– У меня тут некто по имени Крис, связанный с Эми, – сказала я Полу. – Мне рассказывают подробности про Эми.
Я поражалась точности деталей. Размер обуви Эми, какой кошелек ей нравился, ее любимая шляпа, прочие интимные вещи. Я вываливала эти подробности, а Пол тихо слушал. Но чем больше я говорила, тем больше приходила в замешательство – почему считывание Пола про Эми, а не про него? Я начала испытывать перед ним неловкость и спустя некоторое время принудила себя остановиться.
– Пол, мне правда очень жаль, я понимаю, ты не за этим сюда пришел. Я не знаю, почему твое считывание все про Эми и Криса.
– Все в порядке, – спокойно ответил Пол. Вроде бы он не расстроился и не обиделся. – Все, что ты мне рассказываешь, верно на сто процентов. Все, что ты говоришь, правда.
Его слова были для меня облегчением, однако по-прежнему не объясняли, что происходит. Пол глубоко вздохнул и объяснил.
– Крис мертв, – произнес он негромко. – Он погиб в аварии, когда встречался с Эми. Она была с ним в машине, когда та разбилась.
По телу побежал холодок. Что это мне Пол говорит? Что Крис пришел ко мне с Той Стороны? Что я слышу мертвого так же ясно, как будто он находится прямо у меня в квартире?
В тот момент я испытала благоговение. Я подошла вплотную к своему дару ясновидящей, к способности воспринимать душевную энергию и жизненный путь человека. Но я никогда не думала, что могу оказаться еще и медиумом, человеком, способным контактировать с Той Стороной. Однако в ходе того сеанса я получала ясные, точные подробности от того, кто ушел за грань. Мне не приходилось выискивать информацию или вытягивать ее клещами – она просто текла, как вода из открытого крана.
И я испугалась. «Так не пойдет, – подумала я. – Это слишком странно. Слишком большая ответственность. Я к этому не готова».
Мне было всего двадцать три, и я была совершенно не готова справляться с таким уровнем ответственности. Я не понимала, что значит общаться с ушедшими, – меня это напугало. Я не видела в этом ни красоты, ни милости; напротив, это казалось зловещим и неправильным. Все старые, отрицательные чувства по поводу моего дара внезапно вернулись.
С разрешения Пола я продолжала считывание. Крис был здесь и очень настойчиво хотел сосредоточиться на Эми. Ко мне потекла информация, что им с Полом предназначено быть вместе. Они должны были расти вместе на своем пути. Вскоре они поженятся, и у них будет двое детей.
По завершении сеанса я попрощалась с Полом и пожелала ему счастья. Казалось, он доволен полученной от меня информацией и вовсе не напуган тем, что мертвый парень его подруги присматривает за ними.
Но я осталась в растрепанных чувствах. Я гадала, как считывание повлияет на мой дальнейший путь, теперь, когда я могу контактировать с ушедшими. Чего я до конца не понимала, так это что я не просто ответственна за передачу информации с Той Стороны. Я также отвечала за ее истолкование.
Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что пытался сделать Крис. Он пытался дать Полу свое благословение. Он подтверждал свою собственную связь с подругой Пола и тем самым явственно желал ей великой любви и счастья с Полом. Крис не вломился сквозь портал, чтобы сорвать сеанс Пола и заставить его ревновать или осложнить ему отношения с Эми, – Та Сторона не занимается отрицательным. Все, что приходит с Той Стороны, как мне еще предстояло усвоить, основывается на любви.
Но тогда я ничего этого не знала. Я знала только, что сеанс с Полом напугал меня. В тот вечер я рассказала Шину о пережитом.
– Не понимаю, что произошло, – говорила я. – Мне это не по нутру. Не уверена, что хочу дальше этим заниматься.
Однако люди продолжали звонить. Срок рекламы давно истек, но люди слышали обо мне от друзей, и все хотели сеанс. Однажды вечером раздался стук в дверь, но, когда я открыла, на пороге никого не оказалось. Только прикнопленная к двери записка.
«Мне надо с вами поговорить, – говорилось в ней. – Мне нужен сеанс. Пожалуйста, позвоните мне».
Я захлопнула дверь, затем смяла записку и выбросила ее. Я чувствовала себя уязвимой, в мои границы вторглись.
Я не была готова к такой ответственности. Вечером 17 июля 1996 года я сидела дома одна. Шин был на работе и скоро должен был вернуться. Я расслаблялась, читая книгу. Ничем не примечательный вечер. Но затем, где-то после восьми, тело мое непроизвольно дернулось и напряглось.
