Читать интересную книгу Офицеры и джентльмены - Ивлин Во

Они образовали небольшой мирок офицеров – часть молодых и неважно одетых, часть пожилых и шикарно одетых, – освобожденных от какой бы то ни было ответственности и неприятностей, связанных с командованием. Встречавшиеся иногда на улицах низшие чины выполняли при этих офицерах обязанности шоферов, денщиков, полицейских, писарей, прислуги и солдат охраны.

В этой раздражающей обстановке Гай прожил более недели, пока февраль не сменился мартом.

Он ежедневно являлся в штаб.

– Пока никаких новостей, – говорили ему. – Связь в последние несколько дней работает неудовлетворительно. Командование военно-воздушных сил не желает ничего предпринимать, пока не выяснит, как там дела.

«Желаю вам хорошо отдохнуть», – сказал бригадир Кэйп. Ритчи-Хук так не распорядился бы. Ничего похожего на «уничтожение и уничтожение» противника в Бари не было.

Мучимый бездельем, Гай направился в старый город и разыскал там полуразрушенную романскую церковь, в которой священник принимал исповедующихся. Гай дождался своей очереди и сказал:

– Отец, я хочу умереть.

– Да. Сколько раз?

– Почти все время, отец.

Неясная фигура позади решетки наклонилась к Гаю:

– Чего вы хотели-то, сын мой?

– Умереть.

– Да?. Вы пытались покончить жизнь самоубийством?

– Нет.

– За что же вы просите прощения? Желание умереть – это самое обычное желание в наше время. Это может даже рассматриваться как очень хорошее намерение. Вы же не обвиняете себя в отчаянии?

– Нет, отец, только предположение. Я не готов умереть.

– В этом нет никакого греха. Только угрызения совести. Искренне покайтесь за все грехи ваши в прошлом.

После отпущения грехов священник спросил:

– Вы иностранец?

– Да.

– Не дадите ли мне несколько сигарет?

5

Почти в то же самое время Вирджиния впервые покаялась в своих грехах священнику в Вестминстерском кафедральном соборе. Она рассказала ему все – полно, точно, ничего не скрывая и ни в чем не оправдываясь. На перечисление грехов и дурных поступков, совершенных ею на протяжении всей сознательной жизни, потребовалось менее пяти минут.

– Благодарение богу за ваше откровенное и смиренное признание, – сказал священник.

Грехи были отпущены. Ей сказали об этом теми же словами, что и Гаю. Ей была дарована такая же милость господня. Маленький Триммер зашевелился, когда она опустилась на колени перед боковым алтарем и произнесла слова покаяния.

После этого Вирджиния снова принялась за шитье приданого. Вечером в этот день она сказала дядюшке Перегрину то же, что говорила раньше:

– Не понимаю, почему люди делают из этого так много шума? Все это, оказывается, очень просто. И все же чувствовать, что в будущем тебе уже не придется каяться в чем-нибудь серьезном, очень приятно.

Дядюшка Перегрин ничего не ответил на это. Он никогда не считал, что обладает особой способностью распознавать души людские. Все, что делало или говорило большинство людей, просто озадачило его, когда он начинал думать об этом. Такие Проблемы он предпочитал оставлять на суд божий.

6

Лето в лесистых горах и плодородных долинах Северной Хорватии наступило быстро и щедро. Мосты на небольшой, одноколейной железнодорожной ветке, связывавшей когда-то Бигой с Загребом, были опущены, шлагбаумы подняты. Магистральная дорога на Балканы вилась в восточном направлении. Немецкие грузовые машины двигались по ней непрерывной лентой днем и ночью, а немецкие гарнизоны в прилегающих районах сидели в ожидании приказа отступать. Здесь же, на островке освобожденной территории, крестьяне, как это бывало всегда в прошлом, обрабатывали свои поля, священники, как всегда, служили в церквях обедни. В одной магометанской деревушке в первые дни независимости Хорватии усташи сожгли мечеть. В самом Бигое та же банда, обученная в Венгрии, взорвала православную церковь и осквернила кладбище. Итальянцы отступали, усташи следовали за ними, а партизаны спускались сюда с гор и устанавливали свою власть. Ряды партизан непрерывно пополнялись просачивавшимися через немецкую линию фронта небольшими, разрозненными отрядами. Ощущался недостаток продовольствия, но голода никто не испытывал. Партизаны взимали небольшие налоги, но до грабежа дело не доходило. Партизаны подчинялись приказам, ибо расположение крестьян имело для них первостепенное значение.

