— Да, Италия действительно удобна для его переселения; но знаешь, Максим… может быть лучше… ты не будешь смеяться?..
— Не буду, — с улыбкою отвечал Максим.
— В Россию…
— Может быть, в Великую Татарию? — с усмешкою спросил Максим.
— Братец! — укоризненно проговорила Агриппина, — ведь мы православные христиане, а татары басурмане!
— Прости, моя дорогая сестра, я может быть и не прав; уж если Андрей нашел себе в этой стране нежную супругу, значит она не далека от спасения.
— Подожди, Максим, я приведу тебе аргументы: греки бегут в Италию, это так; но представь себе, в Россию их бежит не меньше. В Италию бегут те, кто спасает литературу и искусства древних; в Россию, кто спасает православную веру и идею греческой империи. Отец из числа тех, которые готовы спасать и то, и другое, но если бы ему дать на выбор, он предпочел бы спасти последнее.
— Да стоит ли спасать, Андрей? Идея эта не спасла империю, а православие греков, как и латинство, столь далеко ушло от первобытной церкви, что требует обновления, а не перенесения на новую почву.
— Тут мы не сойдемся. Ну, да не в этом дело, я говорю об отце, где ему лучше.
— Хорошо, я не фанатик и ненавижу фанатизм. Не стану настаивать на Италии, хотя симпатизирую тамошнему направлению и жизни; я буду тебя расспрашивать о России и обдумывать. К тому же, побеседуем с Николаем. Ты с ним об этом не говорил?
— Говорил.
— Ну, что же он?
— А как ты думаешь, что он сказал?
— Во всяком случае что-нибудь решительное.
— Он говорит, что надо молить Бога, чтобы отец скорее был взят на лоно Авраама, потому что пережить падение империи будет для него тяжким испытанием, от которого он не уйдет ни в России, ни в Италии.
— Но он очень любит отца…
— Да потому он так и говорит.
— Ты, Андрей, когда видел Николая?
— В октябре, пред закрытием навигации, на Азовском море, в Палестре; мы там ломали комедию, набивали друг другу цену на рыбу; дело было, конечно, грошовое.
— Ах, братец, — вмешалась в разговор Груша, — как я желаю повидать брата Николая, ведь я его не видела после того, как он спас меня! А вы, братец, на него очень похожи, но в тоже время и как будто совсем разные люди, Что я пережила тогда! Что перечувствовала в Каффе на торговой площади! О, не дай Милосердный Боже никому на свете!.. — Груша набожно перекрестилась. — И где-то отец Арсений бедненький?
Молодая женщина стала быстро утирать слезы, которые катились по щекам.
Андрей низко наклонился над спящим на коленях матери сыном, чтобы скрыть волнение.
— Завидная судьба человека, о котором вспоминают со слезами благодарности, — тихо проговорил. Максим. — Я бы пожертвовал своею жизнью, чтобы сделаться таким человеком.
— Значит и ты так же добр, как и другие твои братья, — проговорила Груша.
Между тем Андрей притащил ящик на палубу и стал доставать из него разные съестные припасы и вино.
— Ну, выпьем, Максим, за радостную встречу.
— Хорошо, Андрей, за счастливую будущность малютки Максима и всего нового поколения; пусть оно будет счастливее нас! — с этими словами Максим опорожнил серебряный стакан вина.
— Во время этих переездов только одно утешение — выпить и хорошо поесть, — заметил Андрей. Прошептав молитву, он начал есть. Приглашая то Грушу, то Максима отведать яств, он говорил: — Уж как мне хочется с отцом поскорее повидаться. Ну, а Николая мы застанем дома?
— Думаю, что застанем. Когда я ехал в Неаполь, он был уже в Генуе, где у него были крупные денежные дела. После того он рассчитывал возвратиться к отцу; я даже присматривался к судам, шедшим нам навстречу, не видно ли его там. Знаешь ли, Максим, — закусывая, продолжал Андрей, — Тану следует бросить. Пока еще кое-какие дела можно вести в ней, но с усилением влияния турок на Черном и Мраморном морях она совсем падет, и недалеко то время, когда Тана будет захвачена татарами или турками. К тому же, там небезопасно. Лучше будет, если я вернусь в Тану один, а уж их не возьму, — прибавил он, указывая на жену и сына.
— В таком случае и сам не поедешь, — возразила ему жена.
— Как бы там ни было, а ехать необходимо, чтобы закончить дела. Она вот, — кивнул Андрей на жену, — все зовет меня в Россию.
— Отчего ты отказываешься? — удивился Максим. — Поезжай, Андрей, тем более, что ты сочувственно относишься к этой стране, которая теперь тебе не чужда, и как мне кажется, ты хочешь видеть в ней наследие Византии.
Между тем, солнце уже стояло высоко. Малютка проснулся и поднял плач. Его все успокаивали. Нежная заботливость, ласки отца, матери и дяди чередовались одни за другими. Ребенок еще плакал, но глазки уже смеялись, а розовые губки складывались в обворожительную улыбку. Андрей взял его на руки, лаская и уговаривая. Максим принялся расспрашивать Грушу о России. Рассказ у нее был не особенно богат: татары, вероломные бояре, да непокорные князья. Одно служило утешением — это митрополит Иона.
XX
Наступал тихий весенний вечер. Старый Константин Дука сидел со своим старшим сыном Николаем под тенью громадного векового дерева у своего дома, прилегавшего к замку. В руках старик держал сочинения Афанасия Великого; перед Николаем были разложены конторские книги и он занимался разными вычислениями. Время от времени старик читал сыну какое-нибудь замечательное место из книги и после обмена мыслей по поводу прочитанного, оба снова погружались в свои занятия.
Кругом царствовала невозмутимая тишина.
За замком вдруг послышались шаги и порывистое дыхание.
Отец и сын подняли голову, прислушиваясь. Скоро из-за угла замка показался старик Елевферий; он совершенно запыхался.
— Кирие, кирие, с берега видна лодка, а в лодке люди!
— Люди? Какие же люди?
— Турки, что ли? — с нетерпением спросил Константин Дука.
— Ах, что вы! Наши дорогие дети! — со слезами уже проговорил Елевферий.
— Андрей?
— И Андрей, и Максим…
Николай вскочил и почти бегом бросился к берегу.
— Подожди, Николай, и я хочу! — просительно сказал старик.
Николай засмеялся.
— А я, батюшка, про вас забыл… Ну-ка, Елевферий, помоги мне, поведем батюшку вместе. Это будет скорее.
Старика Дуку взяли под руки и почти понесли. Поднявшись на довольно крутой пригорок, они увидали разбросанные вдали острова, а внизу приставшую к берегу лодку.
— Дети мои, дети мои! — кричал старик. — Ах, Николай, вы все около меня сегодня! Андрей с женою, с внуком! Господи!
С берега заметили людей на горе. Максим шляпою и криком посылал приветствия, но шум волн мешал слышать. Агриппина подняла высоко своего мальчика. Старик Дука плакал и с горы осенял его крестом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});