Читать интересную книгу Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Такими вещами не шутят, — упрямо продолжал наставлять его Анджело. — Чтоб из тебя делали отбивную, когда вполне можно без этого обойтись, — это вариант для дураков. А если будешь терпеть и молчать, их достанет гораздо сильнее. Мэллой говорит, это называется принцип пассивного сопротивления. Он говорит, это Ганди придумал. И эта штука действительно срабатывает. Я видел, как у Мэллоя получается. Сам я так не делаю только потому, что еще, значит, не дорос, а вовсе не потому, что мне не хочется.

— Ладно, — нетерпеливо перебил Пруит. — Попробую. Откуда я знаю, получится у меня или нет? Ты-то с чего так уверен, что я смогу, если сам не можешь?

— Потому что я тебя знаю, — запальчиво сказал Анджело. — Я ни разу не видел тебя на ринге, но мне рассказывали. И ты — настоящий солдат. — Он признал это неохотно, ворчливо. — Как и Мэллой. Вообще-то мне плевать, кто как служит, но Толстомордый тоже настоящий солдат, а вдобавок у него в этой игре все козыри, — в его голосе была злость. — И чтобы его переиграть, надо самому быть на высоте и уметь держать себя в руках. С этим ты, думаю, спорить не будешь.

— Ерунда! — В смущении от того, что Анджело задел его слабую струну, он сказал это насмешливо, чтобы скрыть внезапный прилив гордости, потому что знал, что не имеет права на эту гордость в присутствии любого, чье лицо превратили в суровую страшную маску вроде той, из-под которой так преданно смотрит на него сейчас неунывающий Анджело Маджио с Атлантик-авеню.

— Ты меня спросил, я тебе ответил, — отрезал Анджело.

— Ладно, — буркнул Пруит. — Что дальше?

— Уже почти все. Только еще насчет «ямы». Ты должен усвоить, как себя там нужно вести.

— А как? Я думал, в «яме» сидишь один.

— То-то и оно, что один. Это хуже всего. Мэллой говорит, если все делать как надо, можно справиться и с этим, но у меня ни разу не выходило. И ни у кого не выходит. Только у Мэллоя. Главное, помни, что надо расслабиться, — продолжал он. — Сидеть будешь дня два, может, три или даже больше. Сбежать ты оттуда не сбежишь и раньше срока тоже не выйдешь. Так что лучше сразу с этим смириться и расслабиться.

— Логично, — согласился Пруит. — Чего же тут трудного?

— Ты там ни разу не был.

— Конечно, не был. Чего б я тебя сейчас слушал?

— Ты не думай, я не хочу тебя пугать или еще что.

— А я не испугаюсь, — быстро сказал Пруит. — Хватит ходить вокруг да около. Выкладывай.

— Я сам там пять раз был, понимаешь? И вроде бы никак не изменился, да?

— Ну… в общем, не очень. Давай говори.

— Хорошо. Попробую объяснить. Только на деле это все не так страшно, как на словах. Ты должен помнить, — он немного смутился, — это совсем не так страшно.

Он бил камень кувалдой, отделяя ударами одну фразу от другой, и говорил осторожно, чтобы охранник не заметил и не оборвал его.

— Первые полчаса, — говорил он, — там чувствуешь себя даже неплохо. Сначала тебя, наверно, малость обработают, так что, когда все будет позади, тебе сразу станет легче, и первые полчаса это поддерживает. Ты просто лежи и отдыхай.

— Понял.

— Но только это скоро проходит. Примерно через полчаса. И вот тут-то снова начинают лезть всякие мысли. Мэллой говорит, все как раз из-за этого — делать там нечего, просто сидишь на одном месте, света, конечно, тоже нет, и, сколько ни думай, все равно ничего не придумаешь. Понимаешь?

— Да.

— Ну и… Я сам не знаю, отчего так, — голос его прозвучал виновато, — но, в общем, примерно через полчаса почему-то начинает казаться, что стены вроде как движутся. Будто они на колесах, понимаешь?

— Да.

— И кажется, будто они на тебя наезжают. Будто на колесах, понимаешь? И ты поначалу вроде как задыхаешься. Я знаю, это все как-то по-идиотски звучит, — сказал он.

— Да.

— Понимаешь, в «яме» во весь рост не встать. А если попробовать ходить согнувшись, там все равно только три шага в длину. В ширину я даже не считаю, в ширину там еле койка умещается. Так что походить и размяться нельзя. Остается только сидеть или лежать, и расслабляться надо мысленно. Я знаю, тебе это сейчас кажется очень глупым.

— Ничего. Давай дальше.

Анджело сделал глубокий вдох, как человек, собравшийся прыгнуть с вышки, которая для него слишком высока, но прыгать надо, потому что уже залез и все вокруг смотрят.

Потом медленно выдохнул часть воздуха.

