Читать интересную книгу Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

Ницше считал свою философию введением в начало новой эры. Он ждал от XX в. перемен и сдвигов (по сравнению с прошлым). «Кулисы мирового театра могут еще какое-то время оставаться старыми, разыгрывающаяся пьеса уже другая. Исчезновение при этом прежних целей и обесценение прежних ценностей воспринимается уже не как голое уничтожение и не оплакивается как ущерб и утрата, но приветствуется как освобождение, поощряется как решительное приобретение и понимается как завершение». Как писал немецкий философ Мартин Хайдеггер (1889–1976), Ницше прямо увязывал все бытие Запада с нигилистической философией. Суть ее идей, ее движения состоит в осознании факта смерти христианского Бога.

Нигилизм Ницше предполагал не только отсутствие веры в христианского Бога. С этим большинство рациональных европейцев и американцев смирилось, воспринимая образ Господа как некое туманное явление, напоминающее свет давным-давно погасшей звезды. Философ М. Хайдеггер так оценил это событие: «Это начало серьезного отношения к вышеупомянутому «событию»: «Бог умер».

Подобные настроения тогда входили в обиход.[622] Антихристианство Ницше не так примитивно и прямолинейно, как это кажется на первый взгляд. Можно верить в Бога – но не принимать Церковь (за ее оправдание зла и выдачу индульгенций властям). Ницше, разумеется, ощущал необходимость веры как источника надежды. Однако никак не мог соотнести чаяния людские с делами Церкви. По словам Е. Трубецкого, это и было «тайной мукой его атеизма». Бердяев вобщем-то верно говорил: «Как понять в глубине отношение Ницше к христианству? Он был врагом христианства, считался самым страшным его врагом, писал о христианстве очень дурно и несправедливо, написал «Антихриста» – самое, вероятно, слабое из своих произведений. Но Ницше был вместе с тем человеком, раненным Христом и христианской темой. Антиэрос был связан с эросом. Он боролся с Христом, но боролся как человек, для которого Христос был дорог в самой глубине его существа. Уже в состоянии безумия он подписывал свои письма: «Раненный». У него, несомненно, есть сильный христианский элемент, хотя и извращенный».[623]

Ницше ощущал близость духа двух наших рас и народов. Ведь отдаленными его предками были Ницкие. Они жили в Польше, относя себя к славянам. Может быть, отсюда огромный интерес «шляхтича философии» к культуре России. Ницше сделано было однажды удивительное признание, которое редко услышишь из уст горделивой и самовлюбленной Европы: «Я обменял бы все счастье Запада на русский лад быть печальным». Особенно знаменательным и важным представляется высказывание, которое можно считать его политическим духовным завещанием. Сравнив две «цивилизации» – русскую и западноевропейскую, – он, словно молотом, вбивает в головы политиков и идеологов Запада поистине пророческую фразу: «Мелочность духа, идущая из Англии, представляет нынче для мира великую опасность. Чувства русских нигилистов кажутся мне в большей степени склонными к величию, чем чувства английских утилитаристов… Мы нуждаемся в безусловном сближении с Россией и в новой общей программе, которая не допустит в России господства английских трафаретов. Никакого американского будущего! Сращение немецкой и славянской расы».[624]

Некоторым в России мысль эту неплохо бы усвоить ab incunabulis! (с пеленок). Однако такое «сращение» не может быть слепым волевым актом, актом насилия или подчинения.

Понятно, что иные славяне не могли оставаться равнодушными к этому Вотану философского царства… Поэт и мыслитель А. Белый, влюбленный в Ницше, постоянно возивший с собой наряду с «Евангелием» его книгу «Так говорил Заратустра», посетил могилу философа близ Лейпцига, с которой и взял, словно священную ветку Палестины, сорванные листики неумирающего плюща. Кстати говоря, изречение Ницше украсило фронтон построенной в Москве на рубеже столетий гостиницы «Метрополь», над которой потрудились М. Врубель и Ф. Шехтель (1900), а украинский поэт Максим Рыльский (1895–1964) посвятил философу прекрасный сонет «Ницше», выразив в нем душевный трагизм и величие мыслителя.

Людей и змея, солнце и орлаБлагословил он на высотах чистых:Добро и мудрость, свет и мощь крыла —Для бурь, для счастья, для вершины льдистой.Чело ему безумьем обвилаЗмея: тогда из суемудрых истинБольная мысль помалу проросла, —Орел упал на землю в сумрак мглистый.Здесь он пред солнцем на колени встал, —Но посмеялось и оно надменно, —И он умолк, не раскрывал уста.Любви лишившись, отрешась от гнева,Ушел он в тень, где не звучат слова,Где гнев безжизнен и любовь мертва.[625]

Если Фридриху Ницше самой судьбой было уготовано (на какое-то время) стать властителем дум немецкой расы, то

Зигмунду Фрейду (1856–1939) довелось выступить в роли мастера сновидений и психологии. Прежде чем стать основателем психоанализа и знатоком человеческой психики, он все же успел потренироваться на миногах, рыбах и раках…

О ранних годах его жизни и учебы известно следующее. Родом из семьи торговцев. Лучший ученик в классе 5 лет подряд, Фрейд закончил один из самых авторитетных медицинских факультетов Европы в Венском университете в 1881 г. и спустя 9 лет получил диплом доктора. Перед нами предстает одаренный юноша, читавший на шести языках, не считая латыни и греческого. Увы, все мечты о науке пришлось на время забыть. Наукой в Вене могли заниматься в те годы лишь богатые люди.

