перелистал её, но ничего, что могло бы объяснить произошедшее, найти не сумел.
Вот разве заговор воды.
Он бросил беглый взгляд на Ганну. Палец у неё был перевязан – ранила вчера, покуда наполняла самовар. Кровь вполне могла попасть в ведро. Да и соль со стола тоже. Реслав вздохнул и в сомнении покачал головой: а как же наговор? Нет, не то. Всё не то.
К полудню заявился Довбуш. Посидели с пивом, сговорились съездить в город на другой неделе. Когда ж старик направился домой, Реслав засобирался тоже: «Провожу».
– Ты вот что, Довбуш, – начал он, как только вышли со двора. – Такое дело у меня, что надо из дому на время уйти.
– Уйти? – удивлённо хмыкнул тот. – Надолго ли? Зачем?
– Надолго, нет – не знаю. А вот зачем, не сразу и расскажешь. Ты Жугу-то помнишь?
– Как не помнить! А чего ты вдруг о нём? Неужто объявился?
Реслав поскрёб в затылке.
– Да не понять, – сказал он. – Видел я его сегодня. Где и как, не спрашивай, сам толком не уразумел, только кажется, неладно с ним. Пойду искать.
– Найдёшь ли?
– Попытаюсь.
Довбуш помедлил с ответом, затянулся трубкой, выпустил дым.
– Что, Ганке не сказал?
– Не сказал, – признал Реслав. – Забоялся. Не хочу напоминать, что было. В тягости она, мало ли чего… Скажи, мол, в город я уехал на недельку, ладно?
Довбуш не отвечал.
– Пойми ты, – продолжал увещевать Реслав, – друг он мне! Надо мне сыскать его, Довбуш, во как надо, а то не будет мне покоя! Ну?
– А хватит недели? – оборвал его старик. Реслав кивнул. – Ну, что же, – Довбуш затянулся, – будь по-твоему. А я за дочкой пригляжу, чай, мне не привыкать. Эх, молодость… Так, значит, жив он?
Реслав развёл руками:
– Я не знаю.
– Ладно. Поутру приду, чтоб зря не беспокоилась. Дождёшься?
– Ну.
Реслав сложил в котомку хлеба, сыру, чистую рубашку, прихватил из сундука свою старую тетрадь и ранним утром, пока жена спала, ушёл из дома. Довбуш проводил его до околицы.
– Я скоро, – обещал ему Реслав. – Ты уж не серчай, отец.
Старик помолчал. Пожевал губами. Поднял взгляд.
– Найди его, – сказал он. – Обязательно найди.
* * *
Поначалу шаг его был ровен и уверен, но когда деревня скрылась за поворотом, Реслава начали одолевать воспоминания.
Почти год прошёл со времени, когда они втроём – Реслав, Балаж и горец со странным именем Жуга отправились искать пропавшую девчонку. Реслав вздохнул. Он редко вспоминал о друге – было недосуг, и чувствовал себя виноватым. Сперва сыграли свадьбу, дальше надо было учиться жить вдвоём (а норов у девчонки оказался тот ещё), но стерпелось-слюбилось, и сейчас Ганна ждала ребёнка. Реславу хотелось мальчика, Ганна, в общем, разделяла его желание, но бог их, женщин, разберёт. Реславу было несколько неловко от того, что он ушёл, не предупредив. Но Довбуш как-никак был рядом, и до срока оставалось месяца полтора. Главной заботой сейчас было другое.
Реслав не знал, куда идти.
Вначале он подумывал искать Жугу посредством колдовства, но полиставши на привале старые записки, сделанные ещё во время обучения, понял, что изрядно поутратил своё умение. Оставалось надеяться только на случай или…
«Или на чудо», – додумал свою мысль Реслав. Имея дело с рыжим ведуном, он привык считать чудеса делом обыденным.
Так в размышлениях о былом и в думах о насущном Реслав не заметил, как ноги сами привели его на ту давнишнюю дубовую поляну. Реслав помедлил – здесь он тоже не был целый год, вздохнул, нагнулся и зашарил в густой траве. Было тихо. Длинный августовский день клонился к вечеру. Чуть в стороне негромко журчал ручей. С треском взлетела и скрылась в зарослях сорока.
Памятное кострище наконец отыскалось. Впрочем, толку от него было мало – корни спутались, дернина приросла. Поразмыслив, Реслав махнул рукой, развернул одеяло и распаковал провизию. «Обойдусь без горячего», – решил он и вынул нож. Ломоть слезящегося сыра лёг на хлеб. Реслав аккуратно расправил примятые перья зелёного лука, глотнул из фляги молока, разинул рот на хлеб и сыр…
И позабыл его закрыть.
Прямо перед ним объявилась лиса. Сидела в двух шагах от него, неподвижно, глядела в глаза и даже словно усмехалась. Путнику оставалось только недоумевать, как ей удалось подобраться незамеченной. Да и что могло заставить зверя самовольно пойти к человеку?
Реслав опустил бутерброд. Помедлил, отломил кусок и протянул лисе.
– Хочешь?
Пушистый, рыжий с чёрным кончиком хвост качнулся. Если это и был ответ, Реслав его не понял, однако положил хлеб и сыр на землю. Лиса еду не тронула, вместо этого встала и прошлась туда-сюда. Направилась к кустам и оглянулась на Реслава, мол, пойдём?
«Э, – вдруг осенило парня. – Да она никак зовёт меня!»
– Иду, – сказал он. – Сейчас иду.
Лиса терпеливо ждала, пока Реслав укладывал одеяло и еду, а после двинулась к одной лишь ей известной цели. Реслав направился следом.
Постепенно темнело. Дубы неровными громадами возвышались со всех сторон, раскидистые ветви сплетались решёткой на фоне вечернего неба. Реслав шёл быстро, на ходу дожёвывая хлеб и еле поспевая за поводырём, и вскоре вновь услышал шум воды взамен оставленного позади. Лиса взбежала на пригорок и остановилась на краю дубравы. Остановился и Реслав.
Чуть впереди, у излучины реки маячил огонёк костра. Рядом сидел человек.
– Так-так, – пробормотал Реслав. Заложил ладони за пояс. – Мне что, идти туда? А?
Он покосился на лису, с недоумением огляделся. Лиса ушла. Исчезла, испарилась, будто её и не было. Реслав помедлил и зашагал к костру. И если сперва он был не уверен, то по мере приближения к огню последние сомнения исчезли – у костра сидел Жуга. Реславу было видно только спину и затылок, но не узнать травника было невозможно.
Жуга был занят делом: подстригался. Несуразные овечьи ножницы отрывисто щёлкали, длинные волосы прядь за прядью падали в костёр, свиваясь трескучими колечками. До костра оставалось несколько шагов, когда Жуга вдруг опустил ножницы и уставился в темноту.
– Привет, Реслав, – сказал негромко он, не оборачиваясь. – Давно не виделись.
– Здравствуй, Жуга. – Реслав сглотнул. Нелепо повёл руками. – Я… Вот…
Он не знал, что говорить, и потому просто молча уселся по другую сторону костра. Жуга поднял взгляд.
– Как ты меня нашёл? Лиса привела?
Реслав кивнул, и травник криво усмехнулся.
– Неугомонная… – Он потёр запястье. – Вьётся и вьётся вокруг, а близко не подходит.
Он умолк. Широкие лезвия ножниц серебристо поблёскивали, у основания одного из них чернела гравировка – вскочивший на задние лапки зверёк. Неярким красным сполохом переливался камень на браслете. Все подвески