В XVIII в. колонии быстро росли. К английским поселенцам присоединились шотландцы из Ольстера (Северная Ирландия) и выходцы из Германии. Завозилось множество чернокожих рабов; в 1690 г. они составляли 8 % населения, в 1770 г. – уже 21 %. В 1700 г. колонистов было 250 тыс. человек, а к 1760 г. их численность возросла до 1,6 млн. Развивались сельское хозяйство, мелкое товарное производство, судоходство и торговля. Население крупных городов: Бостона, Нью-Йорка, Филадельфии, Чарлстона – удвоилось и утроилось.
В ходе этого развития высший класс получал большую часть преимуществ и монополизировал политическую власть. Историк, исследовавший налоговые списки бостонцев за 1687 и 1771 гг., обнаружил, что в 1687 г. при населении 6 тыс. человек насчитывалось около 1 тыс. собственников, а верхушка – 5 % владельцев имущества, или 1 % горожан, – состояла из 50 богачей, в руках которых была сконцентрирована четвертая часть всей собственности. К 1770 г. 1 % бостонцев принадлежало 44 % всех богатств.
По мере того как в период между 1687 и 1770 гг. Бостон рос, численность взрослых мужчин, которые были бедны, возможно, снимали комнату для жилья или спали в задней комнате таверны и не имели собственности, удвоилась с 14 до 29 % взрослого мужского населения. А утрата собственности означала автоматическую потерю права участия в выборах.
Бедняки везде боролись за выживание, хотя бы за то, чтобы не замерзнуть в холодную погоду. В 30-х гг. XVIII в. во всех городах появились дома призрения не только для стариков, вдов, инвалидов и сирот, но и для безработных, ветеранов войн, вновь прибывших иммигрантов. В середине столетия в Нью-Йорке в городской ночлежке, рассчитанной на 100 бедняков, жили свыше 400 человек. В 1748 г. один житель Филадельфии писал: «Удивительно, как много нищих прибавилось в городе за последнюю зиму». В 1757 г. бостонские чиновники говорили об «огромном множестве бедняков… которые едва протягивают день ото дня, добывая хлеб себе и семьям».
В своем исследовании Новой Англии колониального периода К. Локридж обнаружил, что количество бродяг и пауперов продолжало увеличиваться, а «странствующие нищие» были отличительной чертой жизни Новой Англии середины XVIII в. Дж. Лемон и Г. Нэш выявили похожую концентрацию богатства в одних руках и расширение пропасти между богатыми и бедными при изучении состояния дел в пенсильванском графстве Честер XVIII столетия.
Очевидно, что колонии были обществами противоборствующих классов – факт, который остается в тени в традиционных исторических исследованиях, делающих акцент на внешней борьбе против Англии, на единстве колонистов в период революции. Следовательно, нация не «рождалась в свободе», а одновременно появились раб и фримен, сервент и хозяин, арендатор и лендлорд, бедняк и богач. По мнению Нэша, в результате этих процессов политической власти «часто, громогласно и яростно» противостояла оппозиция. «Последняя четверть XVII в. отмечена вспышками беспорядков, грозивших опрокинуть признанные власти Массачусетса, Нью-Йорка, Мэриленда, Виргинии и Северной Каролины».
Свободные белые рабочие чувствовали себя лучше, чем рабы или сервенты, однако тоже сопротивлялись несправедливому отношению к ним со стороны состоятельных сословий. Еще в 1636 г. работодатель с побережья Мэна сообщал, что его наемные работники и рыболовы «впали в мятеж» из-за задержанной им выплаты заработанного. Они в массовом порядке уходили. Пять лет спустя плотники в том же Мэне в знак протеста против плохого питания снизили темпы работы. В 40-х гг. XVII в. на судоверфях Глостера произошло событие, которое Р. Моррис называет «первым локаутом в истории американского рабочего движения» и которое было вызвано тем, что власти заявили группе недовольных корабельных плотников, что те не могут «более не ударять палец о палец».
Происходили забастовки бондарей, мясников, пекарей, протестовавших против правительственного контроля над размером их вознаграждения. В 50-х гг. XVII столетия подсобные рабочие в Нью-Йорке отказывались таскать мешки с солью, а бастовавших в этом городе возчиков (кучера, погонщики, носильщики) наказывали «за несоблюдение указаний и неисполнение обязанностей на рабочих местах». В 1741 г. пекари объединились и отказались печь хлеб из-за того, что им приходилось платить слишком высокие цены за пшеницу.
