Вы бы видели, как его затрясло. Я уж подумал, что с ним случилась падучая и сейчас у бедняги изо рта пойдет пена, но он, глядя на меня остекленевшими глазами, только пробормотал:
– Только настоятель может посвятить тебя в тайны монастыря… Я, даже если бы знал, в чем дело, не смог бы тебе этого рассказать…
– Так!… – Я был поставлен перед дилеммой: погасить огонек и тем самым «потерять лицо» или оставить свет и тем самым, возможно, доставить нешуточные неприятности своему провожатому. А судя по его испугу, ему грозило не меньше чем отлучение от монастыря.
– Хорошо… – решил я наконец эту задачку, – я оставлю свет, но никто, кроме меня, его не увидит…
– Как это?! – изумился Гарт.
– А вот так!…
Я погасил свой огонек и одновременно активизировал Истинное Зрение. И тут же заметил, как в наступившей темноте мой провожатый довольно злорадно ухмыльнулся.
– А если ты будешь скалить зубы, – тут же отреагировал я, – свет вернется на свое место, а ты будешь меня сопровождать, лишенный своего сознания… Я хоть и не ловик, но такую малость разума, какая есть у тебя, вполне смогу «употребить»!
Похоже, я очень точно подобрал последнее слово, оно явно было знакомо монаху, поскольку его ухмылка сразу увяла и он, не демонстрируя более своего довольства, отклеился наконец от стены и бодро засеменил вперед. Я последовал за ним.
Хотя света в тоннеле не было, я видел окружающее отлично. Гарт бодро перебирал ногами, порой касаясь стены тоннеля. Было похоже, что именно эти касания подсказывали ему, где он находится и куда дальше следовать. И тут я понял, что путь нам предстоит неблизкий. Поэтому я покинул этот монастырь и переместился к тому, около которого ночью учинил бойню с мороком.
* * *
Я лежал на широкой и мягкой кровати, а в большое окно вливался солнечный свет, дробясь на гранях хрустальной посуды, расставленной в большом застекленном шкафу. Веселые разноцветные лучики метались меж больших и малых графинов, высоких фужеров и крохотных рюмочек, делая старинный шкаф темного дуба необычайно веселым.
Наконец я оторвал глаза от крошечных, разбитых на части радуг, заполнявших шкаф, и тут же уперся взглядом в улыбающееся лицо монаха, стоявшего рядом с моей кроватью. Увидев, что я его наконец заметил, монах расплылся в широченной улыбке, от чего его и без того круглая физиономия и вовсе превратилась в некое подобие огромного масляного блина.
– Господин проснулся!… – прямо-таки с наслаждением протянула эта улыбающаяся рожа. – Рад приветствовать тебя у нас в Преклони Голову!… Господин будет завтракать?…
Пожалуй, он даже не спросил… Он сказал о завтраке как о чем-то само собой разумеющемся и совершенно неизбежном. Мне осталось только пробормотать:
– Конечно… – А что еще я мог сказать в предложенных обстоятельствах?
Моя одежда была вычищена, выглажена и аккуратно сложена на низеньком табурете рядом с кроватью. Пока я одевался, монах с непонятным восторгом меня разглядывал, чем в конце концов привел меня в некоторое раздражение.
Однако мое довольно резкое «Чего пялишься?!» только обрадовало улыбчивого монаха.
– Ну, господин, задал ты нам сегодня ночью! – радостно выпалил он. – Настоятель до сих пор через каждые полчаса в сорти… ну… уединяется! И как ты догадался, что крыски не настоящие? Настоятель ведь двенадцать братьев в помощь взял! Обычно они втроем-вчетвером справляются, а тут целых четырнадцать человек, а хватило их от силы минут на пять! – Тут он радостно расхохотался, а затем, несколько успокоившись и вытирая проступившие слезы, добавил: – А прохватило их на всю ночь! – И его хохот возобновился с удвоенной силой.
Меня, признаться, несколько удивило его радостное отношение к неприятностям, случившимся с настоятелем и его подручными. Но смеялся он чрезвычайно заразительно, так что я тоже невольно улыбнулся.
Через минуту я был полностью готов, и мой новый знакомый, все еще довольно посмеиваясь, направился к выходу из комнаты.
