Приблизившись к пристани, мы пришвартовались к деревянному помосту. Тут же сразу появилось несколько весьма воинственно настроенных портовых служащих, которые, завидя на палубе толпу индейцев, да с ними еще и негров, подняли было крик, но едва они увидели меня в парадном мундире английского капитана, как физиономии их сразу же преобразились. Уже несколько лет, со времени Утрехтского мира, между Нидерландами и Англией сохранялись добрые отношения, и потому мой мундир произвел должное впечатление: здесь, в голландской колонии, к англичанам тоже относились с надлежащим почтением.
Начальник портовой службы, узнав через Фуюди, что я прибыл к генеральному директору колонии как полномочный посланник, стал еще приветливее и повелел одному из своих людей проводить меня в губернаторский дворец.
Немало времени утекло с тех пор, как я покинул Джеймстаун в Вирджинии, и за все эти годы, скитаясь по необитаемым островам, диким рекам и девственным джунглям, не видел ни одного города. А тут вдруг сразу десятки настоящих домов и даже несколько каменных двух- и трехэтажных зданий, улицы, наполненные шумом и гамом, показавшимся мне оглушительным, всюду говор и суета, кареты и повозки в конных упряжках, снующие тут и там пешеходы разных национальностей и разного цвета кожи. Торговцы, ряды лавок со множеством всяческих товаров. Городишко был небольшой, но, повторяю, суета в нем показалась мне невообразимой и пугающей.
Из рассказов померунских араваков я узнал, что по принятому здесь обыкновению всякий уважающий себя белый обычно ходил по городу с эскортом из нескольких вооруженных слуг, индейцев или негров. Поэтому и я, направляясь к генеральному директору, взял с собой в качестве сопровождающих не только Фуюди как переводчика, но также и Арнака и пять вооруженных воинов из его отряда. Резиденция генерального директора находилась на противоположном конце городка и представляла собой довольно большое двухэтажное здание, в котором, кроме того, размещалась и колониальная администрация. В дом мы вошли только вдвоем: я и Фуюди, а моя «свита» осталась на улице. Принял нас секретарь директора, не старый еще голландец с румяным лицом, в очках, со светлыми и какими-то поразительно мертвыми глазами. Меня обрадовало, что он владеет английским языком, и, объяснив ему цель своего визита, я попросил о встрече с генеральным директором. Лицо секретаря выразило растерянность, будто он не совсем меня понял, но, с минуту помолчав, он ответил:
— Его превосходительства генерального директора ван Хусеса сейчас в городе нет. Из поездки он вернется не раньше чем через неделю.
— А его заместитель?
— Минхер Хенрик Снайдерханс — здесь…
Секретарь смерил меня довольно недоброжелательным взглядом, а на его тонких губах промелькнула какая-то неопределенная усмешка.
— Простите, ваша милость, — недовольно буркнул он, — я что-то не совсем вас понял… В чем, собственно, дело? Вы, ваша милость, — англичанин, не так ли?
— Да, я из Вирджинии.
— А прибыли от имени и по поручению венесуэльских испанцев?
— Именно так!
— С целью вести с нами какие-то переговоры? — продолжал голландец, все менее старательно скрывая издевательскую насмешку в голосе.
— И никак не иначе! — ответил я.
— И вы, ваша милость, непременно хотите видеть вице-генерального директора, минхера Снайдерханса?
— Да!
— Тогда прошу минутку подождать! — сказав это, секретарь с кривой усмешкой на губах направился в соседнюю комнату. Его «минута» длилась чертовски долго. Как видно, им пришлось держать трудный совет, или, еще вероятнее, они хотели продемонстрировать, что не принимают меня всерьез.
Наконец оба вышли в довольно игривом настроении. Хенрик Снайдерханс, несмотря на свой высокий пост, был моложе секретаря и в то же время респектабельнее: резкие черты его лица выражали энергию, спесивость, даже, пожалуй, склонность к жестокости.
— Итак, нам выпала честь, — обратился ко мне тоже по-английски с иронической шутливостью Снайдерханс, — принимать испанского посла в мундире английского капитана.
— По меньшей мере, троекратное преувеличение, минхер! — подхватив его тон, отшутился и я.
— Даже троекратное? — удивился он.
— Троекратное: относительно посла, относительно чести и, наконец, относительно английского капитана.
— Так, значит, вы, ваша милость, не английский капитан?
— Нет.
— Так кто же вы, черт побери?
У них вдруг пропало желание шутить. Улыбки исчезли с лиц, вновь ставших по-чиновничьи серьезными.
— Хватит шуток! — воскликнул раздраженным тоном секретарь. — Как вы, ваша милость, проникли сюда, в нашу колонию?
— На шхуне, с индейцами.
Секретарь пронзил меня гневным взглядом, явно подозревая в скрытой издевке.
— С какими еще индейцами?! — воскликнул он.
— С араваками, — спокойно ответил я.
— Откуда они взялись? — Голос его был раздраженный и чуть недоумевающий.
— С Ориноко, — я был по-прежнему спокоен.
— Там нет араваков! — резко возразил он.
Я посмотрел на него взглядом, исполненным притворного сожаления:
— Ах, так! Нет? А кто в таком случае не так давно уничтожил сотню ваших акавоев? Подосланных к нам с разбойной целью?
Слова эти произвели на него такое впечатление, будто с ясного неба внезапно грянул гром. В комнате воцарилось молчание. Оба голландца уставились на меня, словно узрели злого духа или властителя тьмы Вибану. Еще минуту назад столь завидно румяная физиономия секретаря заметно побледнела.
Первым пришел в себя Хенрик Снайдерханс. Его издевательскую игривость словно рукой сняло.
— Так вы, ваша милость… вы?.. — и умолк, как бы смешавшись.
— Да, это я! — добродушно кивнул я головой.
— Белый Ягуар?! — В его голосе послышались нотки беспокойства.
— Собственной персоной! — ответил я. — Белый Ягуар к вашим услугам, господа!
Казалось, они никак не могли прийти в себя от изумления и взирали на меня, словно на выходца с того света. Не обращая внимания на их явное замешательство, я с убийственной вежливостью сказал:
— Еще раз убедительно прошу вас, господа, оказать мне содействие во встрече с его превосходительством, генеральным директором ван Хусесом, но прежде прошу не отказать в любезности взглянуть на это вот письмо губернатора Каракаса, с которым мне оказана честь ознакомить его превосходительство.
Я протянул им рекомендательное письмо на голландском языке. Они тут же внимательно его прочитали и восприняли его с одобрением.
— Я прибыл в вашу колонию вместе с сопровождающими меня лицами с самыми благими намерениями, — подчеркнуто торжественно заявил я, — и был бы весьма признателен за гарантии полной безопасности для меня и моих людей. Их семьдесят человек, в том числе четыре негра.