Киваю. Смотрю на Илью, спрашиваю:
– А он что, всегда спит в глубине?
– Да, ему это нравится, – добродушно подтверждает Берд. – Растет настоящий хакер.
Вставать мне лень, поэтому я смотрю на часы и озабоченно говорю:
– У меня вот-вот сработает таймер…
Понимающие улыбки. На всякий случай спрашиваю еще:
– Берд, а ты видел Храм Дайвера-в-Глубине?
– Да. – Хакер задумчиво разминает в руках сигарету. – Их Храм – высокая белая башня, увенчанная хрустальным шаром. Он имеет семь уровней защиты, и дайверы попросили меня проверить защиту на прочность…
– Стоит ли рассказывать об этом, Берд? – озабоченно спрашивает Кис.
– Дело давнее. – Берд разводит руками. – Чего уж тут. Я тогда прошел шесть уровней, Леонид. Седьмой мне не позволили проверить, видимо, испугались, что я увижу то, что скрывается в зале из хрусталя. Но прозондировать помещение я успел и в общих чертах все понял. Именно там дайверы обретали свои особые способности, и когда кто-то все же взломал защиту, они их утратили… Это было три года назад… помню как сейчас…
Пожалуй, мне пора.
Глубина-глубина, я не твой…
Я снял шлем. Посмотрел напоследок на экран. На двух хакеров и мальчика, который любит спать в глубине. Прошептал:
– Вика, имитация выхода по таймеру.
Изображение гаснет. Там, в баре «У погибшего хакера», тело Стрелка еще с минуту посидит, окостеневшее, неподвижное, внимательно слушающее рассказ про Храм.
Потом оно рассыплется звонкой хрустальной пылью…
Тело ныло, словно меня заставили десять часов ехать по проселочной дороге в кабине старого грузовика. Я отключил комбинезон, стал раздеваться. На экране ждала нарисованная Вика.
– Вика, разбуди меня в девять тридцать.
– Принято… – тихий, ласковый шепот. – Будильник на девять тридцать…
– Завершение работы, – сказал я.
Что же делать… что же делать? Идти сквозь «Лабиринт» бессмысленно. На хакеров надежды нет. Уж если они побывали в Храме до того, как тот был построен…
Я так и стоял у компьютера, когда экран погас и тихий, ровный шум, к которому привыкаешь и перестаешь замечать, стих.
Полпятого.
Время, когда последние ненормальные жители Диптауна начинают выходить из глубины, в надежде вместить в три-четыре часа сна то, на что требуется вся ночь.
Ничего. Уже скоро Диптауна не будет. По крайней мере в том виде, в котором мы привыкли его знать.
Может быть, оно и к лучшему?
Я заглянул в спальню. Тихо-тихо… Постоял, слушая тихое, ровное дыхание Вики. Настоящей, а не нарисованной… реальной и оттого далекой.
Она права. Она во многом права, отказавшись от глубины… или почти отказавшись.
Но ведь и ее путь – не для всех…
Я закрыл дверь, прошел в темноте к дивану – такой знакомой и привычной утренней дорогой. Лег, подтянув под голову твердую подушку.
И подумал, что хочу спать без всяких снов…
10
Туман.
Левая стена – лед.
Правая стена – огонь.
Пропасть и мост.
Я сажусь на краю пропасти, свешиваю ноги. Из темной, кажущейся бесконечной глубины тянет промозглой сыростью.
– Хватит, – говорю я бескрайнему туману. – Хватит. Наигрался. Бывают сны, как говорил дедушка Фрейд. Просто сны!
Но мне уже не верится, что бывают обычные сны, в которых бежишь по извилистым коридорам, едешь в разваливающихся лифтах, не можешь зажечь свет или потушить пожар, окликнуть уходящего друга или выстрелить в хохочущего врага. Нет больше для меня нормальных, человеческих снов. Остался лишь этот, знакомый до последнего шага, с единственным выбором в конце – лед или огонь…
– Леонид…
Искоса смотрю через плечо. Я уверен, что никого рядом не окажется, что мой неведомый спутник вновь спрячется в сером мареве.
Но он стоит за моей спиной, пронизанный нитями тумана, сотворенный из него, сгустившийся призрак человека, которого уже нет.
– Ты не помнишь, – спрашиваю я, – увидеть во сне мертвеца – это к беде или к удаче, Ромка?
Ромка подходит и садится рядом. Он словно плотнеет, обретает большую иллюзию плоти.
– Леонид, ты не спишь.
– Сплю.
Ромка качает головой.
Он весь из сгустившейся серой мглы. Кожа лишена всякого цвета; глаза, волосы – все лишь оттенки серого. Он словно ожившая статуя, вытесанная ловким скульптором из неожиданного плотного тумана…
Я вижу его в том теле, в котором он обычно ходил в глубину. В реальности мы встречались лишь один раз, слишком пронзительным было ощущение неловкости, охватившее обоих. Что может быть общего у шестнадцатилетнего мальчишки и взрослого мужчины? То, что оба – дайверы? Это годится лишь для глубины… Там мы были равны и могли быть друзьями.
– Хорошо, – говорю я. – Не сплю. Брежу. У меня дип-психоз.
– Ленька, меня убили…
– Я знаю, Роман. Ты похитил файлы с технологией вирусного оружия третьего поколения…
Ромка улыбается.
У него не было такой улыбки, когда он был живой. По-настоящему взрослой, ироничной улыбки. Наверное, он действительно вырос с тех пор, как мы виделись в последний раз.
А может быть, он вырос после того, как умер.
Призраки памяти, что бы их ни породило: тоска, приязнь, совесть – не статичные куклы. Они живут своей жизнью в нашем сознании, стареют и меняются, становятся то добрыми, то злыми. От разговора к разговору, которые мы ведем с ними, сами и задавая вопросы, и отвечая на них…
– Леонид, дело не в вирусном оружии. Все куда хуже, Леонид.
– Куда уж хуже?
– Ты поймешь… – Ромка наклоняется вперед, будто хочет сплюнуть в пропасть. Но он, видно, разучился плевать. Просто смотрит вниз, потом выпрямляется. – Ты обязательно узнаешь и поймешь. Главное, чтобы ты понял вовремя.
Мне становится не по себе.
Это уже совсем не похоже на сон. Даже на бред не похоже… хотя откуда мне знать, каким бывает бред?
– Что было в тех файлах, Роман? – спрашиваю я. Мне безразлична нелепость вопроса, который я задаю во сне, задаю, по сути, самому себе. Безразлична, потому что я уже не знаю, где граница между жизнью и сном.
– Ты узнаешь сам. Узнаешь, если дойдешь до Храма.
– Как я до него дойду? Это недели пути, а этого времени у меня нет…
– Нет, – соглашается Ромка.
– Что мне делать?
Я редко спрашивал у него совета. И даже снящийся Ромка кажется растерянным.
– Леонид… ты же дайвер. Не иди общим путем. Ищи свой.
– Свой… я ведь уже не дайвер. Дайверов больше не осталось.
– Конечно. Ведь ты так хотел…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});