Читать интересную книгу ЦВЕТОК КАМНЕЛОМКИ - Александр Шуваев

- Отставить. Мне все как раз не нужны. Двух лучших, сюда, и без шума. Только - слышишь? Чтоб по-настоящему лучших, а не по анкете. Товарищу некогда говорить с кем попало…

- Есть без шума, двух лучших, сюда.

- Товарищ генерал-майор! Гвардии майор Гладилин по вашему приказанию прибыл!

- Товарищ генерал-майор! Гвардии майор Магомедов по вашему приказанию прибыл!

- Вольно. Только вы не ко мне. С вами товарищ желает побеседовать. Без меня, - по лицу генерала проскользнула мимолетная, злая усмешка, - мне при разговоре присутствовать не положено.

Он добродушно хохотнул, намекая, что пошутил, гость, - седоватый мужчина в дорогом сером плаще улыбаясь, закивал головой, гвардии майоры позволили себе вежливо, строго в пропорцию улыбнуться.

Он поглядел на офицеров. Действительно разные, они и впрямь были до чрезвычайности похожи. Одинаково среднего роста, крепкого, но тоже среднего телосложения. Одинаково флегматичные с виду, держатся без малейшего напряжения. Даже аккуратные лысинки на черной и темно-русой головах - одинаковые. Люди, знающие себе цену перед лицом какого угодно начальства. Потому что они - умеют, и в любой момент могут это показать, а начальство - еще неизвестно. Хорошие мужики. Генерал-лейтенанту, доктору технических наук, дважды герою труда, дважды Лауреату они, в общем, понравились. Вздохнув, он начал со слов вполне бессмысленных:

- Вот что, орлы, все, что вы мне скажете, дальше меня никуда не пойдет. Так что говорите, как есть…

Бессмысленных, - потому что ничего не даст. Привычка в любом случае держать свои мысли при себе давным-давно уже стала второй натурой майоров, которые с лысиной. Для некоторых мыслей у них просто-напросто нет подходящих слов в лексиконе, их они начальству высказать просто-напросто не могут. Друг другу - может быть, с применением жестов и неуставной лексики, а ему - нет. И он сам себе - может, таким же, как он сам, спьяну - может, а начальству - нет. Потому что у него тоже есть начальство, которому тоже надо докладывать на особом языке, специально выдуманном … Не для того, чтобы скрыть свое мнение, - не дай бог! - а для того чтобы выразить его в такой форме, которая вроде бы и то же самое делает простительным. Вроде бы как не противоречащим линии Партии. Гос-споди! Да не психолог же я! Не шифровальщик Генштаба. Обыкновенный же (ну, - не вполне) авиаконструктор! А - никуда без Процедуры. Так что приходится начинать с бессмысленных слов, зная, что они в конечном итоге бессмысленны. Ладно, попробуем по-другому.

- Как вам "двадцать третий"?

А они, - молодцы, - отвечать не спешат, они - по опыту знают, что мысль изреченная есть ложь, они постараются повести дело так, чтобы высказать все, не сказав ничего. Они даже не переглядываются, они ведут так, что кажется будто переглядываются все-таки, умело создают такое впечатление. Тем более, что он для них, - не разбери - кто, не поймешь откуда, а следовательно - фигура непредсказуемая. Наконец, один из них, который Гладилин, осторожно говорит:

- Да ничего вроде, товарищ…

- Товарищ Степанов. Это будет самое правильное.

- Машина как машина, товарищ Степанов.

Он осторожно вздохнул, и перешел к осуществлению своего плана беседы. Тут он был, что называется, в своей стихии, и о технических подробностях мог говорить, сколько угодно. И результат получился ожидаемый: в общем - просто ничего, а в частностях - уже ничего хорошего. Ну, - почти ничего. Большого восторга по отношению к отечественной технике нет. Попробовал проверить свое впечатление, поговорив о других машинах, потому что профессионал - он никогда и ничем до конца доволен не бывает, так что в ходе этого неторопливого, вроде бы беспредметного трепа ему хотелось уловить различия в степени и нюансах этого неизбежного недовольства. И нет нужды, к какому поколению относится машина, ее, с поправкой на это, все равно похвалят, если это была машина хорошая. Поговорили о модификациях, о БРЭО, и каждый раз, каждый раз возникала эта самая пауза перед ответом, когда вопрос ставился "в общем". Как его ставит Начальство. Не военное, не техническое, не финансовое и не территориальное, а особливое, только Родине присущее явление природы, - "Начальство Вообще". Заказчики дальних, тяжелых, сверхскоростных пикирующих бомбардировщиков. Знатоки самых перспективных направлений в биологии, агрономии, теории управления, поэзии, физике, спорте, баллистике и лингвистике, причем во всем этом - одновременно.

