Читать интересную книгу Нагие и мёртвые - Норман Мейлер

— Они должны были бы дать тебе денек отдохнуть, — сказал Полак.

— Да. — Прошлой ночью он оказался никудышным разведчиком, все сделал не так, как нужно. Ох, если бы он не убил этого японца! Ведь с этого и начались все его ошибки. Он не мог перечислить всех своих ошибок, но был убежден, что их много.

— Ничего не случилось? — спросил Галлахер.

Мартинес пожал плечами и вдруг заметил, что Полак рассматривает засохшую на его руке кровь. Правда, она была похожа на грязь, но Мартинес не удержался и неожиданно для себя сказал:

— На перевале были японцы, и я убил одного. — После этого он почувствовал некоторое облегчение.

— Что? Что такое? Ведь лейтенант сказал нам, что там никого нет, — удивился Полак.

Мартинес опять пожал плечами.

— Идиот этот лейтенант. Спорил с Крофтом и уверял, что на перевале никого нет. А я ведь был там и видел японцев. Крофт говорил ему: если Мартинес сказал, что видел японцев, значит, они есть там, а лейтенант даже и выслушать не захотел, упрямый осел.

Галлахер сплюнул.

— Значит, ты прикончил японца, а лейтенант не поверил?

Мартинес согласился. Он и сам поверил теперь, что именно так все и было.

— Я слышал их разговор. Я молчал. А Крофт сказал ему… — Последовательность событий перепуталась в его памяти. Он не мог бы поклясться, но в данный момент ему казалось, что Крофт спорил с Хирном и последний утверждал, что нужно идти через перевал, а Крофт не соглашался. — Крофт приказал мне молчать, когда разговаривал с Хирном. Он знал, что Хирн круглый идиот.

Галлахер с сомнением покачал головой.

— Упрямый дурень был этот лейтенант. Вот и получил за это.

— Да, он получил за это, — согласился Полак.

Конец разговора запутал все. Если человека предупреждают, что на перевале японцы, а он думает, что их там нет… Здесь что-то не так. Полак никак не мог разобраться; он понимал, что здесь что-то кроется, а что именно — оставалось непонятным, и это бесило его.

— Значит, тебе пришлось шлепнуть японца? — с завистливым восхищением проговорил Галлахер.

Мартинес кивнул. Он убил человека, и, если теперь придется принять смерть, умереть на этой горе или там, в тылу японцев, ему придется умереть с тяжким грехом на душе.

— Да, я убил его. — Несмотря ни на что, в его голосе слышались нотки гордости. — Подкрался сзади — и трах… — Он издал звук рвущегося полотна. — И японец… — Мартинес щелкнул пальцами.

— Здорово. Только мексиканцы так могут! — засмеялся Полак.

Мартинес наклонил голову, застенчиво выслушав похвалу. Настроение у него то поднималось, то резко падало. При воспоминании о золотых зубах, которые он выбил из челюсти трупа там, на поле сражения, его охватывали отчаяние и страх. Он не признался ни в первом грехе, ни во втором. Ему было горько. Как все устроено несправедливо! Рядом всегда должен быть священник, который помог бы спасти душу. На какой-то миг Мартинесу захотелось бросить взвод и бежать назад, к берегу, чтобы вернуться невредимым и исповедаться. Но это было невозможно. Сейчас он понял, почему его потянуло именно к Полаку и Галлахеру. Те были католиками и могли понять его. Целиком погрузившись в свои размышления, он инстинктивно предполагал, что они переживают то же самое.

— Плохо вот что, — сказал он, — если придется сыграть в ящик, тут даже священника нет.

На Галлахера эти слова подействовали как удар хлыста.

— Да, это правда, — пробормотал он, внезапно охваченный страхом и неприятным предчувствием. Он представил себе убитых и раненых солдат взвода, скрюченных в неестественных позах, и вообразил себя лежащим на земле и истекающим кровью. Гора, как ему почудилось, задрожала, его обуял ужас. Он вспомнил о Мэри.

Интересно, получила ли она отпущение грехов? Наверное, не получила, и у него появилась легкая обида на нее. Ему придется расплачиваться и за ее грехи. Но эти мысли сразу же рассеялись, появились угрызения совести — как нехорошо подумал он о мертвом человеке. В этот момент он не воспринимал Мэри как умершую.

Оцепенение, стоицизм, которые как бы защищали его на этом переходе, начали быстро исчезать. Сейчас он ненавидел Мартинеса за то, что тот рассказал. Никогда прежде Галлахер не позволял себе показывать свой страх.

— А-а, в этой проклятой армии всегда так! — гневно проговорил он и вновь почувствовал вину за свой цинизм.

— Из-за чего вы так волнуетесь-то? — спросил Полак.

— Да вот священника у нас нет, — живо отозвался Мартинес.

