– В экстремальных ситуациях разум легко становится выше 'морали': ведь 'мораль' просто кто-то придумал, как правила поведения; а разум велит поступать в соответствии с законами жизни… Не позаботишься о самке или потомстве – и генофонд популяции о твоём существовании просто не вспомнит. Элементарно…- Развёл руками челланин.- И при этом тебе будет всё равно, 'твоя' она, или 'чужая'; раба она или свободна – суть только лишь в том, будут ли жить твои дети. А если сам не успел – то хотя бы её дети; ибо – она тебе нравится, ты её выбрал, значит – ты хочешь, чтобы в популяции было больше именно таких. Если дети будут жить – то, возможно, ты и был прав. Если не будут – то, видимо, нет…
– Сложно разобраться в обществе, где большинство кричит о том, что так делать нельзя – но делает… Особенно – тому, кто вырос там, где большинство допускает, что так делать, в принципе, и можно, но – практически никто не делает – ибо: зачем? Так что же честнее, что порядочнее?- Размышляла вслух челланка.- Кричать, что так делать нельзя, но – всё же делать, причём – тайком от своей второй половины; делая, таким образом, её… или его – рогоносцем? Или – открыто считать, что, если это всех устраивает, то – почему нельзя? Да, такое случается крайне редко – может, раз-другой за жизнь – вряд ли возможно влюбляться чаще… Но меня просто обескуражит, если я узнаю, что кто-то из известных мне на Челле людей имел тайную связь – тайком от своей второй половины; или, даже, вопреки её – или его – воле: зачем?- Окинула всех офелическим взглядом Челланка.
– Не волнуйся ты так…- Вздохнул Томми, теперь уже явно пытаясь помочь Лин.- На Земле ведь все романы писаны, почитай, только о треугольниках: они есть, их просто не может не быть…
– Да только пишут в них не о том, как нормальным людям нормально жить вместе, а о неудачных попытках всунуть в привычные с детства, кем-то когда-то придуманные рамки то, что в них никак не лезет. И никому в голову не приходит мысль: а надо ли всовывать? Может, надо просто учиться Любить? Да и жить? Вместе…- Возразила она.
– Ладно, ребята… Я так думаю, что разговор о Земной логике может оказаться бесконечным…- Вздохнул, с хрустом потягиваясь, Джерри.- Ты, кажется, начинала рассказывать 'разные истории'?- Улыбнулся он своей благоверной.- Может, продолжим?
– Только – живые…- Улыбнулась Карина.- Не выдуманные. Не из фильмов или легенд…
– Хм…- Задумалась Лин.- Живые, говоришь? Что ж, если хочешь – я рассказу тебе… одну историю… которая кажется выдумкой или страшным сном… Но на самом деле действительно произошла – здесь, у вас, совсем рядом – неподалёку…- Вдруг сказала она.- К тому же – совсем недавно… Хочешь? Историю невыдуманную, негиперболизированную, несобирательную – реальную, которую мы проследили от начала и до конца и так и не смогли до конца поверить в то, что увидели? Если захочешь слушать… Если не убоишься леденящего душу ужаса да ощущения пустоты и безысходности… Если не испугаешься слёз тупой ненависти и бессилия что-то изменить…
– Расскажи…
– Нет, ты действительно хочешь?- Мы молча смотрели на неё.
– Что ж – я расскажу. Слушай.- Она вздохнула.-…Жила-была девочка. Неплохая такая, работящая, добрая… Наивная, к сожалению… Поэтому, когда появился в деревеньке вернувшийся из армии десантник, он легко вскружил ей голову. О том, что всё это может быть напускное, заурядная бравада – она даже не задумывалась. Вскоре они поженились. Десантник как был 'первым парнем на деревне' – так и остался. По-прежнему вокруг него крутились девчата, по-прежнему парни знали, что он всегда угостит их выпивкой…
– Такая работа не для меня,- любил говорить он, перебирая, чем бы ему заняться. Наконец уехал с семьёй в Сибирь – там за ту же работу платили в несколько раз больше. Получая заработанные деньги, он мог – 'широкая душа' – поставить парням ящик водки или пива: веселись, братушки! Один раз живём!
…Тем временем у него постепенно рождались и росли дети. Всё, что делалось в доме, делала его молчаливая, добрая и тихая жена. Она была красива… Да, она была очень красива… в юности… Когда ему казалось, что на неё кто-то засматривается – он её бил. Нещадно. Кулаками, ногами… Она терпела. Наверное, любила его. Или – не его, а тот образ, частично придуманный, частично – пригрезившийся ей в своё время: большой, сильный, смелый… Защита и опора… Первый парень на деревне… Он её ревновал. Жутко. Она не могла нормально общаться с людьми – она могла только молча жить в заточении. Она была для него – так он считал. Она не возражала… Она боялась разговаривать с мужчинами – знала, что будет бить. Она боялась разговаривать с женщинами – знала, что скажет:
– О гульках договариваешься, сука?- И будет бить тоже. Постепенно она сникала, увядала… Старела… Опускалась… Он опускался быстрее. Пьянство его, ухарство да похвальба привели к тому, что и эту, почти дармовую, работу он вскоре потерял. Пришлось вернуться в родные края. Деньги, заработанные в Сибири, кончились быстро. Но – привычкам своим он изменять не привык. По-прежнему желал бы выставить ящик водки, чтоб братва веселилась… И – пил. С горя – оттого, что не имел возможности показать свою 'широкую душу'… А жена его за всю жизнь приличных сапог не сносила, а дети ходили так, что односельчане оглядывались и с сожалением качали головой… Иногда приносили поношенную одежонку: возьмите, мол – не обессудьте… Она родила ему четверых детей – двух мальчиков и двух девочек. Старший брат был неглуп. При его сообразительности ему мешали только привычки, позаимствованные от отца. Многое он понимал. Иногда пытался вступиться за мать. Это было несложно – спившийся отец был уже гораздо слабее его… Но это было и страшно: в бессильной ярости отец шипел:
– Ты думаешь, что стал крутой, да? Ты думаешь, что я с тобой не справлюсь, да? Да я тебя ночью когда-нибудь молотком или топором зашибу!- И парень боялся спать по ночам… Ему повезло – лет в пятнадцать он влюбился. Влюбился в девчонку, которая казалась ему недосягаемой – королевой, мечтой… Может, эта любовь его и спасла тогда… Мечта оказалась реальной: в 18 он на ней женился и покинул 'родимое гнездо'. Попав в общество достаточно неглупых людей, он многое начал понимать и видеть по-другому. Далеко не всё, конечно… И не так глубоко, как мог бы, исходя из своей природной сообразительности… Желание быть или слыть первым парнем на деревне ему сильно мешало… Но – шансов у него больше, чем у всех остальных детей этой семьи.
Когда он уезжал, в семье часто не на что было купить хлеба. Когда он уехал, ситуация почему-то не изменилась. Когда второй брат ушёл в армию, ситуация почему-то не изменилась тоже. Хотя теперь на каждого взрослого осталось всего по одному ребёнку. Отец по-прежнему, основываясь на том, что четверых детей поднимать трудно, продолжал пить – с горя – и бить мать. За которую уже некому было вступиться… Подросла старшая дочь – вся в мать: красивая, добрая, работящая – просто умница… Девчонке нечего было одеть, чтобы пойти в школу или к одноклассниками на вечеринку. То, что было в доме, она одевать стеснялась… Парни-одногодки знали, что она умная и добрая; видели, что красива. Красива настолько, что попробовать быть ближе с ней никто не осмеливался. Хотя – 'просто дружить' хотели все. Она же причиной их нерешительности считала свою нищету…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});