Читать интересную книгу Гном. Трилогия - Александр Шуваев

  Из чертовой дюжины бомб, остававшихся на "тэшках" в цель попали три. Блестящий успех, учитывая обстоятельства, но снайперы есть снайперы. На локаторе, даже очень хорошем, трудно было разобрать, кто есть кто, и операторы работали просто по самым большим "засветкам". Потом, кропотливо разбирая подробности ночной неразберихи, узнали, что Мусинский угодил прямо в крупный, на четыре тысячи тонн, войсковой транспорт, так, что мертвое железо, набитое по преимуществу мертвым и беспамятным человеческим мясом пошло ко дну уже через десять минут. Второй его удачей оказалось попадание в палубу тяжелого крейсера: будь это "Модификация "ТН" - тут бы тому крейсеру, скорее всего, и конец, а так он отделался намертво заклиненной второй башней главного калибра, громадной дырой в палубе, сильнейшим пожаром и двумя сотнями убитых и тяжело раненых. Кроме того, "злокачественная" бризантность КТГА вызвала тяжелые, неустранимые в море повреждения машин, множественные замыкания электропроводки, так что крейсер надолго потерял ход а после исправления самых главных повреждений не мог выдавать более десяти узлов. То есть днем майор потопил бы его и тем, что есть: вогнал бы парочку гостинцев в корпус - и привет, эти бомбы давали повреждения корпуса куда более страшные, чем любые торпеды, но ночь есть ночь, а при попадании в палубу корабля такого класса бронебойные бомбы все-таки гораздо эффективнее тяжелых фугасок.

  Его коллега добился прямого попадания еще в один транспорт, в котором точно так же не уцелел ни один человек. Кроме того, он имел и еще один серьезный успех, о котором, к сожалению, не узнал, поскольку близкий взрыв в воде, разрушивший борт одного из эсминцев, никаким пиротехническим эффектом не сопровождался, и потому остался незамеченным. Разрушения подводной части корпуса оказались таковы, что судно скрылось в темной воде через считанные минуты, унеся на дно большую часть экипажа. Кружащие в высоте тяжелые машины оказали на нападающих и еще одно действие: на кораблях, - вполне оправданно! - побоялись пользоваться прожекторами. Поэтому четыре оставшихся на плаву фрегата смогли отстояться, пока не наступило время действовать: они не двигались, не жгли огней, не стреляли, держась в сторонке. Потом, выпустив в сторону совсем уже близкого врага осветительные снаряды, они самоубийственно открыли огонь главным калибром по транспортным судам, развив максимальную скорострельность. Они стремились израсходовать весь боезапас прежде, чем их неизбежно пустят на дно. Утопив два небольших транспорта, они успели серьезно разбить и поджечь еще несколько, даже подожгли эсминец, но те, кто противостоял им, были попросту не из их весовой категории. Прочнейший композитный материал удивительно стойко противостоял артиллерийским снарядам, но, разумеется, броней не был и не мог ее заменить. Под градом шести и восьмидюймовых снарядов все было кончено в какие-нибудь четверть часа.

  Никакие потери, нанесенные противнику, почти ничего не значат, если атака не отбита. Не прошло и часа, а импровизированная защита была, как солома, сметена и развеяна огнем корабельной артиллерии, сосредоточенным на предполагаемое место высадки. Горящие, поврежденные транспорты достигли причалов, и на берег выплеснулась густая толпа десанта. Следующие за ними корабли повреждений почти не имели, и в пылающий лабиринт портовых кварталов хлынули новые сотни, тысячи японских солдат, а артиллерийский огонь с моря стих.

  ... "Банзай!!!"

  До конца ночи, до рассвета еще было много времени, и оттого она поворачивалась к противостоящим сторонам то одним, то другим боком. Заблаговременно отведенные из-под "обеспечивающего" огня части советских войск привычно взяли атакующих в "огневой мешок". Под огнем многочисленных пулеметов, включая крупнокалиберные, 82-мм минометов, под градом осколочно-фугасных гранат танков и самоходной артиллерии, десант нес страшные, недопустимые потери. И кроме того, можно много рассуждать о сравнительных достоинствах винтовок, но, когда доходит до дела, неизменно оказывается, что против автоматического оружия они в плотном пехотном бою не "играют". Тем более это относится к боям в городе. Но среди японских солдат, помимо новичков, оказалось вполне достаточно людей с хорошим боевым опытом, прошедших много десантов. Они смогли закрепиться во многих местах.

