Читать интересную книгу Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Решено было начать с Килькенни по чисто стратегическим соображениям. Когда О’Бриен с товарищами выехали в Килькенни, большая толпа провожала их в поле приветственными криками и песнями. По пути в деревне Грэге встретил О’Бриена один старый ветеран восстания 1798 г., обнял его и горячо желал ему успеха. В Кэллэне они были окружены огромной толпой возбужденно их приветствовавших крестьян, в Кэррине все население выбежало к ним навстречу, предлагая свою помощь. Пока это происходило, из соседних городов уже шли войска, 1200 человек с четырьмя пушками. Об успешном конечном отражении неприятеля от городка совсем невозможно было и думать. О’Бриен знал, что тотчас же к этому отряду подойдут подкрепления из близлежащих местностей. Он спросил у собравшихся, могут ли они выставить теперь же, пока войска не пришли, в один час, шестьсот вооруженных людей. Это оказалось невозможным, и О’Бриен с товарищами выехали в Кэшель. После их отъезда пришел значительный отряд под предводительством одного из деятельнейших членов «Молодой Ирландии», но им оставалось разойтись. Хаос, внезапность предприятия, неподготовленность, отсутствие выработанного плана жестоко давали себя чувствовать. Например, видный член дублинского клуба О’Доног поехал в Килькенни, а тамошние клубисты схватили его, решив, что это английский шпион, и с торжеством повезли в Дублин обличать; там только выяснилась ошибка.

В Кэшеле также были люди, готовые начать восстание, но когда это понадобилось неожиданно, чуть не в один час, большинство растерялось. В Килленоле несколько сот человек пошло за О’Бриеном; окрестные священники уговаривали крестьянство не присоединяться к бунтовщикам. О’Бриен, Диллон, Стивенс (молодой человек, до тех пор совсем неизвестный) и их товарищи учили свой отряд стрелять, заряжать ружья и т. д. Они переходили из деревни в деревню, и их отряд то увеличивался, то, после речей подходивших священников, уменьшался. Главная квартира О’Бриена была в Килленоле. Через три дня после начала дела английские драгуны приблизились к деревне. Наскоро была возведена баррикада в самом узком месте единственной доступной дороги. Командир отряда потребовал пропуска, но инсургенты отказали ему и спросили, не арестовать ли О’Бриена, он пришел. Офицер ответил, что своим честным словом удостоверяет в неимении никаких поползновений против О’Бриена и кого бы то ни было, а просто им нужно пройти через Килленоль. Тогда весь отряд по одиночке пропустили через баррикаду.

Поразило всех участников дела, что это, казалось бы, ничтожное происшествие страшно подняло дух крестьян, которые тотчас же стали стекаться к О’Бриену: переговоры и просьбы военного отряда служили как бы доказательством силы восставших. Вообще абсолютно никто из инициаторов не знал, чего можно, а чего нельзя ожидать от крестьян, и те все время изумляли их разными внезапностями и странностями. Ясно было присутствующим одно: невероятное физическое истощение деревенских жителей; двухлетняя голодовка была еще слишком свежа в памяти и напоминала о себе ежеминутно. Лагерь инсургентов представлял собой живописное и пестрое зрелище: оружие особенно было разнообразно и в общем невысокого качества; пестрели национальные одежды, зеленые флаги. Численность маленького отряда постепенно увеличивалась.

Вскоре после бескровной встречи с драгунами О’Бриен собрал совет. На этом совете было высказано мнение такого рода. Необходимо теперь же объявить навсегда свободными от уплаты аренды лендлордам тех крестьян, которые примкнут к восстанию; имения же лендлордов, которые воспротивятся восстанию, должны быть конфискованы и доходы с них пойти на военные нужды инсургентов. О’Бриен провалил это мнение, ибо он всегда противился подобным мерам относительно собственности.

Некоторые думали, что это — единственное средство разом привлечь все крестьянство, что иначе ничем вся попытка не окончится. О’Бриен настоял на своем, и с этого момента всякая надежда на успех исчезла среди людей, разделявших взгляды Лэлора. Инициаторы решили разделиться и отправиться для одновременного поднятия населения в соседние деревни.

