Читать интересную книгу Два капитана - Каверин Вениамин Александрович

Бабушка по-прежнему жила отдельно, не в лагере, хотя директор Пёрышкин лично посетил её и, принеся извинения, просил вернуться в лагерь. Но бабушка «поблагодарила и отказалась, потому что смолоду кланяться не приучена», как она писала. Отказалась и вдруг, поразив весь район, поступила в культмассовый сектор местного Дома культуры.

«Учу шить и кроить, — кратко писала она, — а тебя и Саню поздравляю. Я его давно узнала, ещё когда мал был, и, чтобы вырос, я его гречею кормила. Он славный… А ты не замучай его, у тебя характер неважный».

Это был ответ на письмо, в котором мы сообщали ей, что нашли друг друга.

«Не спала всю ночь, — писала она, получив известие о том, что найдены остатки экспедиции, — всё думала о бедной Маше. И думала, что это к лучшему, что страшная судьба твоего отца осталась ей неизвестна».

Петенька был здоров, очень вырос, судя по фото, и стал ещё больше похож на мать. Мы вспомнили Саню — и долго молчали, как бы вновь остановившись с тоской перед этой бессмысленной смертью.

Ещё весной Катя стала хлопотать пропуска в Москву для бабушки и Петеньки, и была надежда, что мы увидим их на обратном пути.

Старая моя или Катина мысль, чтобы одной семьёй поселиться в Ленинграде, не раз была повторена в этот вечер. Одной семьёй — с бабушкой и обоими Петями, маленьким и большим. Но большой немного смутился, когда в будущей квартире, которая была уже получена в воображении, и не где-нибудь, а на Кировском проспекте, мы отвели ему студию в стороне, чтобы никто не мешал. Кажется, он не имел ничего против того, чтобы одна женщина, о которой Катя отзывалась с восторгом, иногда мешала ему. Но, разумеется, в этот вечер никто не сказал о ней ни слова…

Ещё весь дом спал, когда вернулся судья. Он так зарычал и стал сердиться, когда тётя Даша собралась поднять нас, что пришлось притвориться и полежать ещё полчаса. Точно как пять лет назад, он долго фыркал и кряхтел в кухне — мылся. И слышно было, как прошёл по коридору и с него гулко падали капли.

Катя снова уснула, а я тихонько оделся и пошёл в кухню, где он сидел и пил чай, босой, в чистой рубахе, с ещё мокрыми после мытья головой и усами.

— Разбудил всё-таки! — сказал он и, шагнув навстречу, крепко обнял меня.

Когда бы я ни вернулся в родной город, в родной дом, суровое: «Ну, рассказывай» — неизменно ждало меня. Старик желал знать, что я делал и правильно ли я жил за годы разлуки. Строго уставясь на меня из-под густых бровей, поросших длинными, толстыми волосами, он допрашивал меня, как настоящий судья, и я знал, что нигде на свете не найду более справедливого приговора… Но на этот раз — впервые в жизни — судья не потребовал у меня отчёта.

— Всё ясно, — сказал он, с довольным видом проведя под носом рукой и уставясь на мои ордена. — Четыре?

— Да.

— И пятый — за капитана Татаринова, — серьёзно сказал судья. — Это трудно формулировать, но получишь.

Это действительно было трудно формулировать, но, очевидно, старик серьёзно взялся за дело, потому что вечером, когда мы снова встретились за столом, сказал речь и в ней попытался подвести итоги тому, что я сделал.

— Жизнь идёт, — сказал он. — Зрелые, законченные люди, вы приехали в родной город и вот говорите, что его трудно узнать, так он изменился. Он не только изменился — он сложился, как сложились вы, открыв в себе силы для борьбы и победы. Но и другие мысли приходят в голову, когда я вижу тебя, дорогой Саня. Ты нашёл экспедицию капитана Татаринова — мечты исполняются, и часто оказывается реальностью то, что в воображении представлялось наивной сказкой. Ведь это к тебе обращается он в своих прощальных письмах — к тому, кто будет продолжать его великое дело. К тебе — и я законно вижу тебя рядом с ним, потому что такие капитаны, как он и ты, двигают вперёд человечество и науку.

И он поднял рюмку и до дна выпил за моё здоровье.

До поздней ночи сидели мы за столом. Потом тётя Даша объявила, что пора спать, но мы не согласились и пошли гулять на Песчинку.

