Вскоре Одюбон принялся за работу.
— Этот рисунок может оказаться последним в моей жизни, — сказал он. — Если это так, то я хочу вложить в него все, что смогу.
— Не говори чепухи. Ты с легкостью протянешь еще лет двадцать.
— Надеюсь, ты прав. — Одюбон не хотел говорить на эту тему. Он рассчитывал на это, но особенно не верил. — А для науки сейчас, возможно, последний шанс увидеть этих крякунов. Я перед ними в долгу и поэтому тем более обязан сделать все, на что способен.
С помощью проволоки он придал шее и крыльям мертвого самца позу, в которой тот бросал вызов сопернику. Сделанные с натуры эскизы очень помогли. Когда они с Гаррисом перемещали крякуна, сердце Одюбона бешено колотилось. Десять лет назад, и даже пять, он устал бы гораздо меньше. Нет, вряд ли у него впереди еще двадцать лет жизни, или около того.
«Тогда живи настоящим, — подумал он. — Это все, что тебе остается». Его глаза все еще видели, руки все еще повиновались. А если прочие органы изнашиваются наподобие частей парохода, который слишком много раз ходил вверх и вниз по течению Большой Мутной Реки… ну и что с того? Люди будут помнить его лишь благодаря тому, что увидели его глаза и сделали его руки. А остальное? Остальное имеет значение только для него.
И отныне, вспоминая проворных крякунов, люди станут думать о том, что увидели его глаза и сделали его руки. И Одюбон ощущал на плечах тяжкий груз ответственности — еще больший, чем когда рисовал краснохохолкового орла.
Крякуны вышли из-под деревьев и снова принялись щипать траву. Некоторые приблизились к тому месту, где он работал. Художнику показалось, что крики, которые они издавали, видя его рядом с мертвым самцом, наполнены любопытством и печалью. Крякуны знали, что их товарищ мертв, но не могли понять, почему Одюбон стоит возле него. В отличие от тени ястреба, они не видели в Одюбоне опасности.
Когда художник закончил работу, солнце уже садилось.
— Думаю, получилось, — сказал он. — Фон можно дорисовать и потом.
Гаррис долго рассматривал крякуна на бумаге — полного жизни, которую Одюбон похитил у своей модели. Он положил руку на плечо художника:
— Поздравляю. Этот рисунок будет жить вечно.
— Дольше, чем проживу я. И дольше, чем эти птицы. — Одюбон посмотрел на мертвого крякуна, уже не проворного. — Теперь берем анатомические образцы. И мясо для нас. Бедная птица, завтра в это время в ней уже будут кишеть личинки мух.
— Но твой рисунок сохранит его живым.
— Мой рисунок сохранит живой память о нем. Это совсем другое. — Одюбон вновь подумал о том, как часто и сильно билось его сердце. Сейчас оно успокоилось. Но еще двадцать лет?.. Вряд ли. — Да, это совсем другое. — Он вздохнул. — Но это все, что у нас есть. Очень жаль, но это так. — Он достал разделочный нож. — А теперь за оставшуюся работу…
Ханну Райяниеми
Deus ex homine[200]
Я не был, как это принято у богов, образцом святости и еще одним искупителем человеческих грехов. Я был полнофункциональным, сверхчеловеческим божеством с жидкометаллическим телом, запредельным мозгом, облаками самовоспроизводящегося тумана, выполняющего мои приказы, и рекурсивно обновляемым искусственным интеллектом, подчиненным моей воле. Я мог сделать все, что захочу. Я не Иисус. Я Супермен: вредный Эксцентричный Супермен. Я был чертовски счастлив. Я выжил.
Тишина в Питтенвиме была глубже, чем можно ожидать даже от такой маленькой приморской деревушки графства Файф. На севере, вдали от брандмауэра Эдриена, чума буйствовала вовсю и дома скрывались в тумане дополнительных защитных экранов.
— Ну как, не похоже на Преззагард? — спросил Крейг, когда мы проезжали по главной улице.
Опасения, — прошептал в моей голове симбионт. — Беспокойство.
Я не мог винить Крейга. Я приятель его падчерицы и в первые же ее выходные приехал к ней в дом. Здесь есть о чем тревожиться.
— Не совсем, — ответил я, ощущая в животе неприятное волнение.
— Нищим выбирать не пристало, как говорит моя старуха, — сказал Крейг. — Ну вот, мы и прибыли.
Сью открыла дверь и приветливо обняла меня. Как всегда, я вижу в ней Эйлин, даже в ее коротко остриженных светлых волосах и морщинистом лице.
— Привет, Юкка, — здоровается она. — Рада тебя видеть.
— И я рад, — отвечаю я, удивляясь сам и поражая моего симбионта подлинной искренностью.
— Эйлин звонила, — продолжает Сью. — Она будет здесь с минуты на минуту.
