Но смех умолк, а что ещё имеет значение в этом лучшем из девяти миров? И Грам Гримсон, главный телохранитель альдермана, долго ещё будет сокрушаться, что не оказался рядом со своим господином! Секира! Чернь берется за колья и дубины, факела горят ярко, и брать господское серебро и господских дочерей весьма приятно…
Как только я отошёл от усадьбы Свена на десяток шагов, смех вновь полился с небес. Возобновился, удаляясь…
Я побежал, пытаясь догнать.
Налетел на воз, выезжавший из-за угла. Вскочил, ужасаясь — смех затихал! — но меня схватили чьи-то цепкие пальцы.
— Привет, рыжий! — весело сказал круглолицый Эгги Ёкульсон. — Куда летишь?
— За предел миров.
— Чего?..
Помнится, я уже однажды бил Эгги топором, только не лезвием. Самое время исправить дело. Сын Ёкуля любил в детстве ковырять в носу. Теперь ему будет трудновато это сделать.
Я побежал, догоняя смех.
По дороге мне попалось ещё несколько знакомых лиц. Я знал их когда-то. Эрвальд Колбаса, старики Фундин и Альвар, Тервин и Хейда, такая прекрасная пара, ещё кто-то… Я убил их всех. Без жалости и мысли. Исполнилось пророчество Альвара. Он сказал, что я убью их снова. Что же, мудрое пророчество. Я бежал за смехом, бежал на звук, убивал всех, кто оказывался на пути. Летучий смех почти позволял догнать себя, но тут же летел в другой конец города. И мне показалось, что я стою на месте и бью топором ртутную гладь лица-зеркала Хранительницы. А мёртвое поле вокруг нас вопит, словно тысяча безумцев. Это была не казнь врагов, ибо своих врагов, как у моих спутников, у меня не было. Не нажил. Месть? Я не знал никого, воистину достойного мести. А ничтожеству не мстят.
Устранение преград. Срывание масок. Сокрушение идолов. Это мудрость, и это смех.
Мертвецы мудры и веселы, и ещё им не ведом стыд.
…я вышиб посох из рук Корда, разбил арфу Борина, сломал трости Дарина и Тидрека, раздробил бедро Дэору, треснули ребра-рейки Асклинга, рухнул с разбитой головой Эльри, раскололся чёрный меч Унтаха, и лопнули, будто ягоды, губы моей Митрун…
И пали от моей руки Асгерд и Турлог, самая прекрасная пара Норгарда, мои родители.
Я зарубил мать, потом отца. Быстро, бесстыдно, безмолвно. И руки мои не дрожали.
Смех исходил от Старого Балина. Исполинский дуб словно насмехался надо мной. Насмехался, скрывая в себе другой, мой смех. И тогда топор впился в корни священного древа.
Летели щепки, когда я рубил под корень могучий дуб. Он лишь насмехался. И дрогнула земля. Из-под корней Балина, шипя и скрипя, выползал змей. Змей в синей чешуе, змей с лицом косматого цверга…
С моим лицом.
В ужасе я выронил секиру. Пальцы дрожали. Голос глухо звучал над залитыми кровью улицами Норгарда.
— Нет, я так и не спас Норгард… Такой Норгард мне не нужен.
А змей шипел, разматывая кольца, разливаясь по земле, тёк, точно пена из бочки… шипел, точно пиво. Словно там, под корнями дуба, был скрыт волшебный котел, кипящий источник мудрости трех норн.
— Митрун… — прошептал я, — Митрун, отец, матушка… Эльри, Корд… простите меня, господа. Простите, братья… Я быстро… Я сейчас… подождите… не уходите…
Не было никакой надежды, что они откликнутся. Но…
— Снорри! — крикнул Дэор. — Топор!
Я бежал. Я снова бежал.
— Ты! — ведьма-тролль схватила за полу плаща. — Пена хлещет через край, нет разницы между мёртвыми и живыми, ветер терзает древо, пыль поёт над рекой, а потом — открываются глаза… Сквозь туман не видно солнца, звонкое серебро пьётся легко, а жертвы надо уметь приносить. Они все живы.
Я упал. Я пропал. Провалился в подземный мир. Я был червем. Я был мечом. Я небо пил. Я корни рвал. И под землёй звучало сердце мира. И смех мой там звучал.
Окунул голову в чан с пивом. В тот бездонный чан, из которого ползла исполинская змея. Ухватил зубами хвост змеи. Разгрыз жёсткую чешую. Развёл огонь под чаном. Заварил во хмелю свою кровь и свой огонь. И плоть синей гадины. Гадины с лицом цверга. С моим лицом.
Я выпил пива.
Раскололись горы.
Смех разрывал моё горло — и горы смеялись вместе со мной.
Я медленно вышел из подземного мира, из-под корней Старого Балина, и разогнулся. Мой Норгард был отныне во мне. Тот маленький уютный городишко, который я знал и любил с детства, вырезан в моём сердце, точно руны на доске. Лица друзей-сорванцов, лица взрослых. Сады и резные заборчики. Лес. Горы… о, конечно, горы! Волны Андары. Восходы и закаты. Пиво и песни.
И ещё много, много чего…
Я полностью выплатил вергельд за то давнее убийство, что случилось, когда мы были детьми.
И девочка-цверг подошла ко мне, и мы смотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова.
Я знал, что был обречён выплатить долг горам. И теперь был свободен.
Смех.
Зеркала не стало. И Хьёлле не стало. Зато в сером небе над мёртвыми холмами парил синий дракон. Лицо того дракона не было моим лицом.
Там, в городе, были мои друзья и недруги. Моя любимая и мои спутники, которых я оскорбил и не знал, простят ли. И я готов был умереть за свой мир во второй раз. И еще тысячу раз. Ни Митрун, ни Эльри, ни Корд, ни Борин, ни Дэор, ни Асклинг не станут обзывать меня недоумком, оскорблять ненужной помощью, жалостью или непрошенным сочувствием. Однако я знал, что с радостью отдам им всё, что имею, если попросят. Да и сами они тоже готовы на это…
Чтобы понять эти несложные вещи, мне пришлось умереть, воскреснуть, сходить с ума три года, преодолеть три моря и лиги горного пути, убивать цвергов и двергов, покусать бессмертную Хранительницу за зад и выпить собственный смех. Если я не войду в круг самых отъявленных безумцев — обижусь смертельно.
* * *
С безоблачного бесцветного неба шёл тёплый дождь.
Дождь падал на камни, прошивал туман, наполнял бурный поток под черным мостом.
Я улыбался теплой улыбкой.
Старый Балин за тысячи альнов отсюда улыбался мне в ответ.
Скелле Корд'аэна
Девять взмахов кисти
Корд'аэн постучал посохом в дверь. С двери слетела облупившаяся краска. Петли жалобно скрипнули, пуская друида внутрь.
Против ожидания, комната оказалась большая и красивая: дощечки на полу, высокий потолок, позолоченные подсвечники, роскошные кресла… Воображение рисовало маленькую, зачуханную каморку, всю в пыли и побелке, а получилось — тронный зал.
И четыре пустующих трона по углам зала. А посреди — котёл, наполненный огнём. Девять отрезов алого шёлка, скрывающие нечто на стене.
"Картины?" — подумал друид.
— Проходи, усаживайся, — донеслось хрипло приглашение, — ты долго шёл сюда.
Друид не заставил просить себя дважды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});