В 1713 г. острый дефицит продуктов питания в Бостоне заставил городских избранников выступить с предупреждением, адресованным законодательному собранию Массачусетса, о том, что «угрожающая нехватка провизии» приводит к столь «нелепым ценам, что будет крайне затруднительно удовлетворить потребности бедноты во время приближающейся зимы». Богатый купец Эндрю Белчер экспортировал пшеницу в регион Карибского моря, получая там более высокие прибыли. Взбунтовавшиеся 19 мая 200 горожан собрались на центральной площади Бостона. Они напали на принадлежавшие Белчеру суда, в поисках зерна взломали его амбары и застрелили вице-губернатора, попытавшегося этому помешать.
Спустя восемь лет после этого хлебного бунта автор одного из памфлетов протестовал против тех, кто разбогател, «в муку перемалывая бедняков» и раздумывая над тем, как «подавить, обмануть и перехитрить соседей своих». Он осуждал «богатых, великих и могущественных», которые «с ненасытной жестокостью обрушиваются на всех вокруг».
В 30-х гг. XVIII в. бостонцы, протестовавшие против установленных торговцами высоких цен, разрушили рынок на Док-сквер и, как жаловался консервативный автор, при этом «роптали по поводу правительства и богачей». В этом случае аресту никого не подвергли, так как демонстранты предупредили, что, если это произойдет, они приведут еще «500 мужчин торжественным строем», которые разнесут и другие рынки, созданные на благо богатым торговцам.
Примерно тогда же в Нью-Йорке в предвыборном памфлете содержался призыв к местным избирателям поддержать «Челнока-Ткача, Доску-Столяра, Повозку-Возчика, Ступку-Каменотеса, Дёгтя-Моряка, Кромсалу-Портного, Справедливого хозяина с малой рентой да Бедняка Джона-Арендатора», объединившись против «Притеснителя-Купца, Выжимателя соков – Лавочника, Ловкача-Адвоката». Звучал призыв отстранить от власти «обладателей высоких постов», презиравших «тех, кого они называли грубиянами, толпой, сборищем мастеровых».
В 30-х гг. XVIII столетия один из комитетов городского собрания Бостона выступил в защиту горожан-должников, которые добивались введения в оборот бумажных ассигнаций для упрощения выплаты своих долгов купеческой элите. Они заявили, что не хотят «иметь хлеб и воду, розданные теми, кто предается разгулу, живя в роскоши и распутстве за счет нашего пота и тяжкого труда».
Бостонцы бунтовали также против насильственной вербовки мужчин в военно-морской флот. Они окружили дом губернатора, избили шерифа, посадили под замок помощника шерифа и штурмом взяли здание, в котором заседало законодательное собрание. Милиция никак не отреагировала на приказ подавить выступление, и губернатору пришлось бежать. Действия толпы осудила группа торговцев, назвавшая ее «мятежным буйным сборищем иноземных моряков, сервентов, негров и других людей низкого происхождения».
В 40—50-х гг. XVIII в. малоимущие фермеры Нью-Джерси, оккупировавшие земли, на которое одновременно претендовали и крупные землевладельцы, восставали, когда от них потребовали выплаты ренты. В 1745 г. Сэмюэл Болдуин, в течение долгого времени живший на своем участке и получивший на него право от индейцев, был арестован за неуплату ренты лендлорду и помещен в ньюаркскую тюрьму. Современник так описал события, происшедшие далее: «Простые люди, заподозрив землевладельцев в плане по их уничтожению… пошли к темнице, открыли ее двери и освободили Болдуина».
Когда затем двое мужчин, участвовавших в этом событии, были арестованы, у здания тюрьмы собрались сотни граждан Нью-Джерси. В отчете, направленном властями колонии в Лондон, в Торговую палату, происшедшее было описано так:
«Два новых капитана ньюаркских рот по приказу шерифа вышли под барабанный бой к людям и потребовали от всех присутствовавших, кто служил в их ротах, идти вслед за барабанщиками и защищать тюрьму, но никто не пошел за ними, хотя многие там были… Многие… между четырьмя и пятью часами пополудни… спешились и отправились к тюрьме, с криками «ура!» и размахивая палками… когда же они достигли стражи (у коей не было приказа стрелять), то стали бить ее своими дубинками; в ответ охрана начала палить из ружей; несколько человек было ранено с обеих сторон, но никто не погиб. Толпа сломила строй солдат и подступила к воротам тюрьмы, перед которыми стоял шериф со шпагой и сдерживал нападавших, пока его несколько раз не ударили и не отбросили в сторону. После чего топорами и другими инструментами они сломали тюремные ворота и освободили двоих заключенных, а также третьего, отбывавшего наказание за долги, и ушли прочь».