Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наводчик опустился на землю. Прислонившись спиной к лафету, покачивал левую руку, поддерживая ее правой. С пальцев падали на колено черные капли крови. Игорь разорвал индивидуальный пакет, наклонился.
– Перевяжу давай.
– Потом. Командира посмотри, – кивнул артиллерист на торчавшие из воронки ноги.
По галифе и сапогам, вымазанным желтой глиной, Игорь узнал Зеленова, хотя лицо его было засыпано землей. Капитан лежал на краю воронки головой вниз, неестественно изогнувшись, будто переломленный в пояснице. Игорь огреб землю с его лица, отдернул руку, коснувшись холодных и влажных губ. Долго слушал сердце, надеясь уловить хотя бы слабый звук.
Вылез из воронки и сел рядом с наводчиком. Только сейчас, когда схлынуло напряжение, Игорь почувствовал боль в ноге, и боль эта быстро нарастала. Казалось, что треснула, раскололась надвое кость.
Он кое-как обмотал бинтом пальцы наводчика. Боец тихо стонал и ругался сквозь зубы. Пришлось отодвинуться от него, потому что он то начинал раскачиваться всем телом, то махал рукой и мот толкнуть ногу Игоря.
К ним долго никто не подходил, хотя поблизости раздавались голоса. Потом начали стучать металлом по металлу, вероятно, чинили что-то. Было такое впечатление, что на возвышенности осталось всего несколько человек. И лишь когда стемнело, появилось сразу много людей. Чей-то уверенный голос приказывал осмотреть орудия и доложить, сколько осталось снарядов. Красноармеец в обмотках, в шапке с болтающимися ушами наклонился над Игорем, спросил:
– Живой или нет, товарищ?
– Дышу… Нога сломана.
– До перевязочного-то дохромаем?
– Попробую.
Красноармеец помог Игорю подняться, потом тронул за плечо притихшего, будто задремавшего, наводчика.
– Пойдем, товарищ.
– Катись ты куда подальше, – зло огрызнулся тот. – Без тебя знаю, что делать.
Встал и сам пошел туда, где звучал громкий командирский голос:
* * *Шофер Гиви разыскал Игоря на перевязочном пункте. Посадив в машину десятка полтора раненых, поехали на северо-восток по проселкам: автострада была уже в руках немцев. В эту ночь 32-я дивизия, измотавшая в боях механизированный корпус немцев, но и сама потерявшая более половины личного состава, получила приказ отойти на новый рубеж.
За Москвой-рекой кончилось горючее. Пришлось остановиться в первой попавшейся деревне, сильно пострадавшей от бомбежки. Уцелевшие дома были заняты отдыхающими красноармейцами. Свободно только в одной избе, где держали пленных. Горячий Гиви долго скандалил с начальником конвоя, прежде чем тот разрешил перенести в избу раненых. Начальник конвоя так рьяно заботился о немцах не потому, что жалел их. Он без разговоров выгнал бы фашистов из теплой избы в сарай, освободив место для раненых. Но он имел строгий приказ – доставить пленных живыми и здоровыми в штаб армии, так как на первом допросе они дали какие-то очень ценные сведения.
Изба была маленькая, в одну комнату. Раненых тесно уложили на полу, оставив за печкой место для немцев. Игорь, обессиленный болью в ноге, уставший от пережитого за день, был благодарен Гиви за то, что он взял на себя все хлопоты.
В избе тускло горела лампа. Судя по запаху и по тому, как с треском вспыхивало временами пламя, заправлена она была бензином с солью.
Остро воняло какими-то лекарствами и сопревшими портянками. Воздух был тяжелый, Игорь дышал ртом. Боль не давала ему спать.
Не спали и немцы: четверо солдат и невысокий ефрейтор в хорошо подогнанном мундире, узколицый, с топкими губами и острым, как лезвие, носом. Нижняя губа его оттопыривалась брезгливо, глаза презрительно щурились.
Солдаты ели хлеб. Ефрейтор достал из кармана плоскую банку с яркой этикеткой, пальцем густо намазал на хлеб масло и начал неторопливо жевать. Солдаты поглядывали на него с завистью.
Игоря злил этот немчик с холеным лицом, намазывавший масло грязным пальцем, раздражала его самоуверенность. Даже здесь, в плену, ефрейтор чувствовал себя господином. Хотелось понять, откуда в нем эта наглость. Начальник конвоя предупредил, что немец знает русский язык. Но гордость не позволяла Игорю первым обратиться с вопросом.
Между тем солдаты доели хлеб. Один из них вытащил пачку сигарет и попросил у ефрейтора разрешения курить. Ефрейтор кивнул: пожалуйста.
Игоря взорвала эта сцена.
– Часовой, куда вы смотрите! – крикнул он. – Тут раненые задыхаются! Кто тут командует: вы или этот ефрейтор?
– Спрячь, – сказал разомлевший в духоте красноармеец и для вящей убедительности стукнул об пол прикладом.
Немец усмехнулся презрительно и посмотрел на Игоря. Взгляд его задержался на красной звездочке, пришитой к рукаву гимнастерки.
– О, ви комиссар, – понимающе закивал ефрейтор.
