— Всё будет, псионец, — ободряюще улыбнулся мне командир подполья. Улыбка вышла… как оскал скалы над пенным морем. — Сделай только одну вещь. Всего одну. Ты же любишь убивать? Вот и убей. А потом в дополнение к документам и личине получишь эвакуацию с планеты. Мы возьмём на себя твою безопасность, укроем и от Службы Контроля, и от охранителей. По-моему, честная сделка.
— Честная? Ну-ну… — хмыкнул я. — Честной она была до появления этой милой девчонки, когда ваш человек обещал мне помощь в обмен на освобождение из камеры. Помощь я так и не получил, хотя Минс на свободе. От активных действий меня удерживает лишь сознание того, что от трупов я тем более ничего не получу. Но вашу «честность» запомню, можете не сомневаться. И при первой возможности отплачу той же монетой.
— Видишь, Фарелл?! Он ещё и угрожает! Ну не хочешь слушать меня, послушай хотя бы Нимфу! — взорвался четвёртый участник нашей задушевной беседы.
— Послушай, канализационный червь, — зашипел я на в корень оборзевшего исполнителя. — Я сам решаю, кому мне угрожать, а кого карать! Не тебе мне нотации читать. Из-за твоего человека меня драла стая валькирий. Исключительно, чтобы произвести на него впечатление и расколоть. Я запомню это, вне зависимости от исхода нашего общения. Будет возможность — тебя отдерут стократ сильней. Я сказал!
— У нас одна цель, псионец, — Фарелл даже не обратил внимания на нашу эмоциональную пикировку. Стальной мужик — уважаю! Видимо, другой просто не смог бы собрать за шкирки расползающихся в идейных контрах соратников. — Ты хочешь выбраться из Республики, куда попал по стечению обстоятельств, и мы хотим того же. Сбросить ярмо Республики. Но ты прав, это наши проблемы. Просто убей. Что для тебя одна-единственная жизнь?..
— Ничто, — пожал плечами. — Давайте уже быстрей разберёмся с этим. Сколько мне ждать?
— С тобой свяжутся. Нимфа расскажет детали.
Голограммы погасли, оставив нас с девчонкой в интимной полутьме. Глаза не сразу привыкли к темноте. Нимфа поднялась первой — порывисто и стремительно, как она делала вообще всё. Склонилась над столиком. В призрачном свете потолочных панелей что-то блеснуло над матовой поверхностью.
— Ты всё слышал, псионец. Вот тебе инт. Жди сигнала. На устройстве дешифратор, он автоматически распознает и расшифрует сообщение. Прочтёшь вводные. Если будут вопросы, задашь их названному контакту. Всё.
— И сколько ждать? — недовольно буркнул я, в этот момент даже не играя.
— Послушай, милый. Валькирии, эти дикие кошки, считают себя вершиной пищевой цепи современной галактики. Но они неправы. Настоящие хищники — это мы. Потому что ни один хищник не способен ждать в засаде… несколько лет. Ни один, кот! Это под силу лишь человеку. Разведчику. Подпольщику. Поэтому наберись терпения и жди. Три дня — не три года.
Когда голограмма погасла, Раул ещё долго сидел в кресле и пялился в пустоту. Пусть голограмма пропала, но его собственный душевный раздрай никуда не делся. Ему претило то, что затеяли соратники по сопротивлению. Нет, вы не подумайте, убить намеченную цель он был как раз не против… Сам готов был выцарапать ей горло. Вот только столь праведное, исполненное высшей справедливости дело… и в руках такого беспринципного отморозка! Оно натурально казалось от этого грязным, это безусловно благородное дело! Словно наглый псионец пачкал его самим фактом своего присутствия и участия в исполнении.