— Первый раз, когда я там сидел, я думал, совсем задохнусь, насмерть. Еле удержался, чтобы не заорать. Если начнешь орать, то всё, конец. Главное — удержаться. А один раз заорешь, потом так и будешь орать, пока не выпустят. Или пока не охрипнешь. Сорвешь голос, но все равно будешь орать, крик у тебя внутри будет. Даже тогда. — Он замолчал.

— Так, — сказал Пруит. — Что еще?

— Если можешь, побольше спи, это помогает. Но мало кто может, потому что там не настоящая койка. И даже не раскладушка. Просто такие железные трубы, штук десять-двенадцать. Подвешены на цепях к стенке. И конечно, ни матраса, ни одеяла.

— Ясно. Все?

— Мэллой говорит, это легко выдержать, если прикажешь себе полностью отключиться. У меня никогда не получается. А Мэллой даже может приказать себе ни о чем не думать. Я так не могу. Я тоже знаю кой-какие штуки, которые помогают, но чтобы ни о чем не думать — не выходит. А одну такую штуку я сам придумал — надо дышать и про себя считать: на вдох считаешь до восьми, дотом — раз, два, три, четыре — не дышать, потом до восьми на выдох, потом опять — раз, два, три, четыре — не дышишь. Тогда перестает казаться, что задыхаешься.

— А там что, каждый раз все одинаково?

— И еще мне всегда хочется есть. Там дают только кусок хлеба и кружку воды три раза в день… Мэллой говорит, он там вообще ничего не ест. Только воду пьет. Он говорит, если ничего не есть, то после первого дня больше не чувствуешь голода, а еще говорит, когда не ешь, легче приказать себе отключиться. Я так пока ни разу не смог, — смущенно улыбнулся он. — У меня голод все равно не проходит, и я, конечно, жру хлеб, а от этого только еще больше есть хочется. Но это ладно, хуже другое: я все равно представляю себе разную вкуснятину, всякие там индейки, цыплята — знаешь, такие румяные, поджаристые, как на витрине, — и еще бифштексы, картошечку, и как макаешь хлеб в подливку…

Анджело виновато улыбнулся.

— Я просто хочу тебе объяснить, чтобы ты знал. Но ты, главное, помни: все это совсем не так страшно.

— Ясно.

— А еще представляю себе разную другую жратву, и будто все это на белой скатерти, и там тебе и серебряные приборы, и хрусталь, и свечи — в общем, как в журналах. Глупо, да?

— Почему же. Я сам пожрать люблю.

— Другой очень важный момент — секс, — деликатно сказал Анджело. — О женщинах тоже лучше не думать. Понимаешь, тебя туда сажают голым, и, если начнешь думать о женщинах, тебе конец.

— Но о чем-то же думать можно? — язвительно спросил Пруит. — О том нельзя, о другом нельзя, а о чем можно?

— В этом весь фокус. Мэллой говорит, нельзя думать ни о чем. Он говорит, он может пролежать там сколько угодно: три дня, четыре, пять — неважно сколько, и ни разу ни о чем не подумать. А как это делается, он в одной книжке вычитал, про йогов. Еще когда был лесорубом в Орегоне. Там с ним один старик работал, из бывших уоббли, у него таких книжек много было. Мэллой говорит, он и раньше пробовал, но, пока не попал в «яму», не получалось. Нужно сосредоточиться и представлять себе, что у тебя в голове, там, где глаза, только изнутри, черная точка. И как только появится какая-нибудь мысль, ее надо сразу же вроде как отогнать, чтобы не думать. И постепенно все мысли исчезают, и ты ни о чем больше не думаешь, только видишь перед собой какой-то свет, вот и все.

— Черт те что! — возмутился Пруит. — У меня так не выйдет. Он что же, впадает в транс, как все эти медиумы? Может, еще и духов вызывает?

— Нет-нет, — робко сказал Анджело, — это совсем другое. Тут ничего сверхъестественного. Это просто самоконтроль. Чтобы можно было собой управлять.

— И ты тоже так можешь? — с недоверием спросил Пруит.

— Нет. Он пытался меня научить, но у меня никак не выходит. А у тебя, может быть, получится.

— У меня?! Нет, такое у меня точно не получится.

— Но ты все равно попробуй — а вдруг. Я же пробовал.

— Ладно. А сам ты что-нибудь для себя придумал?

— Я? У меня есть два способа. Я их чередую. Сначала я себе внушаю, что это вроде как игра, понимаешь?

— Игра?

— Ну да. Я — против них. Они стараются меня доконать, а я не поддаюсь. Кто кого, понимаешь? Я будто бы играю: лежу себе там и не поддаюсь, и пусть делают со мной, что хотят, все равно не поддамся.

— Веселенькая игра!

— Это первый способ. А второй — вспоминать что-нибудь из своей жизни. И обязательно что-нибудь хорошее, приятное.

— Это у меня, пожалуй, получится, — насмешливо сказал Пруит.