностями, необходимыми в изготовлении самого дорогого в мире платья.

Вечером, когда, наконец, миссис Харрис была обмерена и куски муслиновой выкройки смётаны по фигуре, во всех уголках гигантского заведения знали историю лондонской уборщицы, скопившей деньги из своих заработков и приехавшей в Париж купить себе платье от Диора. Миссис Харрис становилась знаменитостью. Служащие Дома Диор, от самых младших до самых старших, находили предлог пройти или пробежать мимо примерочной кабинки, где находилась удивительная англичанка.

А позже, когда миссис Харрис в последний раз одела платье-модель, сама Наташа в прелестном платье-коктейль — она готовилась к вечернему выходу в свет — зашла туда и не увидела ничего ни необычного, ни гротескного в фигуре уборщицы в удивительном платье, потому что она уже знала историю миссис Харрис и, конечно, была ею тронута. Она поняла миссис Харрис.

— Я рада, что вы выбрали именно это платье, — просто сказала она.

— А мне ведь ещё к этому мистеру Фовелю ехать, — вспомнила миссис Харрис. — Он мне адрес-то дал, а вот как ехать, я не знаю.

И первый, кто вызвался ей помочь, была — вы не поверите! — Наташа.

— У меня машина. Маленькая, правда. Я вас подвезу — давайте адрес.

Миссис Харрис отдала ей карточку: «№ 18, Рю Денекин». Наташа сморщила прелестный лобик:

— Мсье Андре Фовель, — повторила она. — Кажется, я уже где-то слышала это имя…

Мадам Кольбер терпеливо улыбнулась.

— Это всего лишь наш главный бухгалтер, шери(*), — объяснила она. — Он ещё выдает вам зарплату…

— Тьен!(*) — засмеялась Наташа. — Да, за это человека и полюбить можно!.. Итак, мадам Харрис, когда вы освободитесь, я вас к нему отвезу.

________

(*) Вуайе, се формидабль! — Взгляните, это же поразительно! (фр.)

ШерИ — Дорогая (фр.)

Тьен — Скажите-ка, послушайте, вот как (фр.)

9

Вот так в седьмом часу вечера миссис Харрис оказалась в маленькой спортивной «симке» Наташи, сражавшейся с потоками машин на площади Этуаль, и затем по широкой ленте Авеню де Ваграм катившей к дому мсье Фовеля. Телеграмма в Лондон с просьбой присмотреть за клиентами миссис Харрис на время её работы уже была отправлена. Она была рассчитана на то, чтобы потрясти миссис Баттерфилд до глубины души. Телеграмма из Парижа!.. Впрочем, на самом деле миссис Харрис мало об этом думала: она исследовала Рай.

Номер восемнадцать по Рю Денекин оказался маленьким двухэтажным домиком с мансардой, построенным в прошлом веке. Когда Наташа и миссис Харрис позвонили, мсье Фовель крикнул из глубины дома — «Антре, антре! Входите!». Он-то думал, что англичанка приехала одна. А женщины вошли в незапертую дверь и оказались в доме, который пребывал в состоянии первозданного хаоса. Впрочем, такое состояние было вполне естественно: чего ждать, если сестра холостяка, уезжая, оставляет точные инструкции приходящей уборщице — а та, естественно, выбирает именно этот момент, чтобы заболеть.

Толстый слой пыли, нетронутый целую неделю; всюду разбросаны книги и одежда. Не требовалось особого воображения, чтобы представить гору немытой посуды в мойке, грязные кастрюли и сковородки на плите, неубранные постели и устрашающую ванну. Никогда ещё ни один мужчина не приходил в такое смятение при виде гостей. Его честный шрам контрастно белел на пунцовом от смущения лице (а надо сказать, что вообще-то шрам не только не портил его, но даже служил к его украшению).

Заикаясь и суетясь, мсье Фовель бормотал:

— О, нет… — нет… — мадемуазель Наташа… — чтобы именно вы… — именно вы… — но я не могу позволить вам войти… — и я, который отдал бы всё, чтобы вы оказали мне эту честь… — то есть я хочу сказать, я жил один целую неделю… — мне так стыдно…

Миссис Харрис, разумеется, не усмотрела ничего необычного в состоянии дома. Все как дома, в Англии, где решительно все квартиры, в которых она работала, выглядели именно так.

— Ну полно, полно, голубчик, — бодро сказала она. — О чем шум-то? Я сейчас всё приберу, оглянуться не успеете. Покажите только, где тут у вас щётки, дайте ведро, тряпку…

А Наташа — Наташа сквозь грязь и беспорядок видела дом крепких буржуа. Прочная и удобная мебель: плюшевая софа, шкаф со множеством безделушек, большие, в рамках, фотопортреты деда и матери мсье Фовеля в жестких костюмах начала века, клавесин в одном углу, кадка с фикусом в другом; кружева на подушечках, мягкие шторы из шенили и мягкие, даже слишком мягкие стулья. Это был комфорт без роскоши и изящества — и сердце Наташи рванулось к нему. Это был дом, в каком ей не приходилось бывать с тех пор, как она покинула свой собственный дом в Лионе.

— О, пожалуйста, — закричала она, — прошу вас, могу я остаться и помочь вам? Вы позволите мне, мсье?

Мсье Фовель зашёлся в извинениях.

— Но мадемуазель… — чтобы именно вы… и в этом свинарнике… я умру от стыда… — чтобы вы портили свои ручки… я не могу этого позволить…

— Фу ты! Да полно вам, голубчик! — перебила миссис Харрис. — Вот уж точно, не только у нас мужчины ничего не понимают. Вы что, не видите, что девочка ХОЧЕТ помочь? Так что не путайтесь под ногами и дайте нам прибраться.

«Надо же, — размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щётки, — французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»

На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин), и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на Рю Денекин так, как ей (пыли) не приходилось здесь ещё летать ни разу.

Казалось, порядок был наведён почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельём, тёмная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.

«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», — сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.

Наташа задумалась о том, что мужские особи вида Homo Sapiens, видимо, всё-таки безнадежны — и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, — подумала она. — Бедняжка, он был так смущён…». Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущённого до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький — не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)…

И это — о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше лишь видела мельком, который был для неё лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щётку — воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал её вернувшийся мсье Фовель, и был очарован ещё более, если только это возможно.