Читать интересную книгу Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу

— Мы будем работать всю ночь, — твердо сказал Сулла Дидию и Метеллу Пию. — Чтобы к рассвету все трупы самнитов были обобраны и свалены в кучи, а наши погибшие приготовлены к сожжению. Я понимаю, это был изнурительный день, но он еще не окончен. Пока все не будет завершено, никто не сможет отдохнуть. Квинт Цецилий, подбери крепких людей и поезжай в Помпеи как можно быстрее. Привези оттуда хлеба и вина, чтобы хватило на всех. Приведи нестроевиков и отправь их на поиски дров и нефти. Нам придется сжечь целую гору тел.

— Но у нас нет лошадей, Луций Корнелий! — еле слышно проговорил Поросенок. — Мы шли на Нолу пешим маршем! Двадцать миль за четыре часа!

— Так найдите их, — потребовал Сулла самым холодным тоном. — Я жду вас здесь к рассвету. — Он повернулся к Дидию. — Тит Дидий, обойди всех и выясни, кто должен быть награжден за подвиги, проявленные в битве. Как только мы сожжем наши и вражеские трупы, мы вернемся в Помпеи, но один легион из Капуи я хочу оставить здесь, под стенами Нолы. Вели глашатаям объявить жителям этого города: Луций Корнелий Сулла дал обет Марсу и Беллоне, что Нола будет лицезреть здесь римские войска, пока не сдастся, неважно, произойдет это через месяц, через несколько месяцев или через несколько лет.

Не успели еще оправиться от потрясения Тит Дидий и Метелл Пий, как появился военный трибун Луций Лициний Лукулл во главе депутации центурионов; это были восемь солидных пожилых людей, все старшие центурионы легионов и когорт. Они ступали тяжело, торжественно, как жрецы в священной процессии консулов, когда они шествуют на свою инаугурацию в первый день нового года.

— Луций Корнелий Сулла, твоя армия желает выразить тебе свою признательность и благодарность. Без тебя армия потерпела бы поражение, а ее солдаты погибли бы. Ты сражался в первых рядах и показывал нам всем пример. Ты был неутомим во время марш-броска на Нолу. Тебе, и только тебе, мы обязаны величайшей победой в этой войне. Ты спас больше, чем нашу армию. Ты спас Рим, Луций Корнелий, мы чтим тебя, — произнес Лукулл и отступил назад, давая дорогу центурионам.

Самый старый из них поднял руки и протянул их к Сулле. В его руках было довольно неопрятное растрепанное кольцо из побегов травы, сорванных на поле боя. Оно было сплетено как попало, вместе с корнями, землей, листьями и кровью. Corona graminea. Венец из трав. Сулла инстинктивно вытянул руки, потом опустил их, совершенно не зная, как следует совершать этот ритуал. Должен ли полководец принять венец и возложить его на свою голову? Или же primus pilus Марк Канулей возложит его от имени армии?

Поэтому он стоял неподвижно, пока Канулей, высокий мужчина, не поднял венец из трав обеими руками и не надел его на рыже-золотистую голову.

Больше не было сказано ни слова. Тит Дидий, Метелл Пий, Лукулл и центурионы благоговейно приветствовали Суллу. Они улыбнулись ему почти застенчиво и удалились. Он остался стоять — один, лицом к заходящему солнцу. Венец из трав был так нереален, что Сулла совсем не чувствовал его веса. Слезы катились по его измазанному кровью лицу, и в душе у него не было уже места ни для чего после той экзальтации, которую он пережил. Теперь Сулла мог только удивляться, как ему хватило на это сил. Но что ожидало его по другую сторону от этой высочайшей минуты? Что теперь готовила ему жизнь? И тут Сулла вспомнил своего умершего сына. Прежде чем он успел по-настоящему насладиться беспредельной радостью, она пропала. Все, что осталось ему, — это печаль, такая глубокая, что он упал на колени и безутешно заплакал.

Кто-то помог ему подняться на ноги, вытер грязь и слезы с лица, опоясал мечом и подвел к каменной глыбе на обочине Ноланской дороги. Там его аккуратно посадили на камень, и тогда его провожатый сел рядом с ним. Это был Луций Лициний Лукулл, старший военный трибун.

Солнце опустилось в Тусканское море. Подходил к концу самый великий день в жизни Суллы. Он бессильно опустил руки между коленей, глубоко вздохнул и задал себе старый-престарый вопрос: «Почему я никогда не бываю счастлив?»

— У меня нет ни вина, чтобы предложить тебе, Луций Корнелий, ни даже воды на такой случай, — извинился Лукулл. — Мы кинулись от Помпей, думая лишь об одном: как поймать Клуэнция.

Сулла снова глубоко вздохнул и выпрямился.

— Я буду жить дальше, Луций Лукулл. Как сказала мне одна моя подруга, всегда найдется какое-нибудь дело.

— Мы сделаем все сами. Ты отдыхай.