За ее плечом я замечаю глазеющего на меня Малькольма. Я подмигиваю, и он начинает хихикать. Сью вздыхает.
— Малькольм сводит меня с ума, — жалуется она. — Теперь он вообразил, что может управлять летающим ангелом. Удивительно, каким самонадеянным можно быть в шестилетнем возрасте.
— Эйлин до сих пор осталась такой, — говорю я.
— Знаю.
— Она уже здесь! — неожиданно кричит Малькольм. Мы выбегаем на задний двор и наблюдаем за ее спуском.
Ее ангел оказывается очень большим, даже больше, чем я себе представлял по ее живым изорядам. У него прозрачная, словно стеклянная, кожа и угольно-черные крылья. Лицо и корпус вылеплены грубо, словно в незаконченной скульптуре.
А внутри его груди, как насекомое в янтаре, заперта Эйлин, но она улыбается.
Спускаются они медленно. Воздушные струи от мельчайших лопастей в его крыльях срывают лепестки с хризантем Сью. Ангел легко касается травы. Стеклянистая поверхность стекает в сторону, и Эйлин выходит наружу.
Я впервые вижу Эйлин после того, как она уехала. От ее мягкого скафандра расходится сияние, и она в нем похожа на рыцаря. Черты ее лица стали резче, и еще у нее появился загар. В обзорных изорядах Кью-сети пишут, что солдаты Божьего Корпуса не только получают неактивное оборудование, но и подвергаются изменению ДНК. Но все равно это моя Эйлин: запачканные светлые волосы, резко очерченные скулы и зеленые глаза, в которых всегда горит вызов; моя Эйлин, мой солнечный свет.
Я способен только стоять и смотреть. Она подмигивает мне, подходит обнять мать, брата и Крейга. А потом шагает ко мне, и я слышу гудение ее комбинезона. Она прикасается губами к моей щеке.
— Юкка, — говорит Эйлин, — скажи на милость, что ты тут делаешь?
— Брейк. Перестаньте целоваться, — вмешивается Малькольм.
Эйлин шутливо пихает его.
— Мы не целуемся, — говорит она. — Мы говорим друг другу «привет». — Она улыбается. — Я слышала, что ты хотел познакомиться с моим ангелом.
Лицо Малькольма вспыхивает. Но Сью решительно берет Эйлин за руку.
— Сначала надо поесть, — говорит она. — Потом будете играть.
Эйлин смеется.
— Ну вот, теперь я дома! — восклицает она.
Эйлин с удовольствием ест. Она сменила свой скафандр на джинсы и футболку и теперь еще больше похожа на девчонку, которую я помню. Она перехватывает мой взгляд и пожимает под столом руку.
— Не переживай, — говорит она. — Я настоящая. Я ничего не говорю, только отдергиваю руку.
Крейг и Сью обмениваются взглядами, и симбионт советует мне что-нибудь сказать.
— Как я догадываюсь, вы все настроены остаться по эту сторону брандмауэра? — выдавливаю я из себя.
Сью кивает:
— Я не собираюсь никуда уходить. Этот дом построил мой отец, и мы останемся здесь, даже если боги предпочтут уйти. Кроме того, эта компьютерная штука неплохо нас защищает.
— Рыба, — говорю я. Она смеется:
— Я никогда к этому не привыкну. Я знаю, что это имя ей дали те молодые парни, которые ее выстроили, но почему они назвали ее Fish?
Я пожимаю плечами:
— Это глупая шутка, рекурсивный акроним. Fish Is Super Human. Все с большой буквы. На самом деле это нисколько не смешно.
— Пусть так. Ну, по милости Рыбы, мы останемся здесь сколько будет возможно.
— Это хорошо.
«И глупо», — добавляю я про себя.
— Можно сказать, что это шотландская черта, — говорит Крейг. — Упрямство.
— И финская тоже, — замечаю я. — Не думаю, чтобы в ближайшем времени мои родители собрались куда-то переезжать.
— Видишь, я всегда знал, что у нас есть что-то общее, — кивает он, хотя симбионт предупреждает меня о неискренности его улыбки.
— Эй, — возмущается Эйлин, — насколько я помню, ваша дочь не Юкка. А я только что вернулась с войны.
— Ну и как там война? — спрашивает Крейг. Вызов, — предупреждает меня симбионт.
Я чувствую себя не в своей тарелке. Эйлин печально улыбается.
— Грязная, — отвечает она.
— У меня приятель был в Ираке давным-давно, — говорит Крейг. — Вот там было грязно. Сплошная кровь и кишки. Сейчас все делают машины и нерды. И эти машины даже не могут тебя убить. Что это за война?
— Мне не положено об этом говорить, — предупреждает Эйлин.
— Крейг, — вмешивается Сью, — не сейчас.