  Из-за строений, по указке корректировщика, по причалам, по воде рядом с причалами, по кораблям под разгрузкой, по территории порта, где находились и продвигались густые массы высадившихся японцев, ударила реактивная артиллерия. Тяжелые мины, помимо взрывчатки, содержали "усиленный" напалм, все, кто находились в это время там, погибли практически мгновенно, корабли пылали, как свечи, и пожар этот нельзя было погасить. Дикий, нечеловеческий вой десятков людей, превращенных в мечущиеся живые факелы, перекрыл треск и хлопки стрелкового оружия. На позиции гвардейцев немедленно упал артиллерийский залп, но гвардейских минометов там, понятно, уже и след простыл: что-что, а мгновенно сматываться с позиций после залпа они учились прежде всего. По плавучим кострам горящих транспортников из темноты били тяжелые самоходные орудия. Японские артиллеристы прекратили огонь, сделали паузу, и накрыли окрестности порта новым залпом, уже рассредоточенным, по выявленным и только предполагаемым позициям советских войск. Кстати, ночь не ночь, - а сухопутные соединения продолжали пребывать в Пусан, хотя именно от них-то в сложившихся условиях было меньше всего толку. Так или иначе, в ходе кровавого боя складывался пат: обороняющиеся в темноте не могли противостоять корабельной артиллерии и сорвать высадку десанта, нападающие, высадившись, не могли продвинуться и несли такие потери, что сама по себе высадка теряла смысл. Ночь, сука-ночь, как обычно на войне, манила множеством возможностей, и, как обычно, обманывала. Как обычно, не препятствовала убийству, и, как обычно, ничего не позволяла решить определенно. Тот, кто ждал ночи, с определенного момента неизбежно начинал ждать утра.

  Несмотря на крайний риск ночных перелетов, несмотря на неизбежно очень высокие небоевые потери, беспощадный Горгулья деятельно собирал авиацию на базах западного побережья на протяжении всей ночи. Осознавая, что проиграл "по очкам", он вовсе не считал происшедшее сражение проигранным. Прежде всего, и это чрезвычайно важно, произошел чуть ли ни первый осмысленный бой с русскими с начала компании, и он, ценой жертвы, выиграл позицию. Утро он начнет ударом базовой авиации по аэродрому Пусана, а потом выдвинет авианосную группировку в Пролив, поближе к берегу, с единственной целью: воздействие на аэродром должно проводиться непрерывно, без "окон" неизбежных при налетах исключительно базовой авиации. Уничтожить всех, кто на земле и в воздухе, не допустив посадки новых. Одни Боги знают, сколько времени удастся выдержать блокирующий режим, но если русским удастся накопить там солидную истребительную группировку, сражение можно будет считать проигранным. Остальное не имеет такого значения: бомбардировщики русских не будут работать без истребительного прикрытия и, следовательно, не смогут создать угрозы с воздуха его кораблям. Затем последует создание гораздо более мощной группировки артиллерийских кораблей и, наконец, создание постоянно действующей транспортной линии между Метрополией и Кореей. Надо выполнить это, - ну а там, что дадут Боги. Явный проигрыш сражения имел последствия самые тяжкие и непоправимые. Катастрофические в самом прямом смысле этого слова.

  Это потом, много лет спустя, любому увлеченному дилетанту все становится насквозь ясно. И, как на ладони, становятся видны все фатальные ошибки Одзавы, вся его глупость и скудоумие. Вот только в ходе достаточно суматошных, импровизированных сражений во время войны, которая сама по себе хаос, самые искушенные, опытные, профессиональные люди далеко не всегда имеют возможность оценить истинное значение совершенно новых для них факторов, и склонны думать стереотипно. Само советское командование могло оценить его по преимуществу, умозрительно. Единственным свидетелем вечернего боя, способным сообщить что-то вменяемое, был командир уцелевшего миноносца. Да, новый, да, опасный, но просто-напросто бомбардировщик, поймавший авианосец во время работ по подготовке авиации к боевому вылету. Один из многих типов. Лично он принимал участие в потоплении двух английских линкоров, куда как более устойчивых к действиям авиации, и тоже не имел при этом особых проблем, прихлопнув мощное, вроде бы, соединение*, как муху. Без особых даже потерь.

  Так что в тот момент Одзава вовсе не был склонен расценивать какие-то там, - да любые! - тяжелые самолеты в качестве фактора непреодолимой силы. Да просто могущего сыграть решающую роль. Он слишком часто имел дело с "Б - 17", признавал за ними многие крайне раздражающие черты, - к примеру, практическую неуязвимость, - тяжелые разведчики, которых нельзя ни сбить, ни, хотя бы отогнать, доводили, порой, до исступления. Но и воплощенным кошмаром их назвать тоже было бы несколько излишним**.