Так, например, выяснилось, что "двадцать первый" ругают в существенно другой манере, нежели "двадцать третий", включая даже и модификации, - и прочие столь же информативные вещи. И действительно, - сами по себе слова были не так уж важны в ходе общения единомышленников, бывших к тому же истинными мастерами Искусства Жить Тут. Не для того затевалось. В завершение общения, с трудом преодолев мучительную неловкость, товарищ Степанов, который вовсе не был Степановым, задал коронный вопрос:

- А вот какой, какой истребитель вы хотите? Если помечтать?

И опять - пауза, ставшая уже традиционной, и неприятно, что солидные, имеющие и знающие себе, - немаленькую! - цену мужики раздумывают, как бы это сказать таким способом, чтобы из этого ничего не воспоследовало.

- Ну, - неуверенно протянул гвардии майор Гладилин, смотря своими жесткими, ясными, редко мигающими глазами куда-то мимо и сквозь, - мы же не конструктора все-таки. Не наше это дело.

- Да кому ж лучше вас знать, что вам нужно? С конструкторами… С конструкторами я само собой поговорю, отдельно. Меня ваше мнение интересует.

Но Гладилин упрямо, совершенно тем же тоном, как патефонная пластинка повторил то же самое:

- Не наше это дело.

Тут само это упорство носило характер знака, заменяло тот самый обмен взглядами и еще очень-очень многое, что-то приблизительно вроде: "Слушай, достал, вовсе не соображаешь, чего говоришь и какие неприличные навовсе вещи спрашиваешь, и не стукачок ли ты седатый, друг ситцевый, или, паче того, прекраснодушный идиот, с которого станется упомянуть нас, может быть, вовсе даже и без осуждения, но тем более и без соображения, так что мы все равно огребем неприятностей выше ушей, потому что не бывает так, чтобы откровенность с начальством и, тем более, с не-разбери-кем не вышла бы в конце концов боком нам, грешным, потому что мы люди маленькие, а ты тут проездом, вот и езжай себе, езжай, не порть людям жизнь, а ты, брат Магомедов, - молчи, не ищи на свою жопу приключений, не видишь, что ль, кто перед тобой, и вообще на хера тебе все это надо?" Приезжий понял все это так, как если бы прочитал не один раз в отпечатанном черным по белому виде, а вот брат-Магомедов сплоховал:

- Надо, - сказал пылкий восточный человек Магомедов, - чтоб как "F - 15" был, товарищ Степанов. Нам на информации для старших офицеров ТТД давали.

- Так, - проговорил конструктор, закуривая, чтобы скрыть неожиданную для него самого панику, - а если - лучше?

Тут ему не ответили вовсе, со свойственной хорошим профессионалам деликатностью сделав вид, что вопроса этого и вовсе не было, и из молчания этого он понял так много, что в подробностях не уместилось бы и в докладе часа на два - два с половиной. Во-первых оно обозначало, что вопрос его считают очевидной, ясной любому нормальному человеку глупостью, а в данной ситуации - так еще и провокацией. О "во-вторых", - как и следующих номерах тем более, - не хотелось даже и думать. Встретившись, как чужие, они теперь как чужие, без сожаления, - попрощались. В том, что сказал напоследок пылкий восточный человек Магомедов, по факту - не было ничего неожиданного, и все-таки слова его были слишком достаточным основанием для давешней его позорной паники. Крышка. Знак, почти иероглиф, явственно обозначающий Безысходный Тупик, подступы к Последнему Пределу. Безнадегу, которую не выразить словами. Исход всех судорожных попыток соответствовать и быть на уровне.

Прелесть, как пообщались. Одно удовольствие с такими собеседниками. И в самом деле: зачем бросать слова, которых, как выяснилось, нет, на ветер, который, судя по всему, ушел навсегда, для прояснения того, что и так ясно? Когда ясность эта разлита в самой атмосфере, которой дышат все, а не только те, кто считает себя избранными и посвященными.

Когда полная, окончательная ясность существует уже сама по себе, вовсе отдельно от слов в их формальном значении и от мыслей, выражаемых этими словами, а слова стали в лучшем случае заклинаниями, шаманским камланием, только в малой степени способным защитить глаза от беспощадного света. Тем, кто этого хочет, и счастье еще, что таких остается по сю пору достаточно.

Непонятно даже, зачем у нас до сих пор сохраняется такая архаичная способность, как дар речи: о несущественном можно и вовсе не говорить, а все действительно важное мы знаем и так, и об этом и тем более следует помалкивать (что мы и делаем). Откуда знаем, то, что и впрямь важно? А - поле такое особое. Неизвестной науке природы.