Мы прошли по застланному ковровой дорожкой коридору мимо дверей, ведущих, по-видимому, в кельи. Затем по узкой скрипучей лестнице спустились на первый этаж и оказались в столовой зале, середину которой занимал огромный обеденный стол, сооруженный в виде буквы «П». В стороне, у глухой стены, располагался еще один небольшой стол, за которым могло разместиться не более шести человек.
Пока мы добирались до столовой, мой провожатый успел сообщить, что зовут его Злат, что он приставлен ко мне в качестве помощника и будет сопровождать меня по всей территории монастыря, а если понадобится, то и за его пределами.
Подведя меня к маленькому столу, Злат отодвинул кресло, стоявшее у одной из его торцовых сторон, и сказал:
– Вот, господин, твое место… Это стол настоятеля, только сегодня он решил не завтракать!… – И монах снова радостно заржал.
– А сам-то ты завтракал? – спросил я, и тут он, буквально подвившись смехом, вытаращил на меня изумленные глазищи.
– Ну, господин, ты и вопросы задаешь!…
– А что в моем вопросе странного? – удивился я в свою очередь.
– Да кому ж в голову придет интересоваться, завтракал ли его слуга?!
– Хм… – Я вопросительно поднял бровь. – По-моему, вполне закономерно интересоваться, сыт ли человек, который находится рядом со мной. Если тебя такое естественное поведение удивляет, значит, порядки в вашем монастыре не слишком хороши…
– Кого это не устраивают порядки в моем монастыре?! – раздался за моей спиной густой бас, и Злат мгновенно согнулся в глубоком поклоне.
Я медленно повернул голову и глянул через плечо. В самом углу, у маленькой, совершенно незаметной дверцы стоял высокий черноволосый мужчина, одетый в привычно черный балахон. На его красивом лице выделялись длинный, тонко очерченный нос с изящной горбинкой и ярко-красные, словно очерченные помадой, полные губы. Серые глаза властно посверкивали из-под густых, сведенных над переносьем бровей.
Я снова выпрямился в кресле и спокойно проговорил, глядя на пустой стол:
– Я еще не до конца разобрался с вашими порядками, но то, как у вас встречают гостей, мне не понравилось. Посмотрим, что последует далее, однако уже сейчас ясно, что кое-какие изменения в жизни монастырской братии вполне созрели…
– Так ты явился к нам, чтобы произвести изменения в нашей жизни? – пробасил настоятель, проходя мимо меня к противоположному концу стола и занимая свое место. Затем, коротко глянув на Злата, он бросил: – Вели подавать…
– О настоятель, вы все-таки решили рискнуть и откушать? – весело поинтересовался я.
– Да, я думаю, что мой желудок вполне выдержит кусочек жареной куропатки под сливовым соусом, – в тон мне ответил настоятель.
Злат между тем незаметно исчез, а через секунду около нашего стола замелькали люди. На столе мгновенно появилась скатерть, столовая посуда и приборы. Затем на нем возникли два графина с вином, блюда с нарезанными и накрошенными закусками, мисочки с приправами и другие атрибуты… ну уж никак не завтрака, а скорее торжественного обеда. И наконец, двое шустрых молодцов начали подавать блюда.
Уху, поданную в общей супнице, настоятель пропустил, пробормотав нечто замысловатое о слишком тяжелой пище, а я с удовольствием выхлебал тарелочку. Затем нам подали на отдельных тарелях пресловутую куропатку под сливовым соусом.
Я насторожился сразу, как только мой сотрапезник принялся в преувеличенно высокопарных выражениях нахваливать поданную дичь. Правда, при этом он так энергично орудовал вилкой и кусочком хлеба, что я едва не попался, несмотря на предостережения своего чутья. К счастью, настоятель вовремя подчеркнул улыбкой следующую фразу: «Куропаточка такая нежная, что нетренированный желудок может расстроиться…»
Я заинтересованно ковырнул вилкой свою порцию, и мне сразу стало ясно, что монастырские ребята решили отыграть свой ночной понос. Мясо явно было чем-то сдобрено. Тогда я ласково улыбнулся настоятелю и, склонившись над тарелкой, быстро прошептал заклинание переноса. Все эти незнакомые мне «специи» унесло из моей тарелки в тарелку настоятеля, а я принялся с аппетитом пережевывать нежное мясо, пропитанное ароматом дикой сливы.