— Нет. Я командующий и не могу отдыхать, когда мои люди работают. Еще минута, и я буду в порядке. Я был в порядке, пока не вспомнил о моем сыне. Он умер, ты знаешь.

Лукулл сидел молча.

До сих пор Сулла редко встречался с этим молодым человеком; выбранный военным трибуном в декабре прошлого года, Лукулл прибыл в Капую и успел принять под командование свой легион за несколько дней до того, как они выступили к Помпеям. И хотя он изменился чрезвычайно — из юноши превратился в прекрасный образец мужчины, Сулла узнал его.

— Ты и твой брат Варрон Лукулл обвиняли Сервилия Авгура на Форуме десять лет назад, правильно ли я запомнил? — спросил он.

— Да, Луций Корнелий. Авгур был ответствен за позор и смерть нашего отца и потерю нашего семейного состояния. Но он заплатил за это, — сказал Лукулл. Его простое удлиненное лицо просветлело, углы улыбчивого рта приподнялись.

— Война с сицилийскими рабами. Сервилий Авгур занял место твоего отца, став наместником Сицилии. А потом обвинил его.

— Да, это так.

Сулла поднялся и пожал руку Луция Лициния Лукулла.

— Хорошо, Луций Лициний, я должен поблагодарить тебя. С венком из трав — это была твоя идея?

— О нет, Луций Корнелий. Это заслуга центурионов! Они сообщили мне, что венец из трав дается армейскими профессионалами, а не выборными магистратами армии. Центурионы взяли меня с собой, потому что один из выборных магистратов должен быть при этом свидетелем. — Лукулл улыбнулся, затем рассмеялся: — К тому же я подозревал, что обращение к командующему формально также не входит в их служебные обязанности! Так что эту часть работы я взял на себя.

* * *

Два дня спустя армия Суллы вернулась в свой лагерь возле Помпей. Все настолько устали, что их не привлекла даже еда, и в течение двадцати четырех часов в лагере царила тишина — солдаты и их командиры спали, как убитые, которых они сожгли возле стен Нолы, оскорбив этим обоняние изголодавшихся по мясу горожан.

Венец из трав теперь находился в деревянном ящике, изготовленном слугами Суллы. Если бы у Суллы было время, венец был бы надет на его восковое изображение, которое он теперь имел право заказать. Луций Корнелий получил отличие, достаточное, чтобы присоединить свое изображение к imagines своих предков — даже несмотря на то, что он пока еще не стал консулом. И его статуя могла быть помещена на Форуме с венком из трав на голове — в память о величайшем герое войны с италиками. Все это казалось нереальным. И тем не менее здесь, в этом ящике, находился вполне материальный венец — свидетельство данной реальности.

Отдохнув и подкрепившись, армия вышла на парад для вручения боевых наград. Сулла надел на голову свой венец из трав и был встречен долгими оглушительными возгласами. Организация церемонии была возложена на Лукулла. Точно так же Марий однажды возложил подобную задачу на Квинта Сертория.

Сулле пришла в голову мысль, которая, по-видимому, не посещала Мария за все те годы в Нумидии и в Галлии. Море лиц в парадном строю, в парадном убранстве — море людей, принадлежащих ему, Луцию Корнелию Сулле. «Это — мои легионы! Они принадлежат мне, прежде всего мне, а уж потом — Риму. Это я собрал их, я повел их, я дал им величайшую победу этой войны — и я должен буду дать им пособие при их отставке. Когда они вручили мне венец из трав, то подарили мне нечто более значительное — они отдали мне себя. Если бы я захотел, то мог бы повести их куда угодно. Я мог бы повести их против Рима». Абсурдная мысль, но она родилась в сознании Суллы в тот самый момент, когда он стоял на трибуне. И она свернулась в его подсознании и затаилась.

Помпеи сдались на следующий день после того, как их жители получили возможность наблюдать со стен церемонию награждения Суллы. Его глашатаи прокричали им новости о поражении Луция Клуэнция у Нолы, и молва подтвердила это. По-прежнему безжалостно забрасываемые зажигательными снарядами с речных судов, Помпеи сильно пострадали. Казалось, каждое дуновение ветра доносит вести о том, что господство италиков рушится, что поражение их неизбежно.

От Помпей Сулла с двумя из своих легионов двинулся против Стабий, в то время как Тит Дидий повел два других к Геркулануму. В последний день апреля Стабии капитулировали, и вскоре их примеру последовал Суррент.

В середине мая Сулла снова был в пути, на этот раз направляясь на восток. Катул Цезарь передал Титу Дидию свежие легионы под Геркуланумом, поэтому собственные два легиона Суллы вернулись к нему. Хотя Геркуланум в свое время дольше всех воздерживался от присоединения к италийскому восстанию, теперь он продемонстрировал, что очень хорошо понимает последствия, к которым привела бы его сдача римлянам. Несмотря на то, что целые улицы сгорели в результате бомбардировок со стороны флота, город продолжал оказывать Титу Дидию сопротивление еще долгое время после того, как остальные морские порты, занятые италиками, сдались.