Читать интересную книгу Поэзия и проза Древнего Востока - Чжао Е

Глава 27

И продолжал Иов говорить рассуждение свое и сказал:

«Клянусь Богом, отнявшим право мое, Крепким, уязвляющим душу мою, — доколе дыхание мое во мне и Дух Божий в ноздрях моих, не изрекут неправды мои уста и язык мой не скажет лжи! Вас правыми признать? Да не будет того! Пока жив, не отступлюсь от простоты моей; правоту мою держу и не выпущу из рук; не осудит жизни моей сердце мое! Да причтется к злодеям мой враг и к неправедным-восстающий на меня! Что за надежда отступнику, когда возьмет, когда исторгнет Бог душу его? Божья Сила услышит ли вопль его, когда придет на него беда? Будет ли утешаться о Крепком он и Бога призывать на всякий час? Покажу вам, что в Божьей руке; как действует Крепкий, не скрою от вас. Впрочем, вы и сами видели все; к чему же столько пустых слов? Вот какой от Бога злому удел, вот часть, что от Крепкого насильник возьмет: растут сыновья у него, — так под меч, и не насытятся хлебом потомки его; оставшихся по нем похоронит смерть, и вдовы его не оплачут его; если наберет он серебра, как песка, как грязи, наготовит одежд, — он наготовит, но праведник возьмет, и серебро получит в удел, кто чист! Он строит жилище свое, как паук, как сторож, что ставит себе шалаш; уснет богачом, но встанет нищ: откроет глаза — и нет ничего! Ужасы настигнут его, как вода, ночью унесет его смерч — восточный ветер подхватит его и сдует его с места его, ринется на него и не пощадит, как бы ни рвался он спастись! Только всплеснут руками о нем, только посвищут ему вслед.

Глава 28

Так! Копи есть для сребра, и для золота горнило есть, железо добывают из земли т плавят из камня медь. Тьме ставит предел человек» исследует все концы, камень мрака и смертную тень. Рудокопы, сокрытый люд, иссекают ямы в безвестных местах, зыблются вдали от людей. Порождающая злаки земля изнутри изрыта огнем: залежь сапфира в камнях ее, и песчинки золота в них. К ним тропу не знает орел, не видел ее коршуний глаз, не топтал ее гордый зверь, и львенок по ней не ходил. С гранитом борется человек, исторгает он корни гор, прорезает проходы в скале — все самоцветы открыты оку его; сдерживает он напор родников и сокровенное выносит на свет! Но мудрость — где ее обрести и где разумения копь? Человек не знает к ней стезю, и ее не сыскать в стране живых. Бездна говорит: «Во мне ее нет!» И Море говорит: «Не у меня!» За золото ее не отдают, не покупают на вес серебра; не добудет ее Офирский клад, ни многоценный оникс, ни ляпис-лазурь; не оплатить ее золотом и стеклом, не выменять ее на дорогой сосуд; не идут в счет ни кораллы, ни хрусталь, и ценней жемчужин мудрости дар; не оплатит ее Кушитский топаз, за чистое золото не отвесят ее. Но мудрость — где ее обрести и где разумения копь? Она сокрыта от глаз всего, что живет, и от птиц небесных утаена. И Аввадон и смерть говорят: «Только слухом мы слышали весть о ней!» Бог — вот кто знает к ней путь, и Он ведает место ее, ибо видит Он до концов земли, и все, что под небом, зримо Ему! Когда Он ветру давал мощь, и полагал меру движенью вод, и для дождя назначал устав и стезю для громоносных туч, вот тогда Он узрел, исчислил ее, испытал ее, и устроил ее, — и сказал человеку так: «Вот, бояться Господа — это мудрость, и удаляться от зла — разум».

Глава 29

И продолжал Иов произносить рассуждение свое, и сказал:

«О, стать бы мне, как в прежние дни, как в месяцы, когда хранил меня Бог, возжигал светильник над моей главой, и в свете Его я шел среди тьмы; как был я во дни моих ранних лет, когда Бог миловал мой шатер, когда еще Крепкий был со мной и дети мои — вокруг меня; когда во млеке омывались мои шаги и скала изливала для меня елей! Выходил ли я к воротам градским, [983] посреди площади восседал — юноши прятались, завидев меня, а старцы, поднявшись, оставались стоять. Вельможи смолкали передо мной, прижимали палец к своим губам; и стихала старейшин речь, и к гортани прилипали их языки. Слышало ухо — и завидовало мне, видело око — и хвалило меня! Ибо я спасал кричащего бедняка и сироту, что помощи не найдет; благословение страдальца было на мне, и утешалось обо мне сердце вдовы. Как в ризу, в правду облачался я, возлагал на себя справедливость, как тюрбан; я был глазами для того, кто слеп, и ногами — для бессильного ходить. Для нищих являл я собой отца, в дело незнакомца вникал умом, челюсть беззаконного сокрушал, исторгал добычу из его зубов! И думал я: скончаюсь в моем гнезде, словно птица Феникс, прожив жизнь; [984] корни мои открыты воде, и роса ночует на моих ветвях; не стареет слава моя у меня, и крепок лук мой в руке моей! Предо мною стихали, внимали мне, молча выслушивали мой совет; после слов моих кончали судить, и речь моя росилась на них. Как проливня вод, ожидали меня, как позднему дождю, открывали рот: улыбнусь — не смеют верить глазам, просияю ликом — и они не скорбят! Я назначал им пути, воссев, как глава, как царь в кругу дружины своей, утешая плачущего печаль.