Потребовав к себе адъютанта, Девиер спросил его, зачем он сюда явился, зачем едет адмирал, что происходит в Петербурге, нет ли там беспорядков и пр.? Спокойный вид офицера обманул Девиера, который вообразил себе, что при отъезде офицера из Петербурга там все еще было спокойно, и что этот офицер, равно как и адмирал, ни о чем не знают.
Два часа спустя, прибыл на шлюпке Талызин и сошел на берег в гавани, где, по заведенному обычаю, находились для отдания ему чести капитан над портом и матросы. Талызин тотчас же узнал о прибытии генерала Девиера и об аресте своего адъютанта; пока он говорил о том с капитаном, он увидел, что к нему идет Девиер.
Он мог опасаться, что его постигнет та же участь, как и его адъютанта, если б он не принял немедленного решения. Талызин предъявил капитану над портом указ государыни и велел в свою очередь арестовать Девиера в ту самую минуту, как тот приблизился к ним. Дело устроилось без затруднений; гарнизон признал Екатерину, и когда, наконец, в два часа ночи, Петр появился пред Кронштадтом на гребной шлюпке, его приветствовали объявлением, что нет другой власти, кроме власти императрицы, и что, если он не поспешит удалиться, то по шлюпке будет открыт огонь.
В то время, как в Кронштадте происходило вышеизложенное, Петр послал в Петербург канцлера графа Воронцова сообщить императрице, что он удивляется тому, что там делается, и приглашает ее возвратиться к повиновению ему, императору. Канцлер увидел площадь пред дворцом занятою войсками, уже признавшими Екатерину.
Он честно и благородно выполнил данное ему поручение, но изложенное им требование было отвергнуто, а самому ему не дозволено возвратиться в Петергоф. Он просил позволения, которое и было ему дано, написать Петру и сообщить о неуспехе возложенного на него поручения.
Он показал письмо, которое было написано очень хорошо и кончалось заявлением, что, исполнив свой долг в отношении государя, он, наконец, подчинился народной воле и принес присягу в верности государыне, вступившей ныне на Российский престол. По отсылке письма граф Воронцов отправился в церковь для принесения присяги императрице.
Все шло отлично, но нужно было овладеть особою бывшего императора. Казалось слишком опасным предоставлять ему свободу: он имел тысячу средств скрыться, и всякий другой человек, порешительнее его, сумел бы это сделать.
Все эти распоряжения занимали государыню в течение всей пятницы и утра субботы; наконец, в полдень той же субботы, она выступила из Петербурга по направлению к Петергофу, во главе войск, которые признали ее и к которым присоединились полки, находившиеся по повелению императора в походе.
Панин должен был сопровождать государыню, и потому великого князя вверили попечению Сената, а именно – Неплюева, которому приказано было всякия полчаса отправлять в Петергоф курьера c известиями обо всем, что делается в столице[190]. Каждый из сенаторов должен был подписывать эти рапорты, и потому их всех держали в сборе и таким образом всех без изъятая привлекли к делу Екатерины.
По дороге из Петербурга в Петергоф часто встречались голштинские гусары, которых Петр высылал, чтобы выследить движения государыни, – о чем он уже имел сведения; их всех захватывали, равно как и всех лиц, которые находились при Петре и покинули его в ночь его поездки в Кронштадт.
В числе этих лиц был вице-канцлер князь Голицын, посланный Петром к Екатерине с письмом, в котором император отдавал себя в ее волю. Голицын в открытом поле принес присягу Екатерине; на половине пути, в продолжение которого не раз приходилось делать остановки, чтобы дать отдых войскам, курьер привез известие об отплытии Петра в Кронштадт. А так как об экспедиции Талызина не было еще никаких известий, то и боялись, как бы Петр, найдя доступ в Кронштадт прегражденным, не вздумал направиться водою же в Петербург и не явился бы к народу.
В виду этого опасения было решено, чтобы Панин верхом, в сопровождении двадцатичетырех кавалергардов, вернулся в столицу, следуя при том все время вдоль левого берега Невы, чтоб иметь возможность наблюдать за каждым проходящим судном. Невдалеке от города он заметил одно судно, которое постоянно держалось противоположного берега. Он крикнул плывшим на нем, чтобы судно перешло к другому берегу.
Какой-то человек, по-видимому, встал на судне и отвечал, что он не смеет приблизиться. Ответом усилилось подозрение; но когда этого человека разглядели пояснее, то он оказался талызинским адьютантом. Он сообщил, что Петр пытался было войти в Кронштадт, но не был принят, а что посланный генерал Девиер арестован.
Панин беспрепятственно вступил в город. Там все было спокойно. Между тем Екатерина прибыла в Петергоф, откуда и отправила Петру ответ на его письмо, присланное с вице-канцлером Голицыным. Екатерина потребовала от Петра формального акта отречения от престола, каковое и было им написано собственноручно. Она указала ему самые выражения, которые следовало употребить. Петр написал акт своею рукою и был препровожден из Ораниенбаума в Петергоф в одной карете с своею любимицею Воронцовой и еще с двумя другими лицами.
Панин возвратился в Петергоф ранее прибытия Петра. Солдаты так были возбуждены против сего последнего и его любимицы, что Панин принужден был сам собирать людей, чтобы составить батальон в триста человек, который и был расположен четырехугольником вокруг павильона, где поместили Петра. Такую предосторожность необходимо было принять, чтобы отвратить пьяных и усталых солдат от возможности покушения.
Петр, уже отказавшись от престола, просил как милости, чтоб ему оставили графиню Воронцову. Панин должен был видеться с ним в эти минуты. Он говорил мне об этом в следующих словах: «Я считаю несчастием всей моей жизни, что принужден был видеть его тогда; а нашел его утопающим в слезах». И пока Петр старался поймать руку Панина, чтобы поцеловать ее, любимица его бросилась на колени, испрашивая позволения остаться при нем.
Петр также только о том и просил и ни о чем более, даже не просил о свидании с императрицею. Панин постарался поскорее уйти от него. Он обещал принести ему ответ Екатерины, но послал ответ через другое лицо. Ответ последовал отрицательный. Петра, в сопровождении двух офицеров, посадили в карету и повезли в Ропшу.
Вот рассказ, слышанный составителем этой записки от министра и обер-гофмейстера Панина. Его любимицу посадили в дормез, чтобы никто не мог видеть ее, и отправили в Москву. В настоящее время она замужем за Полянским.[191]
Запись современника о кончине Екатерины Великой[192] и воцарении Павла Петровича
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});