На лицах солдат появился испуг. Они зашептались между собой. Ефрейтор повернулся к ним и быстро произнес что-то.
– Не трепи языком, – предупредил часовой.
– Я сказал им: не надо бояться, – пояснил немец. – Я сказал: комиссар не будет стрелять.
– Возьму и расстреляю! – запальчиво бросил Игорь.
– Нет. Вам будет делать казнь.
– Много ты знаешь.
– Ви брал в плен наш зольдат. Ми освобождал наш зольдат: русским нет приказа стрелять в пленных. Кто стрелял, тому казнь. Я дал хороший сообщений вашему командиру. Я нужен вашему командиру.
– Что же ты, такой храбрый вояка, секреты выдаешь? Своим вредишь?
– О, ми не делаем вред. Через один неделя наш полк будет в Москва. Вам секрет, нам не секрет. Через один неделя ми будем в своем полку.
– Точно, когда весь полк в плен попадет.
– Плен есть один маленький случай. У нас не осталось патронов. Я приехал на машине из Варшавы. Я ехал долго. Теперь я берег жизнь.
– Откуда ты русский язык знаешь?
– Учил дома. Потом учил университет, – последнее слово ефрейтор произнес медленно и значительно.
– Ну и чего ты пыжишься! Я вот тоже в университете занимался, какая важность!
– О, ви есть коллега! – оживился ефрейтор, сразу утратив высокомерие.
– Серый волк тебе коллега, а не я.
– Где есть волк? – не уразумел немец.
Дверь распахнулась, струей ворвался в избу холодный воздух. Вошел румяный веселый Гиви.
– Понимаешь, нашел горючее, политрук! Понимаешь, тут медсанбат рядом! Бензин дали! К раненым доктор придет! Ты как? Поедем или отдыхать будешь?
– Поедем, – поднялся Игорь.
– Ви живете в Москва? – спросил ефрейтор. – Я приеду к вам со своим полком. Через один неделя. До свидания.
– До свидания, – ответил повеселевший Игорь. – Только не в Москве, а в Берлине.
– О, Москва тут. Я могу ходить к вам в гости. Будем пить водку за мои слова.
– В Берлине, – повторил Игорь.
– В Москва, – упрямился немец.
Игорь вырвал из блокнота страничку, крупно написал свой адрес.
Протянул блокнот ефрейтору:
– Пиши, где живешь!
Немец воспринимал все, как милую шутку.
– О, Берлин! – говорил он. – Там мой матка, один брат и две сестры. Очень хорошие девушки. Если ви будете живой, ви можете приехать. После войны. Это будет весело. А я буду приходить к вам в Москва.
Улыбаясь, он написал адрес. Игорь сунул блокнот в карман. Гиви, удивленно прислушивавшийся к их разговору, сообразил, наконец, в чем дело и разозлился.
– В гости хочешь? Вино пить хочешь? А барашка не хочешь? – Гиви добавил еще такое, что Игорь только хмыкнул и крутнул головой: ну и ну!
Волнуясь, Гиви говорил быстро и с сильным акцентом. Немец не понял его гортанной речи, спросил Игоря:
– Он не есть русский?
– Я русский! Мы все русские, – вскричал Гиви. – А ты кто? Дерьмо ты собачье! Курдюк овечий!
– Ви не знаете русских слов, – сказал ефрейтор, внимательно выслушавший горячий монолог.
– Шакал ты вонючий! Понимаешь, вонючий шакал! – кипел Гиви. – Тьфу! Пойдем, политрук! Не могу смотреть! Шею сверну!
Часовой у двери, отвернувшись, перхал, как простуженный. То ли кашлял, то ли смеялся.
А Гиви потом долго еще продолжал ворчать. Гнал машину по опустевшей дороге с такой скоростью, что Игоря жуть брала. В стекло кабины сек мелкий сухой снег. Близко подступала белая муть. Свет фар с трудом пробивал ее. Думая об оставшемся в избе немце, Игорь сказал:
– Да, нахалюга, каких поискать. Такого ферта не часто встретишь.
– Понимаешь, дыма горького он не нюхал. Ты, политрук, дай мне адрес. Я его в Берлине увидеть хочу. Там он меня сразу поймет!
– Точно, – согласился Игорь. – Это сейчас он на ухо тугой. А когда к нему в дом придем, быстро во всем разберется.
* * *В лесных массивах возле Брянска и Вязьмы, где в начале октября были окружены и рассеяны немцами советские дивизии, остались десятки тысяч красноармейцев и командиров. Небольшими группами скрывались они по глухим урочищам. Но голод и наступившие холода выгнали их из лесов в деревни и села. Немцы смотрели на это сквозь пальцы, им было сейчас не до окруженцев, они торопились захватить Москву. И без того концентрационные лагеря были переполнены, не хватало солдат для несения охраны.
- Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Владимир Успенский - Советская классическая проза
- Весенняя ветка - Нина Николаевна Балашова - Поэзия / Советская классическая проза
- Зултурган — трава степная - Алексей Балдуевич Бадмаев - Советская классическая проза
- Под брезентовым небом - Александр Бартэн - Советская классическая проза
- Синие сумерки - Виктор Астафьев - Советская классическая проза