Театральной сферой СССР заведовало отдельное ведомство при Совете министров — Комитет по делам искусств, который возглавлял бывший университетский преподаватель 43-летний Михаил Храпченко, крупнейший тогда специалист по истории русской литературы XIX века. При всей своей идеологизированности советские учреждения не могли полностью отказаться от материальных выгод в угоду пропагандистским интересам. Не избежал материальных соблазнов и Комитет по делам искусств — театральные сборы от комедий были значительно выше, чем от пьес на советские темы. «Здесь дело заключается в том, — подчеркнул Жданов, — что нужно сказать Храпченко, что неправильно дана установка избегать острых тем современности, что после войны людям надо дать отдохнуть и т. д. Если будем придерживаться такого рода политики, то мы окажемся в очень критическом положении».
Жданов понимал, что всеобщее послевоенное увлечение «балаганом», психологически понятное стремление «отдохнуть» от военного стресса, в условиях начинающейся холодной войны может завести совсем не туда. Жданов очень чутко улавливал даже малейшие тонкости общественных настроений. Так, увлечение послевоенных театров «историческими постановками» он справедливо связывал с «уходом от действительности».
Выходом виделись злободневные и интересные пьесы на острые темы современности. И здесь, по мнению Жданова, направляющую роль должна была сыграть театральная критика. Но специализировавшийся на ней журнал «Театр» тоже подчинялся ведомству Храпченко. Поэтому, как отмечал на совещании заведующий отделом искусств УПА, выпускник филологического факультета МГУ и бывший директор Третьяковской галереи Поликарп Лебедев, «Храпченко читает от корки до корки этот журнал и выбрасывает оттуда всё, что касается его учреждения»{577}. Аналогичная ситуация была и в иных «культурных» ведомствах страны: их руководители не хотели, чтобы названия подчинённых им учреждений мелькали в критических обзорах на страницах подведомственных им же журналов и газет.
Решить эту проблему и призван был новый орган «Культура и жизнь». Жданов пояснял: «Теперь вы видите разницу, которая будет между нашей газетой и ведомственной газетой… Кто же может исправить ведомственную установку, которая извращает дело и противоречит интересам народа? Конечно, только партийное вмешательство через свою критику, через организацию своей критики партийной в противовес ведомственной»{578}.
С первого номера газеты «Культура и жизнь», увидевшего свет 28 июня 1946 года, в передовице «Выше уровень идеологической работы», в статьях — «Газеты должны стать подлинными центрами идеологической работы в массах», «Поставщики духовной отравы», «Разложение буржуазного киноискусства», «Буржуазный театр в тупике», «Капитализм и его культура», «Нравы буржуазной прессы», «О некоторых американских газетах», «Рабы доллара» — достаточно ярко проявилось главное направление самого идеологизированного издания послевоенной советской журналистики.
«Культура и жизнь» регулярно публиковала обзоры печати, ставшие одной из форм партийного руководства прессой. Объектом анализа становились периодические издания всех уровней — от центральных до республиканских, краевых и областных. Так, 20 сентября 1946 года в статье «О некоторых недостатках газеты "Известия"» критике подвергли вторую газету страны. В частности, отмечалось, что редакция официального печатного органа Верховного Совета СССР не имеет собственной позиции по внешнеполитическим вопросам — «излагается лишь точка зрения иностранных газет», а «читателю предоставляется самому разобраться в высказываниях зарубежной печати». «Культура и жизнь» обвиняла «Известия» в отсутствии боевитости и конкретности в изложении материалов. В дальнейшем систематической критике подверглись республиканские газеты «Заря Востока», «Правда Востока», «Советская Киргизия», краевые — «Алтайская правда», «Тихоокеанская звезда» и многие другие.
В статьях «Литература советского народа», «Газеты должны стать подлинными центрами политической работы в массах», «Неотложные задачи художественной кинематографии» и других «Культура и жизнь» настоятельно рекомендовала всем работникам СМИ и сферы искусств «помнить о классовом подходе при оценке фактов жизни», «широко и повседневно пропагандировать ленинское мировоззрение», «воспитывать у советских людей коммунистическое сознание».
Несмотря на столь кондовые, в духе того времени заголовки публикаций, газета получилась достаточно живой и интересной. «Культура и жизнь» давала весь спектр критических материалов — от директивных статей, экономических и философских исследований до аналитических обзоров культурных событий. На страницах газеты публиковались как новые, привлечённые Ждановым авторы, так и старые «зубры» ждановской пропаганды, такие как Давид Заславский.
В изданиях последних десятилетий «Культура и жизнь» упоминается, как правило, в одном контексте. Непременно указывается, что газета развернула «беспощадную травлю работников искусства, культуры, литературы» и её использовали как «дубинку в борьбе ЦК с отечественной культурой». Так проявляются не только новые, уже антисоветские идеологические установки нашего времени, но и общий тон отечественной мемуаристики, посвященной тому периоду, — оставившие воспоминания деятели культуры тех лет закономерно не любили верховный орган критики. В те годы у кормящихся на ниве советской культуры современников газета получила не лишённые меткости прозвища «Культура или жизнь» и «Александровский централ» (по имени её главного редактора, начальника УПА Александрова). В современных исследованиях это почему-то считается доказательством того, что издание не достигло своей цели и не имело должного авторитета. При этом напрочь игнорируется простая, но объективная логика — критикуемые всех времён и народов не очень-то жалуют своих критиков. Раскритикованная публика закономерно не испытывала положительных эмоций по отношению к газете, ставшей своеобразным «кнутом и пряником». Достаточно упомянуть, что на «Культуру и жизнь» огрызалась в 1947 году даже главная газета страны «Правда». Задуманное Ждановым издание было просто обречено на такую «нелюбовь». Но как раз это и является лучшим доказательством, что требуемая Ждановым критика была по меньшей мере хорошо замечена.
Мемуаристика сохранила для нас и совсем иные оценки ждановского проекта. Так, журналист Владимир Ерёменко, в 1960-е годы — один из ведущих корреспондентов ТАСС, а в послевоенное время — студент Сталинградского пединститута, уже в наши дни отметит в воспоминаниях: «Я помню чересчур смелые по тем временам статьи академика Александрова в "Правде" и в "Культуре и жизни", где он был главным редактором. Последняя тогда была самым смелым и интересным изданием. Здесь громили бюрократизм, инертность властей, нередко затрагивая и партийные сферы»{579}. По свидетельству современников, «Культура и жизнь» имела и иное, куда более уважительное прозвище — «Газета для газет». Об этом сообщают, например, личные дневники Лазаря Бронтмана, работавшего в 1940-е годы журналистом «Правды»{580}.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});