Я села прямо, и тут же меня скрутил внезапный приступ ужаса. Это не походило на волны печали, порой окатывавшие меня рядом с расстроенными людьми, – это было глубокое, экзистенциальное чувство ужаса, и хаоса, и разрушения, словно при конце мира. Я не знала, что это такое и чем вызвано, но понимала, что случилось нечто кошмарное. Во Вселенной явно что-то нарушилось, и сознание этого ужасало, корежило и парализовывало. Внезапно мне показалось, что я не могу дышать. В панике я позвонила Шину.
– Все в порядке? – спросила я его, хватая ртом воздух.
– Да, все хорошо, – ответил он.
Но, по-моему, было совсем не хорошо. Срывающимся на писк голосом, давясь слезами, я взмолилась:
– Пожалуйста, езжай домой, и, пожалуйста, веди машину аккуратно. Ты нужен мне здесь. Что-то не так.
В ожидании Шина я включила телевизор, и на экране вспыхнул спецвыпуск новостей. Что-то про самолет, авария. Огненные полосы в черном небе. Я села и попыталась очистить голову, чтобы смотреть внимательно. Но я уже знала все, что нужно.
Случилась трагедия, и мне дали о ней знать.
Когда подъехал Шин, я уже превратилась в рыдающую кучку.
– Что со мной не так? – всхлипывала я. – Почему я должна чувствовать такие вещи? Почему я должна знать, не имея возможности изменить исход? Зачем мне эти способности?
Меня захлестнуло знакомое чувство – я проклята.
В последующие несколько дней всплывали ужасные подробности. Рейс № 800 авиакомпании TWA[3], Боинг-747-100 вылетел из аэропорта Кеннеди в Рим, взорвался в ночном небе и рухнул в Атлантический океан возле Ист Моричес на Лонг-Айленде. Взрыв и крушение произошли милях в сорока от того места, где жила я. Все находившиеся на борту 230 человек погибли.
Ужас крушения и мое осознание нарушения во Вселенной прежде, чем я услышала об аварии, просто убивали. Событие уничтожило все мои достижения по овладению собственным даром. Я снова просто не хотела владеть этим знанием. Я боялась, что услышу погибших людей и они попросят меня передать их сообщения. Ответственность была слишком велика. Поэтому я остановилась. Я перестала принимать звонки. Перестала отвечать на стук в дверь. Перестала считать себя ясновидящей. Поклялась никогда больше не проводить сеансов.
Все ушло, звонки и стук и сеансы прекратились, и я попыталась жить как нормальный человек. Вселенная на некоторое время оставила меня в покое. Та Сторона перестала просачиваться, мое таинственное поле зрения погасло, словно неведомые силы, что вели меня, решили отступиться. Я не была готова.
Часть вторая
Оставаться открытой
Спустя несколько месяцев после прекращения сеансов я получила первую преподавательскую работу. Школа находилась всего в получасе от того места, где я выросла, но район отличался от моего, как небо и земля. Сплошные наркотики и преступность. Школьные коридоры патрулировали вооруженные охранники. Большинство учеников были из распавшихся семей. У многих изначально был только один родитель. У некоторых – только дядя или тетя. А у иных вообще никого.
В первый же день в классе я быстро поняла, как трудно мне тут будет. Ученики не слушали и вели себя дерзко. Прямо посреди урока английского в одном из старших классов девочка по имени Иветт встала с места, подошла к окну, открыла его и плюнула. Затем профланировала обратно. Весь класс обернулся и смотрел на меня, ожидая моей реакции.
Я спустила это. Спустила, потому что знала, почему Иветт так себя вела. Она сделала это не для того, чтобы бросить мне вызов. Она поступила так, чтобы привлечь мое внимание.
Моя способность считывать человеческую энергию позволяла мне понимать, что на самом деле происходит с учениками. Они не были плохими ребятами – они были нуждающимися детьми. Они жаждали внимания, и заботы, и любви. Они пребывали в растерянности, запутались и отчаянно нуждались в ориентирах, но из самозащиты вели себя злобно и жестко. Они привыкли, что никто не видит, кто они на самом деле.
Я чувствовала их гнев и разочарование, я видела их заблокированную энергию. Но отчетливее всего я считывала их боль – она висела над ними темной тучей. У них не было того, что нужно, чтобы быть хорошими учениками. Они нуждались в любви.
Отсутствие реакции на поступок Иветт было для меня как учителя определяющим моментом. Я знала, что это может аукнуться: ученики могут решить, что об меня можно ноги вытирать. Но мне приходилось следовать инстинкту, а инстинкт говорил не сердиться. Он подталкивал окунуться в их боль.