– А как вы догадались, что он лежит в этом сквере? – спросила Анна Тихоновна.
– Не знаю, – сказал я. – Просто пришло вдруг в голову.
– Он у нас такой, – сказал Вадим. – Далеко видит.
– Как это? – не поняла наша любознательная хозяйка.
Утром я пошел под моросящим дождем в универмаг покупать Сереже обувку. Выбрал дешевые желтые босоножки. Хватит форсить, пусть походит в том, в чем люди ходят. Расплатившись, вышел на улицу и – схватился рукой за грудь: закололо слева… да что ж это такое… что с тобой, ретивое?.. Никогда не болело, и вдруг… Я переждал, прислонясь к витрине и тихонько потирая грудь. Ну вот, отпустило.
Когда я, войдя во двор, направился к подъезду, на меня уставилась группка подростков возле турника. Среди них был и Валера в своей белой бейсболке. Он крикнул мне:
– Здрасьте! Как Сережа?
– В порядке, – ответил я.
Кажется, я стал дворовой знаменитостью.
В тот день мы не поехали на мыс Маврикия: усилился дождь. Сережа пребывал в безмолвной задумчивости. Я тоже, знаете, был не в форме. Зато Вадим разглагольствовал за троих, а достойнейшая наша хозяйка Анна Тихоновна, внимая ему, смотрела таким глубоким взглядом, каковой, если б не значительная разница в возрасте, можно было бы назвать влюбленным.
– …Они приехали из Италии в Штаты в девятьсот пятнадцатом, – говорил Вадим с рюмкой в руке. – Шестеро братьев Джакузи. С бешеной энергией начали изготавливать сперва винты для самолетов, а потом… – Он вылил из рюмки в рот и снова ее наполнил. – Потом их фирма переключилась на производство насосов. А почему? Сын Кандидо Джакузи болел артритом, ему прописали водные процедуры, гидропатию. И тогда папа сделал насос для домашнего лечения сыночка в ванне. В шестидесятые внук одного из братьев наладил выпуск ванн-джакузи. Вот как это было. Whirlpools… эх, забыл! Олег, как будет по-английски: насосы, которые выросли из отцовской любви?
– Whirlpools that grew out of the father’s love, – перевел я.
– Да! Так их называли. История техники – увлекательнейшая вещь. Олег! – повел Вадим свой орлиный нос в мою сторону. – Вот ты писучий человек, давай с тобой напишем историю техники. «Занимательная техника»! Начнем с Архимеда, с Витрувия. Разбогатеем! Купим Анне Тихоновне шляпный магазин!
– Вы скажете, Вадим, – смеялась Анна Тихоновна. – Магазин! Я, кажется, не буржуйка.
Тут мой мобильник проснулся и сыграл «Минуты счастья». Обычно Катя звонила по вечерам, а сейчас было около часу дня. Что еще случилось, черт побери?
– Ой, Олег! – услышал я высокий Катин голос. – Только что мне Адиль позвонил. Афанасий сбежал!
– Как это – сбежал?
– Ну исчез! В неизвестном направлении. Ой, прямо не знаю, что и думать.
– Пусть об этом думает милиция, – говорю.
– А вы где сейчас? На водохранилище?
– Нет, дома сидим. Дождь у нас. С Сережей хочешь поговорить?
– Да, да, конечно.
Сережа, как обычно, на расспросы матери отвечал одним только словом.
– Нормально… да, нормально, – цедил он сквозь зубы, и выражение лица у него было соответствующее. – Нормально…
Странно, что известие о бегстве Афанасия Тимохина меня не очень удивило. То есть нет, не ожидал я такого поворота в ходе юридической жизни. Но мысль о причастности Афанасия к убийству Джамиля возникла у меня давно. Мерещилась знакомая с давних времен – наверное, из прошлой жизни – злобная улыбка, растянувшая тонкогубый рот чуть ли не от уха до уха…
Вероятно, задержание Горохова не оставило Афанасию другого выхода. Он, конечно, понимал, что после ареста Величко следствие подбирается к нему. И, если и Горохов расколется, то… В общем, скалолаз сделал свой выбор.
Куда он бежал? Хотелось бы знать это. Я понимал, нет, точно знал, что я у Афанасия «на очереди». Он не простит мне того, что я вычислил Величко. При первой же возможности он доберется до меня. Вдруг явилась странная мысль: а не убрался ли Афанасий в свою прежнюю жизнь – в конец пятнадцатого века… на кренящуюся под ударами волн палубу каравеллы… вернее, каракки, идущей к неведомым берегам… Вот и ладно – разойдемся во времени… А я, чтобы еще дальше разойтись, нырну в тринадцатый век… в славный град Китеж, чей колокольный звон я услышал… или это почудилось мне?..
Поистине, голова у меня устроена как-то иначе, чем у других людей. Не то чтобы по-дурацки устроена, но… одним словом, девиант.
Несколько дней прошли спокойно, при тихой и мягкой погоде. «Уж небо осенью дышало». Готовясь к осенней непогоде, солнце умерило свой жар, все чаще скрывалось за облаками. Задували холодные утренники.
Сережа теперь вышагивал в простеньких босоножках, и маечка на нем была без затей. Он вел себя как пай-мальчик. По вечерам сидел дома, смотрел вместе с нами Олимпиаду, катившуюся к концу, или слушал байки Вадима из истории мировой техники. К Валерке я его теперь не пускал.
Отъезд мы назначили на тридцатое августа. Двадцать девятого в последний раз прикатили на мыс Маврикия. День был пасмурный. Водохранилище, взрыхленное ветром, лежало пред нами неприветливое, как бы предостерегающее от купанья. Я и сказал Сереже: «Сегодня купаться не будешь». Он, насупившись, и слова поперек не вымолвил. Сел под сосной, подобрал шишку, стал ковырять ее.
Вадим нырнул первым, но пробыл под водой недолго. Он вылез на плоскую скалу, стянул маску и, взглянув на манометр акваланга, сказал:
– Воздуху не больше чем на час.
Я и сам знал, что дыхательная смесь в баллонах подходит к концу, а зарядить их тут негде. Ладно, поныряю немного напоследок. Надев акваланг и закусив загубник, я пошел в воду.
Поверху волны ходят, а тут, в глубине, хорошо, покойно. И дно чистое, без мусорного безобразия. Я даже узнавал то место, над которым раза два уже проплывал. Вот древесные стволы, прикрытые илом. А вот понижение грунта, яма, наполненная тьмой. Ладно, пойду потихоньку обратно.
И тут моего слуха коснулся далекий, тихий-тихий детский голосок:
– Что-то мне тоснется, мамо…
Я застыл, пошевеливая руками и ластами, над черным провалом. Померещилось, наверное…
– Спи, донюшка, – донесся издалека женский голос. – Вот я тебя толстиной укрою.
– Мамо, а как же нам тут жити? – Чуть слышен был голос девочки, я весь ушел в слух. – Завыть водой залита… кругом вода…
– Зато нас Батый не зрит. Очеса ему залило.
– Пошто он хощет нас убити?
Слабый звук покрыл голоса – будто плеснула вода. А потом:
– …Не нашего роду-племени. И веры другой. Донька, ты ясти хощешь? Вот тюрю сделаю…
– Другой веры – так убивати надобно?
– Ты глуха еси? Рече, тюрю сделаю.
– Не хощу тюрю. Тупорва жили, про Батыя не слыхива. Откуда он приидоша?
– Аз не ведаю…
Я слушал, затаив дыхание, этот бесконечно далекий разговор, прерываемый слабым плеском – либо, может быть, гулом моей крови?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});