Правительственные чиновники, каждый раз говоря о необходимости "стать человеком", всегда увязывали это с "идеологическим перевоспитанием" и "моральным перерождением". Я же пекся о "сохранении своего лица" и больше думал о том, как ко мне относятся мои домочадцы, да и общество в целом, сможет ли оно терпеть такого, как я. Компартия и правительство если и захотят оставить меня в этом мире, то вряд ли с этим согласится общество. Меня хоть и не будут бить, но будут ругать, будут плевать в меня.
Каждый раз, когда начальство тюрьмы говорило об идейном перевоспитании, оно всегда подчеркивало: поступки людей определяются определенными мыслями. Следует определить мотивацию поступков преступника и решать проблему, начиная именно с нее. Тогда и преступлений не будет. Однако я всегда думал, что никогда более не сделаю того, что уже натворил. Если люди нового Китая примут меня, я смогу гарантировать, что никогда не совершу противоправного действия. Зачем для этого все время копаться в моих мыслях?
Ключевой вопрос — "как стать человеком" — я рассматривал с позиции того, как относятся ко мне, а не как я сам должен поступать в тех или иных случаях.
Тем не менее, начальство ставило вопрос так: если как следует перевоспитаешься, народ проявит к тебе снисхождение. А если не сможешь или не захочешь, народ на компромисс не пойдет. Фактически все зависит от тебя самого.
Этот факт привлек мое внимание, иначе говоря, после долгих и тяжелых раздумий я стал потихоньку соображать, что нужно делать, чтобы стать настоящим человеком. А началось все с одного незначительного случая.
Вопрос заключен в самом себе
Воскресенье. По обыкновению в этот день мы занимались стиркой, а потом наступало время так называемого культурного отдыха. Настроение было хорошее, и я отправился в читальню полистать журналы. Не успел я расположиться, как услышал на дворе такой разговор:
— Никто из вас не играет в теннис?
— Я не умею. Идите к Пу И, он умеет.
— Он умеет, но не сможет, неизвестно, когда еще он достирает свою одежду!
— В последнее время он стал стирать намного быстрее.
— Вот уж не поверю!
Меня это разозлило. Было очевидно, что я уже постирал свою одежду, да и не хуже, чем другие. А тут еще кто-то, видите ли, не верит. Можно подумать, что я от природы не способен чему-либо научиться.
Я нашел ракетку и вышел во двор. Я не собирался играть, мне просто хотелось, чтобы люди видели, что стирка закончена.
Я не застал тех, кто разговаривал. Но тут нашелся человек, который захотел поиграть со мной в теннис. Мы с ним сыграли сет. Вокруг собрались зрители. Я играл с азартом, даже вспотел.
После игры, когда я мыл руки под краном, я заметил начальника тюрьмы. В воскресный день увидеть начальство было делом нередким. Он часто приходил сюда именно в воскресенье.
— Пу И, у тебя сегодня успехи.
— Давно не играл, — сказал я не без удовольствия.
— Я говорю о другом. — И он указал на веревку, на которой сушилась моя одежда. — Наметился прогресс, вот ты и не тратишь теперь на стирку времени больше, чем другие. Можешь, как и все, наслаждаться отдыхом.
Я поспешно закивал и прошелся вместе с ним по двору.
— Раньше, когда другие отдыхали, тебе приходилось трудиться в поте лица. Ты ощущал неравенство и от этого страдал. А теперь научился стирать, и на душе полегчало. Получается, что вопрос все же в самом себе. И не нужно переживать по поводу того, как к тебе относятся.
Через некоторое время он улыбнулся и сказал:
— Вторая мировая война превратила тебя, императора, в преступника. Теперь возникла новая борьба, на этот раз в твоем сознании. И она превратит преступника в обыкновенного трудящегося. Что такое император, ты уже познал. Но борьба еще не завершена. В душе ты еще не чувствуешь себя таким же, как все. Нужно это осознавать!
После его ухода я задумался. В душе я был согласен с первой частью его утверждения, но разве я продолжаю вести себя как император? Однако, признав первую часть его замечания, я постеценно стал понимать и вторую. Правоту его высказывания подтвердила жизнь.
В тот день после того, как мы убрали мусор (такой труд уже стал делом обычным) и вернулись в свои комнаты, член группы по быту устроил нам разнос:
— Моете руки, а кран не закрываете. Вода так и течет. Это безответственно, в следующий раз имейте в виду.
Да Ли тут же спросил меня:
— Пу И, ты последним мыл руки?
Я подумал. Получалось, что я.
— Я, наверно, забыл закрыть кран.
— Когда ты перестанешь забывать?
— Бывает, что и не забываю.
Некоторые тут же захихикали. Среди них Лао Юань. Он спросил:
— Выходит, что и забываешь. Значит, несколько раз не закрывал.
Я не обратил внимания на его слова. Тут возмутился Да Ли:
— И не стыдно тебе? Не знаешь, откуда такие замашки? Да это все прежние привычки дворцовой жизни. Ты и раньше никогда не закрывал за собой воду и к крану никогда не прикасался. Воду для тебя открывали и закрывали другие. Ты и теперь, когда входишь в комнату, знаешь только открыть дверь и никогда не закрываешь ее за собой. Все еще продолжаешь считать себя императором!
— Я, кстати, вспомнил, — сказал Лао Юань, — иногда, когда ты открываешь дверь, ты берешься за ручку газетой. Зачем?
— Боишься испачкаться, да? — встрял Да Ли.
— За ручку хватаются все, разве она не грязная?
Кто знал, что эта фраза вызовет у многих неудовольствие. Один спросил: "А почему это другим она не кажется грязной, а только тебе?" Другой подхватил: "Один ты чистюля, а на других плевать?" Третий стал доискиваться: "Дверь тебе кажется грязной или люди?" Еще один возмутился: "Ты что, выше других? Никого и в грош не ставишь?"
Пришлось оправдываться и доказывать, что у меня и в мыслях не было желания кого-то унизить. Однако на душе стало не по себе. Как же так получилось? Почему я не такой, как все? Потом кто-то заметил, что в бане я всегда первым прыгал в бассейн, а когда туда прыгали другие, я уже выходил. Еще припомнили, что в Советском Союзе на Новый год я первым съедал тарелку с пельменями. Слушая все это, я про себя отмечал, что никогда не обращал внимания на мотивы своих поступков. Получалось, что в душе я все-таки еще оставался императором. И тут я не мог не согласиться с критикой Да Ли.
Вспоминая это сегодня, я понимаю, что Да Ли тогда и в самом деле был моим строгим наставником. Что бы он тогда ни говорил, его слова заставляли меня задумываться над тем, что прежде не вызывало у меня сомнений. В конце концов, я не мог не признать, что в большинстве случаев я сам был виноват в своих прегрешениях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});