– Государыня!… Что с Радятко? Что на него вдруг накатило? Где он сейчас?
Унимая этот взволнованный град вопросов, Лесияра устало поцеловала Ждану в лоб.
– Всё благополучно, не беспокойся, лада. Я почистила его на роднике и поговорила с ним, сейчас он здесь, сидит под стражей… Что накатило? Вук постарался. Настроил его против нас с тобой, обманул и использовал как своего соглядатая. Но теперь этому безобразию, я думаю, настал конец.
В глазах Жданы, ставших огромными от тревоги, тёмными волнами плескался страх.
– И что теперь с ним будет? Ведь он покушался на тебя… Ты бросишь его в темницу? Казнишь?
Лесияра ласково скользнула пальцами по её волосам.
– Ну что ты… Он был обманут, ладушка, – сказала она. – Возможно, действовал не по своей воле, а исполнял чужую… Он сам – не злоумышленник, ему просто заморочили голову. Вода из Тиши, полагаю, прочистила ему и ум, и душу от этого наваждения.
– Так мы же все чистились ею и отваром яснень-травы, когда только прибыли в Белые горы, – удивилась Ждана.
– А он не до конца был очищен, – пояснила Лесияра. – Налепил себе на палец смолу, вот и остался не омытый кусочек, который и сохранил в нём малую, почти незаметную каплю хмари, нужную Вуку. Сам Радятко до такого додуматься не мог, наверняка Вук его надоумил. Свободу его пришлось пока ограничить… Понаблюдаем за ним. Если станет видно, что он чист от хмари, не связан с Вуком и снова в своём уме – выпустим.
– Так вот почему мне мерещилось, будто Вук смотрит из глаз Радятко, – пробормотала Ждана, прижимаясь к груди княгини.
– Не мерещилось, – вздохнула Лесияра. – Он и правда смотрел.
Остаток этой беспокойной ночи прошёл бессонным. В сумерках раннего зимнего утра Лесияра отправилась к покоям Любимы. Ясна доложила:
– Полночи не спала, плакала. Уснула под утро, а когда встала, кушать отказалась.
Княгиня подавила в себе отчаянное желание пойти к дочке, немедленно обнять и успокоить её. Проступок Любимы был тяжким, и она должна была понять, что не всё ей будет сходить с рук просто так.
День выдался полным дел и забот. Лесияра посетила пограничные городки-крепости, проверяя их готовность к обороне, встретилась с несколькими оружейницами – владелицами крупных кузнечных мастерских, убедилась, что работа уже идёт полным ходом. Беседовала она также с градоначальницами, да и просто гуляла по улицам, вот уже в который раз проверяя настроения среди своего народа. Жизнь в Белых горах пока шла своим обычным чередом, хотя тревожность звенела невидимой стрункой в воздухе…
Вернувшись домой, за обедом она встретилась со Старшими Сёстрами, выслушала доклады, рассмотрела прошения – словом, работала обычным образом. Маленькой печальной тучкой на небосклоне её мыслей всё время маячила Любима, и ближе к вечеру, разделавшись с основным объёмом дневных забот, она справилась у Ясны о княжне и услышала невесёлые новости: Любима не обедала, не играла, весь день сидела у окна или лежала на постели, пребывая в подавленном настроении. С одной стороны, дочь так и должна была себя чувствовать, совершив столь прискорбный и вопиющий проступок, а с другой… С другой – Лесияра была бы намного счастливее и спокойнее, видя свою любимицу оживлённой, радостной и сияющей, как сгусток солнечного света. Любима плакала – и всё вокруг тускнело, солнце заболевало и куталось в одеяло туч, печально умолкали птицы, а ветер заводил заунывно-тревожные песни в дымоходах.
Посетила Лесияра и взятого под стражу Радятко. Когда она вошла в комнату, с мальчиком сидела Ждана, и тот плакал, уткнувшись матери в грудь.
– Он боится, что ты велишь заключить его в тюрьму или казнишь, – шепнула Ждана.
Радятко не смел посмотреть Лесияре в глаза, пряча лицо на плече у матери, и княгиня мягко повернула его к себе за подбородок. Его взгляд хоть и был затуманен слезами, но посветлел, в нём растаяли холод и волчья угрюмость – одним словом, Радятко стал совсем другим человеком.
– Я учитываю то, что ты был под чужим влиянием и не вполне чист от хмари, – сказала Лесияра. – Принимая это во внимание, я никак не стану наказывать тебя, но волшебное кольцо смогу вернуть тебе лишь через некоторое время, когда окончательно удостоверюсь, что ты освободился от власти Вука и не исполняешь никакие его просьбы или поручения. Предписываю тебе ежедневный приём отвара яснень-травы в течение месяца – он будет очищать тебя изнутри. Лада, – обратилась она к Ждане, – ты проследишь за этим?
– Да, государыня, непременно, – с готовностью ответила та. – Будем поить его отваром столько, сколько потребуется.
Её глаза засияли и потеплели от огромного облегчения, когда она услышала, что Радятко не будут наказывать.
– Хорошо, – кивнула Лесияра. И добавила: – Не хочешь ли ты, Радосвет, попросить прощения у княжны Любимы? Ты был груб с ней на ледяной горке и сломал ей нос.
Радятко смущённо шмыгал носом и вытирал его рукавом, позабыв о приличиях. Вопросительно поглядев на Ждану, он увидел поощрительный кивок и неуверенно поднялся на ноги.
– Идём. – Лесияра взяла мальчика за руку.
Любима лежала на постели одетая, свернувшись сиротливым клубочком: внушения нянек, что ложиться разрешается только когда пора спать, не имели действия. Завидев Лесияру, она села и устремила на неё вопросительно-печальный взгляд огромных влажных глаз, но, заметив также Радятко и Ждану, сразу насупилась.
– Радятко пришёл, чтобы попросить прощения, – сказала Лесияра, с сердечным трепетом наблюдая за живой игрой чувств на личике дочери.
Радятко мялся, не решаясь подойти к княжне и мучительно подбирая слова. Попросить прощения оказалось для него делом чрезвычайной трудности – проще было снова преодолеть путь от Зимграда до Белых гор.
– Я… Это… На горке стукнул тебя, – пробормотал он. – Я… не ведал, что творил. Сильно твой нос болит?
– Было больно, – очаровательно дуя губки, но уже с лучиком оживления в глазах сказала Любима. – Но всё уже зажило.
– Прости меня, ладно? – выдал наконец Радятко самые тяжёлые слова.
Права была Ждана, сказавшая, что сердце у Любимы не злое и светлое. Неуверенно и чуть хмуро улыбнувшись, девочка ответила:
– Ладно…
– Обнимитесь и поцелуйтесь в знак мира, – подсказала Лесияра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});