Роланд обдумал ее слова, покачиваясь взад-вперед на стертых каблуках сапог. Он надеялся, что они уже будут уже далеко, когда твари доберутся до катакомб… но, возможно, это произойдет до того, как Мордред попадет сюда, и тогда Мальчику-Пауку придется встретиться с ними лицом к лицу, если он захочет следовать за ними. Крошка Мордред против древних чудищ из-под земли… такая мысль грела.
Наконец, Роланд кивнул, предлагая Сюзанне продолжить.
— Мы слышали тодэшные колокольца, доносящиеся из нескольких тоннелей. Не из-за дверей, а из тоннелей, которые не перекрывались дверьми! Ты понимаешь, что это значит?
Роланд понимал. Если они ошибутся с тоннелем… или если Тед и его друзья пометили для них не тот тоннель, он, Сюзанна и Ыш, скорее всего, исчезнут навсегда, вместо того, чтобы выйти на поверхность на другой стороне замка Дискордия.
— Они не оставили меня в тоннелях. Вывели обратно, в лазарет, прежде чем отправиться дальше, за что я им очень признательна. Мне не хотелось ехать обратно одной, хотя, думаю, я бы справилась.
Роланд обнял ее одной рукой, прижал к себе.
— Они решили воспользоваться дверью, через которую выходили Волки?
— Да, той, что находилась в конце коридора, для прохода по которому требовался ОРАНЖЕВЫЙ ПРОПУСК. Они намеревались выйти там, где выходили Волки, добраться до реки Уайе, пересечь ее, попасть в Калью Брин Стерджис. Тамошние жители примут их, не так ли?
— Да.
— И когда услышат всю историю, они не… не линчуют их?
— Я уверен, что нет. Хенчек поймет, что они говорят правду, и поручится за них, даже если никто другой не встанет на их сторону.
— Они надеются воспользоваться пещерой Двери, чтобы вернуться на американскую сторону, — Сюзанна вздохнула. — Я надеюсь, что дверь откроется, но сомнения у меня есть.
Сомнения были и у Роланда. Но эти четверо представляли собой немалую силу, а Теда, он это знал, отличала не только решимость, но и экстраординарный потенциал. Многое могли и Мэнни, великие путешественники между мирами. Поэтому Роланд склонялся к тому, что рано или поздно Тед и его друзья вернутся в Америку. Он уже собрался сказать Сюзанне, что такое произойдет, если будет на то воля ка, но передумал. Ка более не значилось среди любимых слов Сюзанны, и едва ли он мог ее за это винить.
— А теперь слушай меня очень внимательно, Сюзанна, и крепко подумай. Говорит ли тебе что-нибудь слово Дандело?
Ыш поднял голову, глаза его блестели. Сюзанна задумалась.
— Вроде бы мне это слово знакомо, но больше ничего сказать не могу. А что?
Роланд поделился с ней своей версией: когда Эдди лежал на смертном одре, ему было видение… то ли чудовища… то ли места… то ли человека. И это что-то или кто-то звалось Дандело. Эдди сказал об этом Джейку, Джейк — Ышу, Ыш — Роланду.
Сюзанна хмурилась, на ее лице отражалось сомнение.
— Слишком много переходов. Знаешь, в детстве у нас была такая игра… Называлась она «Шепни слово». Кто-то придумывал слово или фразу и шептал на ухо второму. Шепнуть разрешалось только раз, без повторов. Второй передавал то, что, по его разумению, услышал, третьему, тоже шепотом. Третий — четвертому и так далее. Когда слово добиралась до последнего участника игры, оно уже не имело ничего общего с тем, что первый шептал второму, и все радостно смеялись. Но, если в нашем случае в слово вкралась ошибка, не думаю, что мы будем смеяться.
— Ясно, — кивнул Роланд. — Будем настороже, надеясь, что слово я услышал правильно. Может, оно ничего не значит, — впрочем, в это он не верил.
— А что нам делать с одеждой, если станет еще холоднее? — спросила она.
— Одежда у нас будет. Я знаю, что делать. Об этом сегодня мы можем не волноваться. А вот о чем нужно волноваться, так это о еде. Впрочем, если придется, мы сможем найти кладовую Найджела…
— Я не хочу возвращаться в подземелье под «Доганом» без крайней на то необходимости. Я думаю, около лазарета есть кухня. Они должны были чем-то кормить этих бедных детей.
Роланд обдумал ее слова, кивнул. Дельная мысль.
— Тогда пошли, — добавила Сюзанна. — С наступлением темноты я не хочу находиться даже в наземном этаже этого заведения.
4
На Тэтлбек-Лейн, в августе 2002 года Стивен Кинг возвращается в реальность из грезы о Федике. Печатает: «С наступлением темноты я не хочу находиться даже в наземном этаже этого заведения». Слова появляются на экране. Ими завершается то, что он называет подглавкой, но это не всегда означает, что на сегодня работа закончена. Что он слушает, так это Вес'-Ка Ган, Песнь Черепахи. На этот раз музыка, которая едва слышна в некоторые дни и буквально оглушает в другие, похоже, смолкла. Она вернется завтра. Во всяком случае, всегда возвращалась.
Кинг нажимает пару клавиш на клавиатуре и компьютер издает мелодичный звон, показывая, что напечатанное сегодня сохранено в памяти. Писатель встает, морщась от боли в бедре, и подходит к окну кабинета. Смотрит на подъездную дорожку, круто взбирающуюся к Тэтлбек-лейн, дороге, по которой он теперь изредка прогуливается (а по главной дороге, шоссе 7, — никогда). Бедро этим утром сильно болело, мышцы словно жгло огнем. Он рассеянно потирает бедро, выглядывая из окна.
«Роланд, мерзавец, ты вернул мне эту боль», — думает Кинг. Она протянулась по ноге, как раскаленная докрасна проволока, можете вы не говорить, Бог, можете вы не говорить, Бог-бомба, и никак он не может с ней расстаться. Прошло почти три года после того инцидента на дороге, когда он едва не лишился жизни, а боль по-прежнему с ним. Она, конечно, утихает, у человеческого тела удивительно способность к самоизлечению («Хот-эндж», — думает он и улыбается), но иногда вдруг резко усиливается. Он не думает о боли, когда пишет, писательство в определенном смысле мягкий Прыжок, тодэш, как ни назови, но боль всегда дает о себе знать после пары часов, проведенных за столом.
Он думает о Джейке. Чертовски сожалеет о том, что Джейк умер, и догадывается, что после публикации последней книги читатели просто озвереют. И почему нет?
Некоторые знали Джейка Чеймберза двадцать лет, чуть ли не в два раза дольше, чем прожил мальчик. Да, они озвереют, все так, а когда он ответит на их письма и скажет, что сожалеет о смерти мальчика, как и они, удивленего смертью, поверят ли ему? Ни за какие коврижки, как говорил его дед. Он думает о «Мизери». Энни Уилкс называет Пола Шелдона паршивым отродьем за то, что тот пытается избавиться от жалкой, тупой Мизери Честайн. Энни кричит, что Пол — писатель, а писатель — Бог для своих персонажей, ему нет нужды убивать любого из них, если он этого не хочет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});