Он прошел хорошую школу у профессора Э. Брюгге, одного из светил тогдашней Европы. Тот внушал ему: «Опоздать к началу работы – значит не подходить для своей работы». Тогда еще других причин для отстранения от места не было. Хотя антисемитизм поднимал голову. Появилась статья профессора Бильрота «Медицинская наука в германских университетах», чернившая евреев и обвинявшая их во всех смертных грехах.

Ему же пришлось зарабатывать на жизнь врачебной практикой. После получения доцентуры и субсидии он уехал в Париж, где познакомился с врачом-психологом Ж. Шарко. О нем говорили, что он исследует человеческое тело, как Галилей исследовал небо, Колумб – моря, Дарвин – флору и фауну Земли. Шарко, собственно, и стал его учителем в области неврологии. Американский писатель И. Стоун отмечал: «Как интеллектуал, проведший годы взросления в физиологической лаборатории профессора Брюкке и в городской больнице, он был знаком лишь с серьезной, научной Веной, совершенно отличной от простонародной Вены, от Вены, где царил дух гениальных композиторов, – Моцарта, Бетховена, Шуберта, плеяды Штраусов, мелодичная музыка которых украшала жизнь венцев».

Зигмунд Фрейд.

Фрейд влюбился, и его жизнь украсила избранница, которую он увлек своими пламенными рассказами о мужских половых железах морского угря.[626]

Психотерапия известна давно (целители, маги, шаманы, предсказатели)… Как предмет экспериментального исследования, она получила распространение в конце XVIII в. с появлением работ Месмера и его опытов («животный магнетизм»). Франц Месмер (1736–1815), доктор медицины Венского университета, вынужден был покинуть Австрию «из-за слишком большой смелости и необычности своего учения и врачебных методов».

В 1778 г. он приехал в Париж, где и стал пропагандировать теорию существования и действия универсального флюида. Говорят, он вдохновлялся тайными учениями франкмасонов. Месмер полагал, что его теория основана на физиологии и близка к теориям электричества или магнитов. Не углубляясь в психоаналитические дебри, заметим, что с его появлением магнетические сеансы стали еще и модной салонной игрой. Свет был буквально им очарован. Он пытался и Людовика XVI обратить в свою веру. Им овладела «потребность властвовать над больными».[627]

Врачи и политики очень близки своими мотивациям. Те и другие предлагают свои способы лечения. У них те же пациенты, клиентура и даже одни и те же болезни. Зачастую трагически схожи и итоги воздействия.

Психоанализ стал наукой, ибо мир усложнился, а человек оставался все таким же слабым и беззащитным существом. Жизнь, теряя последние остатки патриархальности и природного естества, становилась стремительнее, напряженнее. Нервы и психика не всегда выдерживали этот бешеный темп. Родившись в Вене, этом «самом сладострастном и сексуальном городе», психоанализ быстро распространился по всему миру. И, как нам представляется, не случайно эту науку ждал наибольший триумф в США и России, где ритм жизни был особенно высок и суров. В своей вступительной лекции «Введение в психоанализ» З. Фрейд сравнивал работу психолога с работой философа, историка и писателя. Это верно. Ведь и Гете назвал поэзию «дневником душевного состояния». Психоанализ – это попытка врача спасти человека от его самого, от комлексов и переживаний, которые преследуют его всю жизнь. Видно, так некогда и Геракл вознамерился вернуть к жизни Алкестиду, забрав ее у бога смерти Таната, пившего кровь из тела своей жертвы. Фрейд говорит, что сексуальные влечения играют невероятно большую роль в жизни человека, ибо, помимо доставленных физических наслаждений, участвуют в создании самых что ни на есть высших культурных, художественных, социальных ценностей человеческого духа. Их вклад нельзя недооценивать. Но одновременно те же сексуальные влечения являются причиной возникновения многих нервных и психических заболеваний. «Мы считаем, что культура была создана под влиянием жизненной необходимости за счет удовлетворения влечений, и она по большей части постоянно воссоздается благодаря тому, что отдельная личность, вступая в человеческое общество, снова жертвует удовлетворением своих влечений в пользу общества. Среди этих влечений значительную роль играют сексуальные; при этом они сублимируются, т. е. отклоняются от своих сексуальных целей и направляются на цели более высокие социально, уже не сексуальные. Эта конструкция, однако, весьма неустойчива, сексуальные влечения подавляются с трудом, и каждому, кому предстоит включиться в создание культурных ценностей, грозит опасность, что его сексуальные влечения не допустят такого их применения.