смотреть в окно.
Окна от пола до потолка, коттеджного типа, дорогие. За окном цветы и трава, деревьев нет, есть луг, спускающийся к реке. Хорошо бы уйти в луг, в траву.
— Никто не мог представить! — всхлипнула Зинаида Захаровна. — Мы не виноваты! Мы все правильно сделали, как полагается…
Зинаида Захаровна схватила меня за запястья. Я попытался избавиться, но Зинаида Захаровна держала крепко, или я ослаб, все-таки… много слишком…
— …Мы же не для себя, для всех, чтобы было лучше… для города, для людей…
Зинаида Захаровна отпустила меня и укусила себя за руку.
— Надоело очень, — сказала Зинаида Захаровна. — Жили в дерьме, жили… надо было и дальше жить…
На коже выступила кровь, Зинаида Захаровна ошалело размазала ее по халату.
— Хотела как лучше… Как лучше…
Зинаида Захаровна разрыдалась. По-бабьи, взахлеб, со всхлипами, с дрожащими щеками.
— Мы сделали, как ему нравится, все как он любит… Но все не так получилось, эта сучка вывернулась, я не виновата, что она вывернулась…
Зинаида Захаровна тряслась, растирая и размазывая по щекам сопли.
— Но я все исправлю, — пообещала Зинаида Захаровна. — Я все доведу до конца… Никуда не денется, никуда эта сучка не денется, в этот раз доделаем…
Зинаида Захаровна протерла лицо подолом халата, взяла себя в руки.
— А он… он на нас даже не посмотрел… побрезговал… он побрезговал…
Тогда я сделал так. Налил еще скотча и выпил, глядя в перепуганные глаза Зизи, сказал:
— Я передам ему ваши претензии, — сказал я. — Можете не переживать.
— Нет! — закричала Зинаида Захаровна. — Нет, не надо! Витя! Я тебя прошу!
Толстые лодыжки. Неприлично толстые лодыжки, раньше я этого не замечал. Хотя я раньше и не смотрел на лодыжки Зинаиды Захаровны, а надо было смотреть, это был бы мне знак.
— Не надо ничего говорить! Да и говорить-то нечего! Давай лучше выпьем! У меня есть чудесная бутылочка!
Зинаида Захаровна утратила контроль над губами, они дрожали и кривились, уголок рта сполз вниз, мэр города Чагинска приобрела кошмарный вид; едва она удалилась из гостиной, я бежал.
Я рванул через цветы и траву в сторону реки. Я абсолютно не сомневался, что Зинаида Захаровна отправилась отнюдь не за бутылочкой. За ножом. Или за кистенем. За обрезом. У нее наверняка сохранился прадедушкин обрез, и патроны за сто лет не протухли. Молоток, не удивился бы молотку в руках Зинаиды Захаровны.
Цветов стало больше, трава выше, участок одичал, я продирался с трудом, запутываясь в стеблях. От приторной цветочной пыльцы закружилась голова, ноги ослабели, шея стала, как вермишель…
Из дома показалась Зинаида Захаровна. Она стояла на крыльце и осматривалась, я пригнулся и пополз сквозь траву на четвереньках, тяжело дыша и сдерживая кашель. Метров через пятьдесят я вырвался из травы и скатился в яму, на дно, в мусор, в прелую траву и пластиковые бутылки, попытался выбраться, но не сумел, ноги не слушались. Эта гадина мне что-то подсыпала, я в этом не сомневался, сука… Я попытался подняться, но не смог. Я лежал на дне и чувствовал, как отодвигается сознание, гаснет, тает.
Это был не сон. Я не отключился вовсе, но словно поднялся выше, точно лежал на верхней площадке двухсотметровой телемачты. Я лежал, наблюдая, как выцветает, а затем темнеет небо, как пересекают его следы аэробусов, как проклевываются звезды, как медленно, сияющими каплями ползут поперек спутники и набухают планеты, то ли Марс, то ли Венера, это тянулось, и тянулось, и тянулось, звезд становилось все больше, эфир стал прозрачен, небо засияло.
Захотелось пить. Я понял, что возвращаюсь, когда захотел пить.
Темно.
Пошевелил руками, затем ногами, перевалился на бок и, цепляясь за землю, выбрался из ямы.
Я сделал несколько неуверенных шагов, и наткнулся на плетень, на рогатки, опутанные выцветшими лентами, и прочитал табличку «Стоянка Ингирь‑3. Охраняется государством»; видимо, это был раскоп археологов, о котором рассказывала Зинаида Захаровна.
Почти ночь. Огляделся.
Дом Зинаиды Захаровны был темен, соседний тоже, со стороны дома Сватова слышалась невнятная музыка, женский смех и протяжная ругань Федора. Я испугался, что, если пойду мимо, Федор заметит и привлечет, кажется, у него в разгаре поминки, я не хотел быть вовлеченным в тризну по хорьку и повернул к реке. Надо попить.
Передо мной блестел травой пологий пустырь, спускавшийся к Ингирю, если направо — то РИКовский мост, если налево, то вдоль берега до старых картофельников, потом вверх по тропке… И искупаться, хорошо бы искупаться, отличная идея, смыть Зинаиду Захаровну.
Луна. Ингирь переливался бледно-лимонным светом, а за Ингирем не было ничего, ни огонька. Кое-как просматривались дальние опоры ЛЭП, уходящей к Кирову, мне показалось, что на изоляторах мачт пляшут огни Святого Эльма, на севере я увидел темные корпуса льнозавода. РИКовский выгибался в лунном свете, залив, образовавшийся на месте бывшего котлована, напоминал черную дыру, по другому берегу плелась ночная собака. Я сделал несколько шагов, оступился и упал, ударившись голенью о камень.
Грохнуло.
И тут же стало грохотать дальше. В небо над домом Федора с визгом взлетали огненные искры, набрав высоту, шары взрывались разноцветными букетами.
Бамц, бамц, бамц, прощальный фейерверк, Федор провожает в последний путь своего любимца, павшего от рук озверевших чагинских мещан.
Затошнило. Слишком резко двигался, в желудке взболталось и снова началось в голове. Фейерверк продолжал стрелять в небо, озаряя реку и окрестности разноцветными всполохами. Возле реки стояли темные фигуры. Разгородчики. Хотят подпилить РИКовский мост и сокрушить экономическую компоненту… Я почему-то вспомнил Остапа Вислу, и меня тут же вырвало. Отполз в сторону.
Болело сильно и все. Отдохнуть. Я устал и хочу отдохнуть, полежать здесь немного, подождать… Хорошо бы, чтоб сон… «Чагинск — город славы и подвига». Нормальные деньги, займет немного времени. Я могу легко написать это за месяц, кажется, шаги… Рядом одиноко бродила овчарка Маруся. Или Надежда Денисовна. Она могла идти… Возможно, она офицер ложи разгородчиков, шла на собрание, но случайно увидела меня в канаве. Или шла в новый ЗАГС. Пить…
Сильно хотелось пить.
Все-таки надо спуститься к реке. Потом…
Пластиковый стрекот. Жужжание электрических моторчиков. Красные огоньки. Пилот. Он послал за мной квадрокоптер. Но этот квадрокоптер слишком мал, он не сможет меня забрать, я стал слишком тяжел, сегодня не полечу.
— Сама мост подпилила, сказала, что нет моста, а когда на мост прислали деньги, все украла…
Снаткина.
— …А ему говорили — мажься. Говорили ему мазаться, а он смеялся — «как я на работу буду ходить намазанный? Должность у меня серьезная, там нельзя, чтобы намазанным». И не намазывался. А надо