не мечтаю о её смерти. Знаете, почему? По очень простой причине. Смерть египтянки сведёт с ума Святослава. Если она умеет оживлять камни – значит, смерть ей послушна больше, чем жизнь. Кому из нас надо, чтоб Святослав сделался безумным? Но если даже он сам не убьёт эту черноглазую ведьму, её рано или поздно убьёт кто-нибудь другой – она слишком многим стоит поперёк дороги. Вам разве её не жалко? Мне её жалко. Я, кстати, слышала, и не раз, что она страдает зубами. Так ведь, Ратмир? Мне многие говорили, что у неё в ненастье и в холода мучительно ноют верхние зубы. Вы представляете, как она страдает, бедняжка? Вам разве её не жалко? Мне её жалко. В Новгороде есть врач, которого вы, боярыни, очень хорошо знаете. Он – сириец. Его зовут Арфалах. Этот человек сумеет выдернуть египтянке все верхние зубы так, что она даже ничего не почувствует, потому что он перед этим даст ей лекарство против чувствительности зубов. Но только она в это не поверит – будет сопротивляться, упрямиться, и придётся её связать. Для её же блага. Вы представляете, как она будет счастлива, за одну минуту без всякой боли лишившись верхних зубов, которые причиняют ей столько мук и страданий? Ну не права ли я? Говорите, что вы об этом думаете! Я слушаю.
Кажется, в ту минуту Таисья вдруг позабыла о своём золоте. Три её верные подруги поняли это, когда она закрыла лицо руками, лишив себя таким образом счастья или несчастья цепляться взглядом за кошелёк, напряжённо думая, как бы его вернуть. Их это нисколько не удивило. Они и сами были готовы отдать ещё хоть полдюжины кошельков, лишь бы им позволили встать и выйти. Ратмиру, чтоб это сделать, не нужно было ни одного кошелька. Он встал.
– Говори, Ратмир! – крикнула разгневанная Малуша, – это моё приказание!
– Мне приказывать может только одна женщина на свете, – сказал Ратмир, направляясь к двери, – имя её – Роксана.
Глава двадцатая
Рагдай охотился, а Талут почти каждый день рыбачил в речке Чернавке. Чаще всего ему на крючок попадались окуни, налимы, лини. Прокуда вкусно готовила, а Роксана сладко мечтала. Когда мечтать было не о чем, ей на выручку приходили книги, которые привезла Таисья. Её охотничий домик был очень крепким, бревенчатым. Он имел двускатную крышу, крыльцо и большие окна. Слева к нему примыкала также бревенчатая конюшня для четырёх лошадей. А состоял домик из двух жилых половин, разделённых сенцами. В них стояла не очень большая печка, пригодная для готовки и обогрева, но не зимой. В каждой из двух комнат к услугам жильцов были стол, кровать с одеялами и подушками, стулья, лавки. Посуда хранилась в ящиках. Так что, эта лесная жизнь показалась сносной даже Роксане, ещё не вполне отвыкшей от теремов и дворцов.
Стоял охотничий домик на небольшой поляне в глухом еловом лесу, который раскинулся на буграх и плотно сгустился в глубоких, сырых лощинах. До реки было не более одного полёта стрелы. До болота – ближе. Мучали комары. К счастью, это было единственной неприятностью. Больше, чем соловья, Роксана любила слушать кукушку, особенно если та подавала голос уже на закате солнца, когда весь огромный бор тонул в красном мареве. Это было очень красиво, сказочно. И тревожно. Как-то во время ужина, который происходил за столом, вынесенном из дому на поляну, Роксана вдруг заявила, что завтра с ней случится беда.
– Это почему? – не понял Рагдай, – что ещё за глупости?
– Да! – воскликнул Талут, чуть не подавившись костью налима, – что это тебе в голову взбрело? Может, ты объелась черники? Помню, я как-то раз её обожрался, и у меня живот едва не разорвало! Я, кажется, съел её два ведра.
Прокуда, которая не любила рыбу и не ходила в лес за черникой, весело доедала тетеревиное крылышко.
– Что случилось? – спросила она Роксану, – может, тебе приснился тревожный сон?
– Я сны не смотрю, – ответила египтянка и огляделась по сторонам. Солнце опускалось за гряду дальних лесных холмов, но ещё не село. Огромные облака были им пронизаны. И весь лес был пронизан им. Чирикали птицы. Но не кукушка.
– Не смотришь сны? – повторил Талут, опять принимаясь за своего налима, – хочешь сказать, что ты сны не видишь?
– Почему? Вижу, но не смотрю. Просто закрываю глаза.
– Как так? – вскричала Прокуда, – ты спишь с открытыми, что ли? Рагдай, она спит с открытыми?
Рагдай молча взял из лукошка ржаную лепёшку с сыром. Целые две корзины этих лепёшек вчера доставили от Таисьи. Рагдай с Роксаной ели за ужином только их, запивая квасом, который был привезён в берёзовых туесках.
– Ну, что ж ты молчишь? – пристала Прокуда к бывшему тысяцкому, – а что, если и сейчас Роксаночка твоя спит? Ведь мы этого не знаем!
– Нет, она смотрит сейчас на нас, – проворчал Талут, смочив горло квасом, – и на тебя она смотрит, и на меня, и на лес. Только на Рагдая не смотрит. Он ей, наверное, надоел.
– А может быть, он – мой сон? – спросила Роксана и отломила себе кусочек лепёшки.
По окончании ужина каждый занялся тем, чем посчитал нужным заняться. Рагдай вывел лошадей попастись на вечерней зорьке. Прокуда с грудой тарелок и ложек пошла к ручью за опушкой, а её милый дружок Талут, накопав червей и ворча, что он без вина и браги скоро сойдёт с ума, как Роксана, отправился на рыбалку. Что до Роксаны, то она так и осталась сидеть за столом посреди поляны, врастая в сумерки и зловещую, вековую тишину леса. С болота полз холодный туман. Запели сверчки. А когда на небе вспыхнули звёзды, вдруг подул ветер. Деревья ожили, зашумели. Роксане сделалось боязно. Ей почудились среди ёлок чьи-то глаза. Она позвала:
– Рагдай!
Рагдай запирал конюшню. Он подошёл.
– Что стряслось, Роксана?
– Подходит ночь! Может быть, уедем?
Эти слова Рагдая не удивили. Он за последние месяцы привык к странностям. Сев бок о бок с Роксаной, он обнял её за плечи и очень нежно поцеловал в розовое ухо.
– Уедем? Ночью?
– Да! Только ночью можно уехать! Я в это верю. Днём, что бы ты ни делал, всё остаётся на месте. Всё! И всегда. Иначе и быть не может!
– Очень возможно. Только зачем же нам уезжать? Что тебя встревожило? Погляди, какой кругом лес! Мы живём, как в сказке! Скоро вернётся Талут, и будет совсем не страшно. Потом вернётся Прокуда, и будет весело.
– Мне с любым из вас более чем весело и не страшно. Но надо всё-таки уезжать. Кстати, ты неправ. Прокуда вернётся первой.
И точно, вскоре из леса вышла Прокуда. Левой рукой она прижимала к груди позвякивающую гору тарелок, мисок и чугунков,