В голосе Полака послышалась такая уверенность, что Мартинес подумал: может быть, он найдет ответ где-нибудь в анналах катехизиса и это спасет положение…

— Думаешь, это не так важно? — спросил Галлахер.

— Тебя интересует мое мнение? — сказал Полак. — Плюнь ты на эту хреновину. Это же ерунда.

Галлахер и Мартинес испугались такого богохульства. Галлахер инстинктивно устремил взгляд ввысь. Оба сожалели, что оказались рядом с Полаком.

— Ты что, атеист? — Галлахер считал, что самые никудышные католики — итальянцы и поляки.

— А ты веришь в это дерьмо? — спросил Полак. — Знаешь, побывал я в этой лавочке и понял, что это такое. Это только чертовски удобная штука, чтобы делать деньги.

Мартинес старался не слушать.

Полак все больше распалялся. Подавляемая в течение долгого времени озлобленность, а вместе с ней и напускная храбрость вылились наружу, потому что он тоже чего-то боялся. Ему казалось, что он насмехается над таким же парнем, как Левша Риццо.

— Ты мексиканец, а ты ирландец — вам-то хорошо. А вот поляки, они ни черта не имеют. Слышали ли вы, чтобы в Америке кардиналом был поляк? Ни черта. Я знаю, у меня сестра монашка. — Несколько секунд он думал о сестре. Потом его вновь охватило какое-то беспокойство, что-то было не так, он чего-то никак не мог постичь. Он взглянул на Мартинеса. В чем же дело? — Будь я проклят, если когда-нибудь попадусь на эту удочку! — сказал он, не зная толком, что имеет в виду, и ужасно разозлился. — Если знаешь, что творится, надо быть последним дураком, чтобы поддаваться этому обману! — со злостью продолжал он.

— Сам не знаешь, что плетешь, — проворчал Галлахер.

Появился Крофт.

— Пошли, ребята, берите свои рюкзаки.

Полак испуганно оглянулся по сторонам и после ухода Крофта покачал головой.

— Ничего себе, пошли. В гору-то! — усмехнулся он. Руки его все еще дрожали от злости.

Когда тронулись, разговор прекратился, но каждый был взбудоражен. До полудня взвод взбирался на горный хребет. Казалось, подъем никогда не кончится. Люди карабкались по скалистым уступам, а на крутых склонах цеплялись руками и ногами за траву и взбирались вверх, как по веревочной лестнице. Прошли через лес, покрывавший хребет и спускавшийся вниз к глубоким лощинам. Поднимались все выше и выше. От напряжения дрожали ноги, а рюкзаки давили на плечи, словно пудовые мешки с мукой. Каждый раз, когда преодолевали очередной подъем, людям казалось, что вершина горы совсем рядом, но неожиданно перед ними вырастала крутая скала, за ней — еще одна. Крофт предупреждал их об этом. Несколько раз он останавливался и говорил:

— Вы должны уразуметь, что эта проклятая гора очень высокая и до ее вершины быстро не доберешься.

Они слушали его, но не верили. Обидно было взбираться вверх и все время сознавать, что конца пути не видно.

К полудню они достигли края хребта и остановились пораженные. Хребет резко обрывался, и на несколько сот футов вниз шел крутой скалистый склон, переходивший затем в каменистую долину.

Дальше возвышалась сама гора Анака, уходя вверх так далеко, что можно было видеть расположенные ярусами леса, слои глинистой почвы, дикие заросли и скалы. Вершину горы рассмотреть было невозможно: ее скрывали облака.

— Господи, неужели нам придется взбираться туда? — задыхаясь, проговорил кто-то.

Крофт пристально и с тревогой смотрел на людей. На его лице выражались те же чувства, что и на лицах солдат. Он так же устал, но понимал, что ему придется тащить людей за собой чуть ли ни по одному ярду.

— Сейчас мы поедим здесь и двинемся дальше. Понятно?

Послышались недовольные возгласы. Крофт сел на валун и стал пристально вглядываться туда, откуда они пришли. В нескольких милях отсюда он мог различить желтые холмы, где взвод попал в засаду, сейчас где-то там затерялась группа Брауна. Еще дальше виднелась полоска джунглей, окаймлявшая остров. За этой полоской простиралось море, откуда они высадились на остров. Казалось, что все вокруг вымерло. Война в этот момент была где-то далеко, по ту сторону горы.

За спиной гора Анака давила на него, словно огромное живое существо. Обернувшись, он посмотрел на нее оценивающим взглядом, вновь испытывая непонятное волнение, возникавшее у него всегда при виде этой горы. Он взберется на нее, в этом он может поклясться. Но его угнетало отношение к нему людей. Он знал, что его недолюбливают, и это его мало трогало, но сейчас его просто ненавидели, и ему было не по себе.