По-прежнему сменяя друг друга, торопливо бежали над заводом огненно-тёмные облака. Мы спустились к реке и прошли до Пролома, подле которого худенький чёрный мальчик в широких штанах когда-то ловил голубых раков на мясо. Как будто время остановилось и терпеливо ждало меня на этом берегу, между старинных башен, у слияния Песчинки и Тихой, — и вот я вернулся, и мы смотрим друг другу в лицо. Что ждёт меня впереди? Какие новые испытания, новый труд, новые мечты, счастье или несчастье? Кто знает… Но я не опускаю глаз под этим неподкупным взглядом.

Пора было возвращаться: Кате стало холодно, и, пройдя вдоль набережной, заваленной лесом, мы повернули домой.

В городе было тихо и как-то таинственно. Мы долго шли, обнявшись, и молчали. Мне вспомнилось наше бегство из Энска. Город был такой же тёмный и тихий, а мы — маленькие, — несчастные и храбрые, а впереди — страшная и неизвестная жизнь…

У меня были мокрые глаза, и я не вытирал этих радостных слёз и не стеснялся, что плачу.

ЭПИЛОГ

Чудная картина открывается с этой высокой скалы, у подошвы которой растут, пробиваясь между камней, дикие полярные маки. У берега ещё видна открытая зеркальная вода, а там, дальше, полыньи и лиловые, уходящие в таинственную глубину ледяные поля. Здесь необыкновенной кажется прозрачность полярного воздуха. Тишина и простор. Только ястреб иногда пролетит над одинокой могилой.

Льды идут мимо неё, сталкиваясь и кружась, — одни медленно, другие быстрее.

Вот проплыла голова великана в серебряном сверкающем шлеме; всё можно рассмотреть: зелёную косматую бороду, уходящую в море, и приплюснутый нос, и прищуренные глаза под нависшими седыми бровями.

Вот приближается ледяной дом, с которого, звеня бесчисленными колокольчиками, скатывается вода; а вот большие праздничные столы, покрытые чистыми скатертями.

Идут и идут, без конца и края!

Заходящие в Енисейский залив корабли издалека видят эту могилу. Они проходят мимо неё с приспущенными флагами, и траурный салют гремит из пушек, и долгое эхо катится не умолкая.

Могила сооружена из белого камня, и он ослепительно сверкает под лучами незаходящего полярного солнца.

На высоте человеческого роста высечены следующие слова:

«Здесь покоится тело капитана И. Л. Татаринова, совершившего одно из самых отважных путешествий и погибшего на обратном пути с открытой им Северной Земли в июне 1915 года.

Бороться и искать, найти и не сдаваться».

О РОМАНЕ «ДВА КАПИТАНА»

Итак, дочитана последняя страница романа. Целая эпоха прошла перед нами, мы познакомились с нелёгкими судьбами многих людей, изображённых в нём. Повествование о долгих и трудных поисках следов экспедиции отважного капитана Татаринова охватило множество событий и выросло в многоплановую и сложную картину, отразившую огромный и глубокий мир, наполненный реальными и вместе с тем удивительными событиями.

Прочитана книга, а как будто бы прожита целая жизнь. И хочется о многом подумать, испытываешь потребность во многом разобраться, осмотреться вокруг и, может быть, кое-что заново переоценить, принципиальнее и строже взглянуть на свои поступки и на поступки окружающих. Что ж, время от времени это стоит делать. Такая проверка собственного зрения на мир часто бывает очень полезна, а порой даже и необходима.

После того как прочитаешь по-настоящему хорошую книгу, долгое время находишься во власти автора. Можно переключить своё внимание на что-нибудь другое, даже заняться какими-то делами, а в сознании, помимо твоей воли, всплывают отдельные эпизоды и сцены, мысли и фразы, становится отчётливее истинный смысл повествования, проступает и делается очевидным то, что спрятано автором в подтекст и осталось не замеченным при первом чтении.

На вашей книжной полке уже выстроилось несколько одинаковых томиков, составляющих «Библиотеку приключений». Вероятно, не все читатели ожидали увидеть здесь роман В. Каверина «Два капитана» рядом с такими давно известными книгами, как «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, «Робинзон Крузо» Даниеля Дефо, «Путешествие Гулливера» Джонатана Свифта, «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина» А. Н. Толстого.