В донесениях Верховному Главнокомандующему, отправленных в последние дни перед началом этой исторической операции, я писал, что подготовка войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов заканчивается. В ночь на 22 июня войска будут выведены в исходное для операции положение. В течение суток на всех участках будет проведена разведка боем. В ночь на 23 июня разведку повторим. При благоприятной погоде наступление начнем в строго назначенный срок. Использование Авиации дальнего действия в ночь на 23 июня спланировано. Неясен лишь вопрос о дивизии бомбардировщиков Ту-2, ибо, как сообщил командующий ВВС маршал авиации А.А. Новиков, она прибывает на фронт лишь 23 июня, причем поступает в его распоряжение, тогда как я, согласно решению Ставки, на первые дни операции планировал использовать ее для помощи войскам Баграмяна, которые не имеют ни одного бомбардировщика Сказал, что буду договариваться по этому вопросу лично с Новиковым.
Через сутки я доложил Ставке о полной готовности 1 — го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начать операцию 23 июня и сообщил, что 22 июня войска этих фронтов действиями усиленных батальонов вели разведку переднего края обороны противника и проверяли его огневую систему. Каких-либо изменений не было установлено. Большинству передовых батальонов удалось ворваться в первую, а местами даже во вторую траншею врага. Наибольших успехов добился 22-й гвардейский стрелковый корпус 6-й гвардейской армии 1-го Прибалтийского фронта, которому удалось вклиниться в фашистскую оборону на 6 км и расширить фронт прорыва до 9 км. Ночью 23 июня здесь будет введен весь 22-й и дополнительно 103-й стрелковые корпуса. На остальных участках 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов артподготовка начнется строго по плану, между 6 и 7 часами, атака — между 9 и 10 часами утра.
Так протекала общая работа на 1 — м Прибалтийском и 3-м Белорусском фронтах при подготовке их к Белорусской операции. Накануне наступления войска получили боевые приказы и обращения военных советов, с содержанием которых ознакомили весь личный состав. В подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания, совещания, беседы с коммунистами и комсомольцами.
Основное внимание я уделял в те дни 3-му Белорусскому фронту, так как этот фронт, как и 1 — й Прибалтийский, должен был играть в операции ведущую роль. К тому же эта очень серьезная во всех отношениях операция являлась первой фронтовой для И.Д. Черняховского. Поэтому Верховный Главнокомандующий обращал особое внимание именно на 3-й Белорусский фронт.
На 1-м Прибалтийском фронте я побывал дважды: 8 июня, когда одобрил решение командующего фронтом И.Х. Баграмяна о проведении первого этапа операции и соответствующие решения командармов; 15 и 16 июня, когда проверял ход подготовки к операции в 6-й гвардейской и в 43-й армиях, наносивших главный удар во фронте. Я вынужден упомянуть об этом в связи с неточностями в статье И.Х. Баграмяна «Наступление войск 1-го Прибалтийского фронта в Белорусской операции» («Военно-исторический журнал», 1961, № 4).
Приведу выдержки из этой статьи, относящиеся к моему посещению 1-го Прибалтийского фронта.
«Дня за три до начала наступления мне доложили, что к нам вылетел представитель Ставки Маршал Советского Союза т. Василевский А.М. Я поспешил на аэродром… Я хорошо знал Александра Михайловича… У меня о нем создалось впечатление как об очень талантливом и весьма расчетливом, но осторожном военачальнике. Поэтому по пути на аэродром я думал, что для меня осложнения начнутся не через три дня, а через каких-нибудь пару часов. Я был уверен, что нам придется отстаивать каждое кажущееся с первого взгляда рискованным положение нашего решения на наступление.
А.М. Василевский внимательно выслушал мой подробный доклад о ходе подготовки операции. В первую очередь он был изумлен столь «необоснованной», по его мнению, шириной участка прорыва. Как уже упоминалось, ширина участка прорыва был а действительно для того времени сравнительно большой — 25 км на две общевойсковые армии ударной группировки фронта… Все мои попытки доказать, что сужение участка прорыва на болотистой местности ведет к явному уменьшению силы первоначального удара, успеха не имели…
К счастью, представитель Ставки в конечном счете трезво оценил создавшееся положение. Он понял, что изменение решения потребовало бы новой подготовки, для которой у нас уже не оставалось времени. «Если бы я приехал к вам несколько раньше, хотя бы на неделю, — сказал он в заключение, — то заставил бы пересмотреть принятое решение и все переделать заново…» Признаюсь, в моей груди невольно шевельнулось чувство искренней признательности командующему войсками 3-го Белорусского фронта генерал-полковнику Ивану Даниловичу Черняховскому, по вине которого представитель Ставки Верховного Главнокомандования задержался прибытием к нам… Можно себе представить, с каким внутренним волнением после этого стали ожидать мы наступления решительного дня».
В этих строках И.Х. Баграмян допустил ряд неточностей.
Встреча состоялась не за три дня и не за неделю, а за 16 дней до начала операции. Вспоминая о ней, я должен сказать, что не обошлось, конечно, без обсуждения основных вопросов принимаемого решения и тем более вопроса о том, как лучше организовать прорыв обороны противника. Но никаких серьезных разногласий, о которых пишет автор статьи, у меня с командующим фронтом не было. Их и не могло быть: ведь решение прорвать фронт обороны врага на отдельных направлениях, используя для этой цели междуозерные и междуболотные участки местности к северо-западу от Витебска, предписывалось фронту директивой Ставки. Решением же командования фронта обеспечивалось создание на этих участках необходимой артиллерийской плотности, гарантирующей успех прорыва.
А что касается моей «расчетливости» и «осторожности», о которых пишет Иван Христофорович, то, по моему мнению, в них нет ничего плохого, если соблюдено чувство меры. Думаю, что каждый военачальник, будь то командир части или дивизии, командующий армией или фронтом, должен быть в меру расчетливым и осторожным. У него такая работа, что он несет ответственность за жизнь тысяч и десятков тысяч воинов, и его долг — каждое свое решение взвешивать, продумывать, искать наиболее оптимальные пути к выполнению боевой задачи. Расчетливость и осторожность в рамках необходимости, по моему мнению, являются не отрицательным, а положительным качеством военачальника. Если же автор считает меня «расчетливым» и «осторожным» в том смысле, что я устранялся от принятия решений, то, полагаю, для этого у него нет оснований. Как известно, И.В. Сталин был очень и очень требовательным к работникам Наркомата обороны, и вряд ли бы мне пришлось быть долгое время в должности начальника Генерального штаба и представителя Ставки на фронтах, если бы я связывал их инициативу, не брал на себя ответственности при принятии решения, боялся идти на риск.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});