Все это не ваша вина, а моя беда. И ведь знаю точно, что есть в подземельях склад, где эти шаромыжники наиболее ценные товары хранят. С охраной. Но, как ни бьюсь, найти его не могу.
— А осведомители?
Таможенник только рукой махнул.
— Что осведомители? Поют. Только, как проверять людей пошлешь, ничего не находят. До сих пор даже не знаю, кто на том складе работает. Только слухи.
Пете захотелось предложить получше в «Садах» поискать. Выходы из под земли жандармами куда проще перекрыть, чем все ходы облазить. Но воздержался. Его советов никто не спрашивал, а сам Штерн три дня назад как раз вместе с жандармами засады на этих выходах уже ставил. И никого не поймал. То ли новый ход где прокопали, то ли просто перерыв взяли. А жандармы все-таки не у Штерна в подчинении, без конца попусту их гонять он не может. Странно все это, конечно. Но если принять, что целью жандармов и таможенников является не перекрытие каналов контрабанды, а получение максимальной мзды с купцов, тогда и все эти маневры понятнее делаются. Небось, жандармы счет за ложную тревогу этому Генриху выставили, вот теперь он и жмется. Хочет, чтобы наверняка.
— Я вот на одном из складов партию опия видел, — Сообщил вместо этого Петя: — В том числе, там он и с магией был.
— Ну и что? Знаю я про этот склад. В городе он. Товар, как товар. Запретов на него нет. Вот если бы его в «Садах» поймать. Вы его за сколько засечь сумеете?
— В поселке? Саженей за сто. Или даже двести, если просто во дворе лежать будет.
— Надо будет попробовать. Если до воскресенья не одумаются, пойдемте-ка мы с вами скорый поезд в столицу проверять. А то манеру взяли, в «Садах» якобы для дозаправки останавливаться. А сами товар в него грузят. Иногда целые вагоны цепляют.
Пете совсем скучно стало. А что он хотел? Меньше недели в Тьмутаракани и уже все узнал, о чем работающие здесь годами таможенники не догадываются? Не надо быть наивным. Непонятно только, зачем же его по подземельям гоняли, если и так все с самого начала очевидным было?
— Так что вы Петр Григорьевич готовьтесь в воскресенье на работу выйти. Во второй половине дня, поезд-то вечерний. С утра можете спокойно отдыхать.
У Пети было свое представление о «спокойном отдыхе» и, вообще, планы на выходной у него были совершенно другие. Но возразить было нечего. Только уточнил, а что про премию слышно?
— Так не заработали мы пока на премию, — слегка разводя руки ответил Штерн: — Нам премии за дополнительные поступления в бюджет положены, а пока лишь сущие копейки отбить удалось.
И ведь такими честными глазами смотрит! Если у Пети и были какие-то сомнения по поводу главного таможенника поста, то теперь они полностью пропали. Прохвост он. Жадный прохвост. Делиться своими доходами с бедным кадетом не намерен. Так что свои проблемы надо решать самому. Нет у него перед таможенниками никаких обязательств.
Сказать оказалось проще, чем сделать. Петя стал не только завтракать в кафе, но и обедать там же. Но ни сам Лука, ни кто-нибудь от него, к Пете до конца недели так и не подошел. А вот Ольга Левановна обеспокоилась, что постоялец по вечерам слишком мало ест. И обиделась. Решила, что кухня ее не нравится. Вроде, из простых мажонок, но уже успел зажраться.
Петя такому обороту событий был сам не рад. Неприятно, когда квартирная хозяйка на тебя волком смотрит. Вслед за ней и другие постояльцы стали его сторониться. Так оно даже спокойнее, но и источник информации медным тазом накрылся.
К тому же за свои ужины (и постой) Петя успел заплатить за месяц вперед. Собственно это было главным условием найма. Так что Петя понимал пятилетнюю дочку столовавшегося тут же всей семьей инженера. Грустно ковыряясь в тарелке девочка приговаривала:
— Надо есть. Такие деньги плОчены…
Петя отсутствием аппетита не страдал, но после кафе был сыт. Давиться, как девочка? Чересчур будет. Но то, что он не ест то, за что уже заплатил, раздражало. Так что к столу он стал приходить с опозданием, выпивал компот (или что там было вместо него) и сразу же уходил, провожаемый осуждающими взглядами хозяйки и большинства столовавшихся.
В воскресенье Петя с утра снова отправился в кафе. Нет, никто к нему так и не подошел. Обидно. Оставалось надеяться, что вечерний поход к поезду вместе со Штерном, наконец, заставит местных контрабандистов с ним считаться. В смысле, договариваться и с ним, а не только с начальником таможенного поста.
Но это — вечером, а пока себе занятие найти надо.
Мелькнула было ленивая мысль, что хорошо бы в церковь зайти, но как-то сама собой угасла. В Академии на службу отца Паисия кадеты строем ходили, а здесь его никто это делать не заставляет. Значит, можно и пропустить. Все-таки религия сильна не столько «бабами» (есть такая поговорка), сколько принуждением[30].
Прошелся мимо винного склада. Тишина. Ведь сегодня же собирались вагон грузить. Хотя, наверное, еще слишком рано. Будут это делать в последний момент. Или уже ночью вагон загрузили? Склад оказался заперт, так что проверить у Пети не получилось.
Что дальше делать? Проведать, как у Шнайдера дела с его парадной формой обстоят. Оно, конечно, воскресенье, у нормальных людей выходной день, но еврею положено в субботу отдыхать. Так что может быть на месте. Только маловероятно, что форма готова. Неделю на пошив просил, а тут только половина срока прошла.
Пойти, наконец, город поглазеть? В порт сходить, музеи поискать, может, в театре каком дневной спектакль посмотреть. Только после такого времяпровождения возвращаться на работу совсем противно будет. Еще со Штерном поругается, а это в Петины планы пока не входит. Просто посидеть на бульваре, помедитировать? Для этого из «Садов» выходить было необязательно.
Чуть поколебавшись, Петя отправился на рынок. На так называемый Морской рынок, хотя расположен он отнюдь не на берегу моря и даже не у порта. Рынок, где, говорят (и пишут в купленной им книге тоже), вообще, все есть. Так он и местную достопримечательность посмотрит и, возможно, что-нибудь полезное купить сумеет.
Первое впечатление от рынка: «Куда я попал?». Перед Петей открылась площадь, на которой многочисленные продавцы сидели прямо на земле или на низеньких скамеечках (табуретках, складных стульчиках), видимо, принесенных с собой. Товар лежал перед ними, как правило, на расстеленной газете и представлял собой кастрюлю (ведро, мешок, коробку, ящик) с чем-нибудь съедобным.