Шоорану было противно и стыдно, и очень хотелось оказаться сейчас где-нибудь далеко.
— Знаешь что, — сказала женщина, — давай останемся здесь? Этот оройхон может быть уже сегодня высохнет, и мы получим землю. Тебе дадут, я знаю.
— С чего ты взяла, что он высохнет? — произнес Шооран.
Еще утром он колебался, работать ли здесь или бежать на оконечность мыса и лишь в последнюю минуту выбрал второй вариант. А теперь выясняется, что здесь его ждали.
— Это проще, чем чавгу съесть, — улыбнулась невидимая собеседница. — Думай сам: Многорукий у восточного берега — значит илбэч — тут. Не станет же он к Многорукому в пасть прыгать. В центре он строил, на юге — строил. Там сейчас землю делят, там шумно. Что ему, жить надоело? Значит, он или мыс дальше двигать станет, или наш оройхон сушить. Ясно?
Шоораном овладел страх. Воровка дословно повторила все его недавние рассуждения. Казалось, она вот-вот скажет: «А ведь илбэч — это ты». Но по счастью, последнего шага женщина не осилила. Слишком уж заманчиво маячило перед нею будущее счастье. Она принялась гладить Шоорана по голове, плечам и быстро, боясь, что ее прервут, зашептала:
— Землю получим, поставим палатку, будем хорошо жить, как люди. Ты не думай, я молодая, во всяком случае, моложе тебя. Мне еще трех дюжин нет. Я сильная, я все буду делать для тебя, а ты станешь рассказывать свои истории. Я же знаю, ты сказитель, я тебя слышала, хоть ты меня и не замечал. У тебя славные истории, ты хорошо поешь. А я буду тебя лелеять...
— Нет, — выдавил Шооран, чувствуя, как скручивает его чужая воля.
— Ну что ты?.. — всполошилась женщина. — Если хочешь, мы и коротышку твою возьмем. Пусть живет — жалко, что ли? Я ведь тогда не со зла ее ударила, я же не знала, что это твои вещи...
Шооран лежал неподвижно, но мысль его металась, словно загнанная тукка.
Бежать отсюда как можно скорей! Бежать и никогда не возвращаться, пока его не вычислили и не раскололи будто пустую скорлупку. Только как вырваться из чужой, провонявшей потом постели, куда его зашвырнуло одиночество и собственная глупость? Почему-то другие умеют легко находить себе женщин, а потом легко бросать их и не узнавать при встрече, а он чувствует себя связанным, хотя ничего не обещал. Но если он хочет остаться собой, эти ремни должны быть разорваны.
— Нет! — повторил он громче, разжал обхватившие его руки и сел. — Это было случайно и больше не повторится. Я не останусь, и мне не надо ни земли, ни твоего счастья.
Он ждал слез, жалоб или язвительного смеха и оскорблений, но ничего этого не было. Женщина тихо сказала:
— Ну, как знаешь... — и молчала все время, пока он наощупь натягивал одежду, лишь на прощание произнесла: — Если надумаешь вернуться — приходи.
Шооран ничего не ответил. Он поднялся и быстро пошел назад. Тяжелое чувство не оставляло его. Почему-то казалось, что Ай звериным чутьем уловит чужой запах и скажет: «Больше по таким делам не уходи». Но Ай безмятежно спала, устроившись неподалеку от устроенной для нее постели.
Едва забрезжил свет, они собрались и по тропе между сухими и мокрыми оройхонами поспешили на восток. Несколько раз им приходилось прыгать в грязь и пережидать, пока мимо пройдут тянущиеся к восточной границе отряды цэрэгов.
Дальновидные старейшины не зря притесняли в своих владениях илбэчей. Они-то прекрасно понимали, что устойчивой монолитной власти илбэч не принесет ничего, кроме смут и расстройства. И все же, зараза, которую с таким трудом удавалось обуздать внутри страны, проникла извне и разрушила государство. Чужие, чудно вооруженные цэрэги и чужие старейшины, которых приказано было величать братьями, заменили привычное начальство. Если бы дело ограничилось этим, да порками за поминовение запрещенного отныне Ёроол-Гуя, то можно было бы считать, что ничего не изменилось. Но с приходом новой власти сломался весь старый порядок. Уцелели лишь баргэды, присягнувшие захватчикам и переименованные в старших братьев. Добро Ёроол-Гуя было объявлено общим, но как и прежде распоряжались им баргэды, выдавая инструмент свободным отныне служителям, когда те направлялись на работы. А вот выдача еды прекратилась. На жалобы голодных людей баргэды разводили руками: «Ничего нет, все вывезли братья», — и беззвучно шептали, призывая на головы обидчиков гнев опального бога.
Первыми взбунтовались резчики камня. Эта удивительная профессия процветала только на кресте Тэнгэра. Даже здесь далеко не каждый камень годился в дело, и мастера из поколения в поколение передавали секреты: как расколоть упругий кремневый желвак, чем сточить мешающий выступ и каким образом смастерить наконечник копья, чтобы им одинаково удобно было и высекать искру и протыкать врага. Камнерезы составляли особый клан и жили по своим законам. В незапамятные времена их потомки заселили крест Тэнгэра, и старейшины разумно не вмешивались в их жизнь. Здесь были свои баргэды, свои обычаи и чуть ли не своя вера. Мастера недолюбливали Ёроол-Гуя и кланялись большущей глыбе полосатой яшмы, которую называли алдан-тэсэгом.
Прокормить себя древнейшие оройхоны не могли, поскольку земля изрытая на много локтей вглубь, давно потеряла плодородие. Во втором ярусе алдан-шавара тоже ломали камень, так что и здесь плодородный слой был снесен. Но, поскольку добыча и обработка камня составляли богатство всей страны, то мастера не знали недостатка ни в чем, справедливо полагая, что шесть с лишком дюжин сухих оройхонов смогут прокормить их. За стеной из вульгарного легковесного камня всегда было много огня, вина и мяса. Но зато и старейшины никогда не знали нужды в кремне.
Ничего подобного добрые братья не пожелали принимать во внимание. Закон один для всех, исключений из него быть не должно. И со всей твердостью, на какую способна лишь военная власть, крест Тэнгэра был превращен в каторжные мастерские. Камнерезов принялись выстраивать по ранжиру, загонять в штреки и к шлифовальным станкам под рев раковины и кормить раз в сутки нарочно испорченной кашей. Семьи мастеров — жены, малолетние дети и прочие «посторонние» были выставлены за стены и распиханы по сельским оройхонам. Тогда и произошло первое возмущение, подавленное быстро и решительно. Обглоданные ыльками тела зачинщиков были повешены над воротами, и порядок в мастерских восстановился. Правда, вдруг оказалось, что погибли или были «охлаждены» в далайне все мастера-оружейники до единого. Поставки кремневого оружия практически прекратились, а те ножи, кистени и копья, что с грехом пополам были изготовлены, разлетались вдребезги при первом же ударе.
Впервые старшие братья задумались: правильно ли они ведут себя в завоеванной стране. Но предпринять ничего не успели — в одну ночь крест Тэнгэра опустел. Лишь к вечеру сбившаяся с ног охрана поняла, что непокорные мастеровые ушли под землю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});