глядел мужчина лет пятидесяти. Тщательно зачесанные назад волосы, пронзительные, буквально завораживающие глаза. На нем был синий костюм, галстук. Руки сложены на груди по–наполеоновски.
Углы и низ афишы были оторваны.
– Кто это? – спросил Жур, не отрывая глаз от портрета.
– Как сказала Василиса, не то артист, не то врач. Несколько раз выступал у нас в Одессе. Излечил многих.
– Вроде Кашпировского?
– Вот–вот… Василиса вспомнила: дядя говорил, что был у этого артиста на сеансе и как будто после этого ему полегчало. У старика дрожали руки, Паркинсон… Понимаете, Виктор Павлович, мы выяснили следующее. От племянницы Эрмитаж пошел к своему приятелю. Они тут же купили бутылку самогонки. Выпили. И вдруг Егор Иванович спрашивает: кто тебе делал наколку – этот якорек… Тот ответил – ребята на флоте. Эрмитаж говорит: а я видел недавно точно такую же наколку на фотографии. Приятель пошел провожать Эрмитажа домой, так как старик сильно захмелел. По дороге он вдруг увидел на стене старую афишу, оживился, сорвал ее аккуратненько и заявил, что эту афишу он должен послать в Южноморск. Но, увы… Не послал. Виной тому самогон. Есть подозрение, что Эрмитаж умер от отравления. Потому что его собутыльник попал в больницу. Наверное, им подсунули вместо самогона метиловый спирт…
– Как фамилия артиста? – неожиданно заволновался Жур.
– А Бог его знает. Василиса не запомнила. Я еще подумал…
Он не договорил, увидев, что Жур вдруг вскочил и, забыв про палку, на одной ноге допрыгал до шкафа, распахнул дверцу, сдернул с вешалки костюм и тут же стал переодеваться.
– Лина! – крикнул Виктор Павлович, застегивая пиджак. На пороге появилась жена. – Найди калошу на эту ногу, – показал он на забинтованную.
– Зачем? – удивилась та.
– Скорей! – повысил голос Жур.
Гарнич–Гариицкий с удивлением следил за тем, как хозяин квартиры вызвал оперативную машину, как привязывал к забинтованной ноге калошу.
Через десять минут они уже мчались по улицам Южноморска, а капитан так пока еще ничего и не объяснил своему одесскому коллеге.
Машина остановилась у демонстрационного центра «Люкс–панорама», где сегодня утром Жур так бесславно упустил Бабухина. Оба опера поднялись в приемную генерального директора. На этот раз Жанна – секретарша была на месте. Жура она узнала сразу. На ее лице был неподдельный испуг.
– Пожалуйста, откройте! – попросил Виктор Павлович, указав на дверь кабинета Бабухина.
Жанна поспешно выполнила просьбу.
В сопровождении ее и Гарнич–Гарницкого Жур буквально чуть ли не ворвался в комнату. И остановился возле одной из афиш, висевших на стене. На ней был изображен тот же человек, что и на привезенной Гарнич–Гарницким, только в другом костюме – фраке и с галстуком–бабочкой.
Наверху крупными буквами было выведено: колдун, экстрасенс, целитель. А внизу еще более крупным шрифтом – Станислав Зерцалов.
– Ну что? – торжествующе произнес Виктор Павлович, сравнивая обе афишы.
– Да, верно, – кивнул Гарнич–Гарницкий, не понимая, однако, причин возбуждения Жура.
Тот молча вынул из кармана фотографию обезглавленного трупа в чемодане. Одежда, что была на убитом, полностью совпадала с одеянием Зерцалова на одесской афише.
– М–м–м, – промычал с улыбкой Гурий Тихонович.
Уж кто–кто, а он мог теперь в полной мере оценить открытие коллеги. Только стоящая в сторонке секретарша была в неведении насчет происходящего.
– Адрес Зерцалова у вас есть? – обратился к ней Жур.