Раул не был и кровожаден. Он просто был умным мальчиком, каких очень много среди политических радикалов. Просто на каком-то отрезке жизненного пути он начал понимать, что ситуацию с Республикой невозможно сдвинуть «мирными» акциями. А последним его откровением было понимание, что даже сами республиканки, если очень захотят, не смогут этого сделать. Они все — заложники той системы, которую пестовали столько столетий. Поэтому умный юноша решил для себя, что единственное ему доступное — правильно умереть, и своей смертью нанести удар по системе. Сгорев в огне борьбы сейчас, сгорев без остатка, он давал запал будущим поколениям борцов. Как перешедшие в состояние древесного угля деревья давали возможность людям будущего использовать эти природные запасы для обогрева собственных жилищ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
В то же время чувства, какие он питал к псионцу, сложно было назвать и презрением. Это была, скорее, жалость. Мечник мыслился ему эдакой жертвой генетических экспериментов, привёдших Республику к тому тупику, в котором она пребывала по его мысли теперь. Поля извратили его разум, вывернули наизнанку его нервную систему. Рауль догадывался, что жуткая гиперсексуальность республиканок — жертвой которой, словно в насмешку судьбы, стал псионец — есть не что иное, как следствие этих треклятых экспериментов. Противных человеку экспериментов, грозящих похоронить саму суть человека — с последними оплотами некогда отколовшихся колоний. А несмотря на все свои убеждения, у Рауля даже сомнений не вызывало общее происхождение республиканок и конфедератов. Не говоря уже о псионцах.
И вот теперь им предстояло плыть с диким псионцем в одной лодке. Не лучшая перспектива, прямо скажем. Но достать оружие не получилось. Вместо оружия выступал разъярённый выходец с Псиона, злой на сопротивление за обман, а особенно за то, что именно из-за их человека его драли в камере республиканки. К слову, Раул поверил в этот тезис сразу, несмотря на все попытки соратников соскочить. Зачем ещё валькириям так демонстративно, на публику, насиловать бравого мужчину? Да ещё и делать это в тюремной камере Штаба Службы Контроля! Они запросто могли «пригласить» того к себе на Базу, и уже там сводить плотное знакомство с новой игрушкой. С этой их псионской долбанутостью, этот варвар потом бы ещё просил…
Покатав так и эдак мысли о предстоящей операции, Раул успокоился. Участие псионца грозило громким скандалом, масштабной реакцией Республики на ситуацию в Штарнии, облавами и глобальным расследованием. Как только псионец ударит, всё в Секторе встанет с ног на голову. А где лучше всего ловить рыбку удачи? Правильно, в мутной воде скандала. Поэтому идейный подпольщик решил наплевать на решение Фарелла и Центрального Комитета и начать собственную игру. Хуже от неё для борьбы точно не будет.
Честно говоря, перспектива проваляться в кровати несколько дней меня не обрадовала. Ладно бы, будь рядом кошки… Это треклятое ожидание! Видимо, плохой из меня разведчик… Ждать в засаде несколько лет, как высказалась Нимфа уходя — выше моих сил. Если бы рядом была кошка…
Точно реагируя на мою невысказанную мольбу, в дверь заскреблись. Затем послышался странный хрустящий звук. Его сменило солидное чмоканье уходящих в стенные пазы фрагментов дверного механизма. Я подскочил на кровати — как оказалось, совершенно напрасно. Резким рывком в комнату влетела чёрно-серебристая тень, в одно мгновение оказавшаяся в непосредственной близости от ложа. Замерла здесь, шумно раздувая ноздри, будто принюхивалась к обстановке.
Я же… сидел на самом краю матраса и глупо смотрел снизу вверх на возникшую напротив хищницу. Мою хищницу. Что бы ни говорила Нимфа, моя семья — валькирии. Так есть и так будет во веки вечные.
— Не ожидал, что это будешь ты, Тиш, — бросил, хмурясь.
— С чего бы это? — весь облик метиллии дышал независимостью. Она пришла сюда, как хозяйка. Пришла взять то, что принадлежало её по праву.
Грудь разгорячённой кошки вздымалась чуть сильней, чем при обычном дыхании, салатовые глаза с зелёными прожилками, казалось, ещё немного — и прожгут в душе подлинную дыру. Взгляд прикипел к пепельным волосам красавицы. Роскошная грива была собрана в тугой хвост, устилающий плечи богатым воротником. Определённо, шутка про песца пришлась бы к месту не только для Мисель… Но было отчего-то не до веселья. Уж больно решительной выглядела эта бестия.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Наплевать на конспирацию — больше пристало Эйди и Мисель. Не тебе, — всё же ответил на поставленный ребром вопрос.