«Гевара попросил меня рассказать обо всем подробнее, охарактеризовать представителей различных политических группировок, дать оценку лидерам профсоюзов и аргентинским политикам», — вспоминает Хулия. Че рассмотрел ее предложение пункт за пунктом, порассуждав даже о преимуществах партизанской войны в сельской местности над войной в городских условиях, но ни на секунду у журналистки не возникло ощущения, что он колеблется в своем решении. У Хулии сложилось впечатление, что Гевара не верит в возможность перемен в Аргентине через парламентские выборы и в способность аргентинских левых сил осуществить настоящие социальные преобразования.
Хулии Че показался очень глубоким человеком, способным вызвать восхищение, но были в нем и нехорошие черточки. Как-то за ужином, на котором собралась семья Че, журналистка напомнила ему о том, какую дарственную надпись он сделал на своей книге «Партизанская война», отправленной в подарок основателю Социалистической партии Аргентины Адольфо Паласиосу. Хулия видела эту надпись, гласившую: «Доктору Паласиосу, который говорил о революции, еще когда я был ребенком».
Паласиос не уловил тут тонкого намека, он был очень польщен тем, что Че, как он посчитал, помнит и уважает его, но Хулия почувствовала подспудный смысл посвящения: Паласиос лишь говорит о революции, но ничего не делает. По ее мнению, это было жестоким поступком со стороны Гевары, и она сказала об этом за ужином. Че ответил кратко: «Но Паласиос действительно только говорит».
«На этом он обсуждение и закончил, — вспоминает Хулия. — Такова была особенность его характера, Гевара мог быть очень неуважителен к другим… Бывал очень резок…»
Хулия призналась, что, несмотря на эти его черты, она запросто могла бы влюбиться в Гевару, не люби она так крепко своего мужа. «В этом человеке было необъяснимое очарование… Когда он входил в комнату, то сразу оказывался в центре внимания… Че от природы обладал поразительной притягательностью».
Еще одним участником конференции в Пунта-дель-Эсте был вездесущий Рикардо Рохо, с которым Гевара виделся лишь четырьмя месяцами ранее, накануне операции в заливе Свиней. Рохо ушел со своей должности в Бонне по причине несогласия с политикой президента Фрондиси. Но Рохо был не из тех, кто сжигает мосты дотла, и теперь у него было сообщение от Фиделя: аргентинский президент желает тайно встретиться с Че.
Че согласился на встречу. К тому времени он уже принял от президента Бразилии, Жаниу Куадроса, подобное приглашение, которое передали ему бразильские представители в Пунта-дель-Эсте. Две латиноамериканские державы были важными звеньями в предложенной Кеннеди программе, и обе они пытались служить посредниками между Кубой и их могущественным северным соседом. Было решено, что по окончании конференции Че отправится в Буэнос-Айрес, а оттуда в Бразилию.
16 августа в своем заключительном выступлении на конференции Че заявил, что Куба не ратифицирует постановление о поддержке «Союза ради прогресса». Большая часть кубинских предложений серьезно не обсуждалась, указал он, в проект внесено мало существенных изменений, а крупных изъянов в нем предостаточно. И поскольку проект этот в конечном счете направлен на изоляцию Кубы, ее правительство не сможет его одобрить. Однако Гевара вновь подчеркнул, что Куба готова обсуждать с США «любые вопросы и без предварительных условий».
Вечером следующего дня по своей инициативе и с помощью некоторых аргентинских и бразильских дипломатов Че был представлен двадцатидевятилетнему помощнику президента Кеннеди — Ричарду Гудвину, главному лицу в делегации США. Произошло это на праздновании дня рождения одного из бразильских делегатов. Как впоследствии Гудвин рассказал Кеннеди, прежде бразильцы и аргентинцы уже не раз пытались устроить им встречу, но он отказывался.
«На вечеринке было человек тридцать, — рассказывал Гудвин Кеннеди, — все пили и танцевали под американскую музыку. Я побеседовал с несколькими гостями, а примерно через час мне сказали, что скоро приедет Че. Он появился спустя несколько минут. Я с ним не разговаривал, но все женщины так и роились вокруг него. Потом один бразилец передал мне, что Че хотел бы побеседовать со мной о чем-то важном». Они перешли в соседнее помещение и проговорили там около получаса, отвлекаясь то на официантов, то на просивших автографы, после чего американец по своей инициативе закончил беседу.
При личной встрече Гевара показался Гудвину не той устрашающей личностью, какой виделся с расстояния. Вот что Гудвин сообщил президенту Кеннеди в докладной записке от 22 августа: «Че был в зеленой форме, как всегда с неухоженной жидкой бородой. Если представить его лицо без бороды, черты его будут мягкими, почти женственными. Энергичен. У него хорошее чувство юмора, во время беседы мы оба много шутили. Поначалу Гевара, как мне показалось, был скован, но потом расслабился и заговорил свободнее. Он не скрывал, что глубоко предан коммунистическим идеям, но в разговоре со мной не произносил громких фраз и не занимался пропагандой. Говорил он спокойно и прямо, старался быть непредвзятым и объективным. Было очевидно, что он считает себя уполномоченным говорить от лица своего правительства и редко разделяет свое личное мнение и официальную позицию кубинского правительства. Не сомневаюсь, что Гевара тщательно продумал, что будет говорить: он формулировал мысли очень гладко».
По словам Гудвина, он предупредил Че, что не уполномочен вести переговоры, но передаст все, что тот скажет, «соответствующим чиновникам» правительства США.
«Че произнес «ладно» и начал говорить. Первым делом Гевара сказал, что я должен понять кубинскую революцию. Они хотят построить социалистическое государство, и начатая ими революция необратима. Теперь они находятся вне сферы американского влияния, и это тоже необратимо. Они создадут однопартийную систему, а Фидель станет Генеральным секретарем партии… Они считают, что массы поддерживают революцию и эта поддержка с течением времени будет расти».
Че сообщил Гудвину, что если в США полагают, будто режим Фиделя можно свергнуть «изнутри» или что на деле Кастро является умеренным политиком, окруженным фанатиками, и Запад может склонить его на свою сторону, то все эти предположения ложны. Революционный режим силен и сможет противостоять таким угрозам. «Гевара убежденно говорил о влиянии Кубы на американский континент и о растущем воздействии ее примера на другие страны».
Че откровенно говорил о трудностях Кубы: о вооруженных нападениях контрреволюционеров, о недовольстве мелкой буржуазии и католической церкви, об ущербе, нанесенном введенным США эмбарго, о недостатке валютных запасов. Он сказал Гудвину, что Куба «не хочет взаимопонимания с США» — ясно, что оно невозможно, — ей нужен «модус вивенди». В обмен Куба могла бы согласиться «не вступать в политический союз с Востоком». Экспроприированные американские компании не могут быть возвращены, но возможно выплатить соответствующую компенсацию. Как только революционный режим будет наделен законным статусом, на Кубе проведут свободные выборы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});