– Станислава Аскольдовича? – вздрогнула та от неожиданности.
– Да, да, – нетерпеливо сказал оперуполномоченный.
– Вообще–то он не здешний… И перестал выступать под нашей эгидой.
– Почему?
– У них с генеральным директором возникли какие–то крупные разногласия из–за гонорара. И теперь Зерцалов, кажется, выступает от какого–то концертного кооператива.
– А куда вы ему посылали деньги, по какому адресу?
– Это легко можно узнать в бухгалтерии.
Секретарша кому–то позвонила, и тут же появилась пожилая женщина.
– Деньги мы переводим Зерцалову сюда, в Южноморск, – сказала женщина, глядя на бумажку, – по адресу: Капитанский бульвар, дом пятнадцать, квартира тридцать два. Есть номер телефона…
Жур записал адрес и номер телефона, поблагодарил женщину из бухгалтерии и, сопровождаемый Гарнич–Гарницким, спустился к машине.
– Поздравляю, капитан, – крепко пожал ему руку Гурий Тихонович. – А может, скоро и майор? – лукаво подмигнул он.
– С меня причитается, – весело сказал Жур. – И не бутылка, а целый ящик.
– Кефира, – усмехнулся одессит. – Язва, будь она неладна… Может быть, в санатории помогут…
– Прошу, – открыл перед ним дверцу Виктор Павлович.
– Спасибо, я больше привык на своих двоих.
– Садитесь, садитесь, – настойчиво предложил Жур. – Подброшу.
– Тогда вы первый…
Гарнич–Гарницкому надо было в курортную поликлинику.
– Что, думаете, у нас эскулапы лучше, чем в Одессе? – балагурил Виктор Павлович.
– Если честно, то на врачей я уже махнул рукой. Травами лечусь…
Когда подъехали к нужному зданию, Жур поблагодарил Гарнич–Гарницкого за неоценимую услугу и просил звонить, если тому понадобится помощь. Затем Виктор Павлович поехал на Капитанский бульвар.
Разболелась нога, но капитан не обращал на это внимание. На третий этаж поднялся чуть ли не в мгновение ока – так велико было нетерпение. Нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась.
Перед ним стояла… Инга Казимировна Гранская.
– Как?! – вырвалось у оперуполномоченного.
– Что, как? – спросила недоумевающе следователь, глядя на забинтованную ногу капитана с привязанной галошей.
– И вы, значит, вышли на убитого?
– Убитого? – еще больше расширились глаза у Инги Казимировны.
– Ну, Зерцалова…
Некоторое время ошарашенная Гранская переваривала услышанное.
– Господи, что же вы стоите? – пришла она наконец в себя. – Пойдемте скорее…
Она потащила Виктора Павловича на кухню. Через открытую дверь Жур успел заметить в комнате младшего лейтенанта милиции, молодую блондинку и пожилого мужчину.
– Садитесь, выкладывайте! – горела нетерпением Гранская.
Жур разложил на кухонном столе две афиши и рядом положил фотографию трупа.
– Неужели убитый – Зерцалов? – произнесла Инга Казимировна, в голосе которой одновременно слышались и торжество, и сомнение.
– Он, – убежденно проговорил Жур. – Смотрите, костюм один и тот же, эти пуговички на воротнике, галстук. А главное – перстень.
На одесской афише на пальце Зерцалова был изображен тот самый необычный перстень, что менял окраску.
– Что ж, допустим, так оно и есть, – согласилась следователь. Видя, что Виктор Павлович хочет протестовать, она остановила его жестом. – Да–да, допустим… Пока не будет других неопровержимых доказательств… Кстати, откуда у вас афиши?
Капитан вкратце рассказал о визите Гарнич–Гарницкого и о посещении «Люкс–панорамы».
– Гурий Тихонович выдвинул предположение, что Эрмитаж, ну, тот самый бывший зэк, скорее всего распознал Зерцалова по наколке на руке… – заключил Жур, а потом спросил