Все буржуа покинули Бигой вместе с отступавшим гарнизоном. Магазины на небольшой главной улице стояли пустыми или использовались как помещения для постоя. Липовые аллеи были варварски вырублены на дрова. Однако в городе кое-где все еще встречались явные признаки габсбургской империи. В конце прошлого столетия город, благодаря его теплым источникам, благоустроили, и он стал-сравнительно известным курортом с лечебными водами. В доме лечебных ванн по-прежнему была горячая вода. Два пожилых садовника все еще поддерживали декоративные насаждения в относительном порядке. В густых зарослях между палаточными лагерями партизан еще встречались аккуратные нивелированные дорожки, с каждой из которых открывался особый вид, а по сторонам от них еще можно было увидеть поломанные скамейки и беседки, в которых когда-то отдыхали больные, принимавшие курс лечения. Расположенные вокруг города шикарные виллы, поспешно оставленные их владельцами, использовались для различных служебных надобностей партизанами. В самой большой из этих вилл разместилась русская миссия.

В двух милях от города находилось бывшее пастбище – ровный участок земли, который использовался теперь как аэродром. Заведовали аэродромом четыре авиатора английских военно-воздушных сил. Они занимали одну сторону четырехугольника из деревянных домов, составлявших ранее находившуюся по соседству с пастбищем сельскохозяйственную ферму. Дома с другой стороны четырехугольника, отделенные от первых кучами навоза, занимала английская военная миссия. Обе эти миссии неутомимо обслуживались тремя черногорскими вдовами военного времени; функция охраны миссий была возложена на партизан, а роль переводчика выполнял некто по имени Бакич – политический изгнанник тридцатых годов, живший в Нью-Йорке и в какой-то мере усвоивший там английский язык. Каждая миссия располагала собственной радиостанцией, при помощи которой осуществляла связь с различными штабами. Сержант-связист и денщик составляли немногочисленный штат миссии, возглавляемой Гаем.

Офицер, которого Гай сменил на этом посту, впал в меланхолию, и его отозвали для медицинского обследования. Он улетел на том же самолете, который доставил Гая. Между ними состоялся десятиминутный разговор, пока группа девушек выгружала из самолета запасы.

– Эти товарищи – хитрые люди, – сказал он. – Не держите у себя никаких копий шифровок. Бакич читает все, что попадается под руку. И не говорите при нем ничего такого, что могло бы заинтересовать его начальство.

Командир эскадрильи заметил, что этот офицер стал в последнее время чертовски нудным. Страдает манией преследования. Совсем не тот человек, который необходим на этом месте.

Джо Каттермоул хорошо проинструктировал Гая относительно его обязанностей. Они были необременительными. В это время года самолеты прилетали в Бигой почти каждую неделю, доставляя помимо запасов и грузов не называвших своих имен людей в форме, которые сразу же после посадки самолета направлялись в штабы своих товарищей. В обратный рейс самолеты забирали тяжело раненных партизан и союзников-летчиков, которые выбрасывались с парашютом из поврежденных бомбардировщиков, возвращавшихся из Германии в Италию. Наряду с доставкой на аэродром запасы просто сбрасывались с самолетов в различных районах освобожденной территории: бензин и оружие – парашютом, а менее уязвимые – одежда и продовольствие – в свободном падении. Рейсами всех самолетов руководил командир эскадрильи. Он назначал время вылетов и принимал самолеты на аэродроме. В обязанности Гая входило направлять в штаб доклады по военной обстановке.

Местный штаб партизан вел ночной образ жизни. Утром партизаны спали, во второй половине дня ели, курили и отдыхали, с заходом солнца начинали работать. Штаб и аэродром связывал полевой телефон. Один или два раза в неделю раздавался телефонный звонок, и Бакич объявлял: «Генерал просит прибыть немедленно». Затем Бакич и Гай с трудом плелись по изрытой глубокими колеями дороге на совещание, которое проводилось при свете иногда керосиновых ламп, а иногда электрической лампочки, которая тускнела, мигала и гасла так же часто, как и в штабе в Бари. На совещании обычно рассматривался перечень заявок на предметы снабжения. В нем могли быть и предметы медико-санитарной службы, и полное оборудование для госпиталя с подробнейшим списком препаратов и инструментов, на зашифрование и передачу которых по радио потребовались бы многие дни, и полевая артиллерия, и легкие танки, и пишущие машинки, и многое другое. Штаб заявлял также, что ему необходим собственный самолет. Гай не пытался оспаривать состоятельность заявок. Он лишь указывал на то, что союзные армии в Италии сами вели войну. Затем он обещал передать пожелания штаба своему командованию. После этого Гай редактировал заявки и просил только то, что считал разумным. Реакция бывала самой непредвиденной. Иногда с самолетов сбрасывали древние ружья, захваченные в Абиссинии, иногда обувь для полуроты, иногда в упаковках обнаруживали пулеметы, боеприпасы, бензин, сухие пайки, носки, школьные учебники. Партизаны вели строгий учет и составляли списки всего полученного, которые Гай также передавал по радио. Ни одного случая пропажи или воровства не было. Несоответствие между тем, что испрашивалось, и тем, что фактически присылалось, лишало Гая возможности чувствовать себя хотя бы косвенным благодетелем.