Толпа наблюдает за действом затаив дыхание, возбужденно дыша, обмениваясь впечатлениями, храня молчание, жадно, растерянно, испуганно…
— За что их? — срывающимся шепотом прошелестела Матиль. — Они плохие, да?
— Они священные, — сказал Гвоздь. — Мы, малыш, потом об этом поговорим. А сейчас… если хочешь, выйдем, подышим воздухом.
Матиль упрямо помотала головой — тем самым спасая жизнь ему и себе.
И они остались на галерее до конца.
* * *
В Клыке, в местной храмовне Стрекозы, бился в припадке очередной из стихийных прозверевших. Человек просто вполз сюда, чтобы возложить дары к идолу Акулы, покровительницы нынешнего месяца, — а теперь корчился в судорогах. Корчился, стонал и шептал бессмыслицу, катаясь по мозаичному полу. Несколько жрецов и с десяток служек пытались унять его, но прозверевший оказался неожиданно сильным и отбивался решительно, хотя, похоже, не отдавал себе отчета в том, что происходит.
— Она прекрасна! — Надорванный голос звучал хрипло и не по-человечески. — О, она убийственно очаровательна! Она гневается! Она нисходит! Она будет карать ослушников!
— Достаточно, — мрачно процедил жрец по имени Льятрэх, баюкавший сломанную у запястья руку. Он первым прибежал к прозверевшему, за что и поплатился. Теперь у Льятрэха не было ни малейшего желания нянчиться с безумцем. — Хватит! Избавьте его от мучений.
— Она! — прокричал прозверевший. — Она совсем рядом, она поднимается из пучин…
Однако милосердный нож одного из служек отправил бедолагу во Внешние Пустоты раньше, чем она начала наказывать непокорных.
Раньше, но ненамного.
* * *
Зачем, капитан, ты изменил свои планы? Захотел, чтобы «как проще», «меньшей кровью»? Хоть и понимал: нет, не «меньшей», что так, что эдак, — просто тебе претила мысль об убийстве Клина и Трасконн… или ты боялся, что не сможешь их убить?
И… да, так проще, тут ты прав.
В коридоре было тихо и царил полумрак. Паломники, даже самые неподъемные и ленивые, отправились к Храму, чтобы поглазеть на церемонию внесения святых реликвий, и в гостинице остались лишь занедужившие и обслуга из монахов.
Да еще на сеновале лежит Элирса, которую усыпил своими колдовскими чарами Ясскен. Сам Ясскен сейчас замер у коридорного поворота, что ведет к лестнице, — сторожит. Клин отправлен следить за жонглером и помешать не сможет.
Ну, капитан, чего ждешь? Чтобы в голове просветлело? — не жди, после такой-то порции лепестков (точнее, после череды дней, когда порции следовали одна за другой, с перерывом на еду-питье и сон, похожий на бред), после всего этого не требуй от своей головы слишком многого, капитан. И коридор, который дрожит, подобно натянутой струне, не виноват да и не дрожит он, стоит как стоял. И ты стоишь на месте а тебе бы поспешить, капитан!..
Нет, правда, ведь поймают с тем, что у тебя в руке, — и… «роющий яму сам в нее…»
Ох, не надо было про яму! Ладно, давай, по стеночке медленно крадись к двери, потянуть ее на себя (дверь! дверь! — не стену, капитан!), открыто? — входи!
В памяти скороговоркой бьется: «…горький хрен, что не слаще редьки, кровь с песком на борцовой арене, хорь в курятнике, вор в гареме, взбунтовавшийся раб триремный, запах воли, вкус листьев прелых!..»
— О да, — громко сказал К'Дунель пустой комнате, — о да, наша прелесть! Угадай, что у меня за пазухой! Ни за что не угадаешь, сукин ты сын! Сюрприз!
Он вытащил припрятанный под кафтаном экземпляр «Не-Бытия» (куплен в Лимне за большие деньги, между прочим! — и с большим риском!) и засунул в сундук жонглера, на самое дно.
Впрочем, монахи, когда будут искать, обязательно найдут.
— Скажешь, нечестно, наша прелесть?
* * *
После двух порций священных жертв, когда купель наполнилась до краев, Хиларг Туиндин дал знак, и цепь чуть приподняли. Жертвы продолжали висеть и истекать кровью, но теперь она сочилась тоненькими струйками… остатки, последние капли.
Пора печатать Книгу.
Оправив на себе праздничную мантию, патт принял из рук жреца первый фолиант с чистыми страницами и приблизился к купели. Здесь он расстегнул замок на обложке и пролистал книгу, показывая, что ее страницы пусты; снова клацнул защелкой, запирая переплет. «Как старый Жмун перед фокусом», — подумал Гвоздь.
Тем временем двое служек предупредительно подвернули патту рукава, и Туиндин, ловко перегнувшись в поясе, наклонился и окунул фолиант в кровь. Подержал (барабаны били, били, били! и флейты — как рыдающие голоса умерших…), вынул и вытянул руки, чтобы служки отерли с оклада лишнее. Затем подошел к пюпитру, что рядом с купелью, и расстегнул замок. Согласно обычаю, первую напечатанную Книгу следовало раскрыть на случайной странице и прочесть, что там написано. Считалось, таким образом Сатьякал подавал неумным человекам знамения о грядущем.
Барабаны умолкли в одночасье, будто упругая кожа на каждом превратилась в пустоту и стучи, не стучи…
Клацнула застежка замка, Хиларг Туиндин с преисполненным естественности и беззаботности лицом распахнул книгу (нет, уже Книгу!) примерно посередине.
И отшатнулся, по-женски прикрывая рот рукой; потом вороватым жестом перелистнул несколько страниц: вперед, назад, скорее, скорее, еще, ну же!..
Наконец захлопнул… точнее, попытался захлопнуть, влажная Книга выскальзывала из трясущихся пальцев, он пошатнулся, потерял равновесие, упал.
Наверное, ожидал смеха с галереи, где стояли паломники, но нет… оттуда уже увидели, кто-то прочитал, кто-то услышал шепот и догадался.
Алые буквы, проступавшие на каждой странице, были большими, заметными издалека:
МЫ СНИЗОШЛИ
И только это… хотя, этого было более, чем достаточно. Мгновение спустя они услышали, как на внешней галерее истерично закричали паломники — все разом.
* * *
Ясскен еще немного постоял в коридоре, убеждаясь, что К'Дунель слишком увлечен собственной местью и видениями, дарованными дурманящим порошком. Исподволь влиять на капитана, чтобы тот принимал дозы так часто, было нелегко, но Ясскен предпочел подстраховаться. Он не имел права на ошибку.
Теперь, бесшумно приблизившись к комнате, соседней с той, где жил жонглер (а также Дальмин и Айю-Шун), трюньилец прислушался. Из-за двери доносились приглушенные голоса: молодой графини Н'Адер, Дровосека-младшего и Кукушонка. Паломничество в Храм уравняло всех — и на одном этаже, рядом, теперь могут жить власть имущие и обычнейшие жонглеры. А капитан гвардейцев — ночевать на конюшне.
Тонкая, будто порез, улыбка искривила губы Ясскена. Он протянул руку и дважды резко постучал в запертую дверь (голоса мгновенно смолкли), после чего отступил в тень и «набросил» на себя «паутинку».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});