Между тем дублинские клубы также оказались захваченными совершенно врасплох. Решено было двумстам членам клубов по частям выйти из Дублина и усилить отряд О’Бриена, а другим оставаться в столице и, когда гарнизон ее уменьшится вследствие необходимости преследовать инсургентов в стране, захватить Дублин в свои руки. О’Рилли, один из деятельнейших «молодых ирландцев», хлопотал над осуществлением этого плана вместе с юристом Барри, давно уже участвовавшим в политической жизни клубов. Все шло хорошо, но как раз накануне экспедиции из Дублина О’Рилли, к своему изумлению, был уведомлен, что у его товарища по делу, Барри, есть один недостаток: он — английский шпион. Любопытно, что об этом обстоятельстве подозревали довольно давно, но забыли предупредить О’Рилли. Произошло смятение между теми 200 лицами, которые собирались присоединиться немедленно к О’Бриену. Так как Барри все знал, то они боялись попасть в западню, и в конце концов их экспедиция не состоялась. В Лимерике дело пошло несколько удачнее для инсургентов, но сноситься с О’Бриеном становилось все труднее, вследствие непрерывных арестов и захватов посылаемых людей с известиями. Лагерь инсургентов расположился недалеко от Лимерика, ночью освещался кострами и войска к нему не приближались. Инсургенты перехватывали где могли почту, обезоруживали сопровождавших ее людей, рассылали эмиссаров по деревням с целью призыва новых сил в свой лагерь. Но вербовка шла туго, ибо крестьяне прямо отвечали, что если О’Бриен не может их прокормить и не хочет насильственного отнятия чьей бы то ни было собственности, то они не пойдут, а будут сами добывать себе пищу. Администрация между тем тревожилась весьма сильно и спешно защищала все подступы к более значительным пунктам, где можно было ожидать нападенья неприятеля. Но слабость инсургентов не могла не обнаружиться очень скоро: они никак не могли начать наступательных действий. В Баллингэри наконец произошло столкновение… Правительственный отряд встретил здесь баррикады, сооруженные инсургентами, которыми тут предводительствовал сам О’Бриен. Сначала английский отряд бежал и спрятался в большом двухэтажном доме на дороге; недисциплинированные крестьяне-инсургенты, вопреки планам О’Бриена, с криком бросились к этому строению. Их еле удалось удержать. Взять в плен укрывшихся было очень трудно без артиллерийских орудий, которых у О’Бриена совершенно не было. Решили было принудить их к сдаче посредством дыма, как это делал генерал Пелисье во время борьбы с алжирскими арабами, прятавшимися в пещерах. Сидевшие в доме начали переговоры: О’Бриен требовал у них прежде всего выдачи оружия. Во время переговоров осаждавшие неосторожно расположились около окон, и неожиданно из дома грянул залп, за ним другой. Крестьяне бросились бежать, О’Бриена его друзья всеми силами старались увести ввиду невозможности что-либо сделать; убитые и раненые почти только одни и оставались около дома. О’Бриен явно стремился попасть под пулю, но это не удалось. Присоединившись к толпе крестьян, он увидел, что священник убеждает их разойтись немедленно по домам. О’Бриен стал спорить, его никто не слушал. Пришел другой полицейский отряд и продолжал перестрелку. Вся совершенно отчаянная храбрость О’Бриена, изумившая даже англичан, была вполне бесплодна при окружавших условиях. И он, и его друзья убедились при Баллингэри, что те самые люди, которые с риском быть немедленно убитыми или впоследствии повешенными, совершали по всей стране бесчисленные аграрные нападения, тут же не хотят сражаться, не знают зачем сражаться, смотрят угрюмо, слушают рассеянно, повинуются священнику, что так делает большинство. И с отчаянием «Молодая Ирландия» говорила, что голодных людей нельзя вести в битву, что без запасов, без провианта, без обоза нельзя ничего сделать. Вечером вожди под проливным дождем бежали, преследуемые неприятелем. Мак-Мэнэс был арестован спустя несколько дней после проигранного дела, Мигир и другие попали в руки полиции также очень скоро, потому что вся страна кишела солдатами и полицейскими чинами, искавшими предводителей восстания. Спустя неделю около станции железной дороги, в поле, был узнан и арестован О’Бриен.

«Они скверные подданные, а как бунтовщики — еще хуже», — сострил в те дни один старичок, следивший за происшествиями. Многие не могли простить О’Бриену его внезапной попытки. Они были того мнения, что в марте 1848 г. восстание удалось бы или по крайней мере имело бы больше шансов, потому что под влиянием европейских событий, оживления чартизма в Англии, довольно сочувственного отношения католического духовенства революционеры имели под собой серьезную почву, даже без особой подготовленности чисто военной, технической. Если бы, пропустив этот момент, они отложили восстание на осень и зрело подготовились, то тоже, может быть, были бы известные шансы. Но затевать дело ни весной, ни осенью, а среди лета, когда боевого настроения в народе и (после парижских июньских дней) сочувственного отношения в духовенстве уже нет, а подготовки еще нет, значило идти на верную гибель. Лица, порицавшие О’Бриена, говорили, что делать внезапные сюрпризы в таком деле совсем непозволительно и не оправдывается никакими соображениями. Указывали, что не было все время денег, а между тем (но уже после поражения при Баллингэри) из Америки прибыли десять тысяч фунтов стерлингов, отосланные в Ирландию со всей поспешностью, едва лишь пришла весть о внезапном решении О’Бриена. Клубы тоже, захваченные врасплох, не успели мобилизовать своих сил: значит, были и деньги, и люди, но внезапность дела помешала использовать то и другое. Далее, указывали и на нежелание О’Бриена привлечь крестьян обещанием перемен в аграрном строе, на равнодушие крестьян к чисто политическим вопросам, на незнание крестьянства. Критики и горечи было много. И прежде всего, основываясь на мнении, что для успешной войны нужен как энтузиазм, так и обоз, упрекали О’Бриена, что он бросился в борьбу, надеясь на людей, у которых не было в данный момент ни того, ни другого.