Читать интересную книгу Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

Праздник взорвался как бутыль с забродившей медовухой. Музыка кружила и волновала множество пар, сияние ламп то и дело заслоняли проносящиеся крылья, перья, цветы, ленты и легчайшие полотнища покрывал. Воздух сделался густ и пьянящ, и казалось, удержал бы в своих ладонях и меня, буде мне вступит в голову подпрыгнуть повыше. Я бы и подпрыгнула, наверное, если бы зал был пуст. Но в зале кружился текучий вихрь, и я снова испугалась своей неуклюжести. Я отступила к какой-то колонне, где и встала, разинув рот. Сотни лиц — прекрасных, удивительных, ошеломляющих, совершенно невозможных, потерявших всякое сходство с человечьими — летели вереницей, рассыпались горстями брызг, перемежались взмахами одежд, парусами плащей, цветным пламенем волос, гирляндами рук и ног, музыкой, смехом, обрывками разговора. Я стояла на краю этого восхитительного варева и чуть ли не плакала. Мне хотелось к ним, мне хотелось домой, мне хотелось умереть…

— Ага, вот ирисова игрушка! — кто-то уцепил меня за руку. Длинноволосый красавчик с хрустальными глазами. — Пойдем танцевать, малышка. Хватит жаться по углам. Куна, бери ее! Повеселимся!

Другую руку ухватила золотая женщина с кисточками на ушах. Хохоча, они поволокли меня в круг, и в глазах все слилось сверкающим колесом. Я не чуяла ног, и вообще ничего уже не чуяла, и не помнила себя. Восприятие развернулось веером, в одной плоскости сияло солнце, в другой царила тьма, в третьей вечер зажигал звезды, в четвертой кружились тени, где-то еще многомильная толща воды давила на плечи, а в другом месте ветер сдувал песок со старых развалин, и было еще что-то совсем непонятное, и еще что-то, где нельзя не то что жить, куда и смотреть нельзя…

Я очухалась на галерее, которая, оказывается, опоясывала зал сверху. Рядом со мной никого не наблюдалось, зато внизу вовсю продолжалось празднество. Ирис и Том играли, ни на что не обращая внимания, к ним присоединились еще какие-то музыканты. Королева же, восседая на своем фонтане, приветливо кивала вновь прибывшей паре. Мужчина — высоченный, смуглый, черноволосый, в черных одеждах — преклонил колено перед своей владычицей. Я узнала его — Вран, волшебник, брат моего Ириса. Женщина рядом с ним, чуть приподняв подол алого платья, изяшно присела и поклонилась. Юная женщина, с золотисто-оливковой кожей, с бархатными глазами лани, с локонами, отливающими павлиньим блеском.

Человеческая женщина, хотя очень, очень красивая.

Каланда Моран, в девичестве Аракарна.

Глава 28

Пути земные неисповедимы

— Даже и зная, что лиги путиЛегче, короче, чем дни ожиданья,Память — как лишнюю тяжесть —отдай мне,Прежде чем руки мои отпустить.

Поет. Нет, правда, поет. Ишь, выводит! И чего затеял с утра пораньше?

Я разлепила глаза. Надо мной качался матерчатый потолок, подо мной поскрипывали колеса, сквозь раздвинутый полог было видно, как убегает назад дорога. В небесах сияло солнце, его пламенный глаз просвечивал даже сквозь два слоя вощеного тика. В фургоне было душно и жарко.

— В августе лес, а на сердце — февраль…Выстудил песни и слово состарил —Губы мне сушит дыхание гари,И все отчетливей в голосе фальшь.

Ладно прибедняться, нормально ты поешь, не фальшиво. Только хрипишь немножко, и дыхалки тебе на рулады не хватает. Пара сырых яичек, кружку горячего вина… мням… что-то я есть хочу.

— День оживет, зацветет — и взлетитБабочкой в пламя свечное — с разгона —В эту нелепость, где все по закону:Мне — оставаться, тебе — уходить…

Я помотала головой. Проснись, Лесс, глаза продери. Ты слышишь, кто поет? Этот голос… откуда он тут взялся? Он меня разбудил, он мне спать не давал всю ночь. Вернее, все утро. Или сколько мы тряслись в этой повозке? Куда мы едем, холера меня побери?

— Дремлет, веками не ведавший бедКрай мой — беспечен и светел — а мне быКрыльями ветра расплескивать небо,Солнцем из тучи рвануться к тебе.

Впереди, на выгоревшем тиковом пологе маячили две тени — одна круглая, маленькая, в широченной шляпе, другая — тощая, ломкая, дерганная. На червереньках я подобралась к передку, заглянула в щелку. Пеплов замусоленный затылок болтался прямо у меня перед носом, я хорошо рассмотрела измаранную пылью и ржой (под каким забором он валялся?) рубашку и потное пятно между лопаток. Рядом сидел возница, плотненький, плечистый, суконный котерон едва не лопался у него на спине, а новая соломенная шляпа пускала зайчики. «Ла-ла-ла!» — распевал Пепел, в такт пришелкивая пальцами — видно, для полноценной «сухой ветки» на узеньком передке не нашлось места.

— Экие у тебя, приятель, песни заумные, — хмыкнул возница. — Нам, серой кости, такие кренделя поперек мозгов, вроде все слова понятные, а о чем поешь — никак не уразумею.

— Как «о чем»? — удивился Пепел. — О чем менестрель может петь? У нашего брата две вечные темы: о войне и о любви.

— А эта про что? Август, февраль… гари какой-то нанюхался…

— Не нанюхался, просто горечь на губах. Это так, поэтический образ.

— А-а! Так то сушняк с бодуна. Рассол с капусты от этого дела славно помогает.

— Ага. Буду знать.

Я прикусила губу, чтобы не фыркнуть и отползла вглубь фургона.

Не понимаю, как Пепел меня нашел. Я же внутри повозки была, и даже если слепое пятно слетело… А разве оно слетело? Оно вообще могло слететь или как? Я пощупала колючий дырчатый плащ (жарко в нем!), но ничего нового не обнаружила. Если, например, возница заглянет сейчас под полог — увидит он меня или нет?

Погодите. Амаргин говорил: «Заклинание заклинает самого заклинателя». То есть, Ама Райна заклинала себя. В чем заклинала? Она заклинала себя, чтобы не видеть меня? Прекрасно она меня видела. И при чем тут плащ?

Брррр! Еще раз. Райнара действительно сделала со мной что-то такое хитрое, отчего у меня сместилось восприятие. Я видела то, что в обычном состоянии не вижу. Пленки эти мерзостные. Тени. Еще какие-то чудеса. Это было похоже, как Амаргин учил меня проходить сквозь стены. Проходить сквозь стены! Зараза! Там, в замке, я даже не попыталась пройти сквозь стену! Не важно, получилось бы оно или нет — я даже не попыталась! «Если я достаточно испугаюсь, я что-нибудь сотворю». Ага. Нашла закономерность. Вместо того, чтобы учиться быстро бегать, натираешь себе под хвостом перечной настойкой. Охренительный способ. Ошеломляющие результаты.

Я совсем забросила свое ученичество, я перестала думать как волшебница, я все время думала как… как тупица! Как человек, который в жизни не поднимал носа от собственного огорода. Стыдобища… Если так пойдет дальше, Леста Омела, то Геро Экеля по прозвищу Амаргин, ты больше не увидишь. Потому что такая как ты есть сейчас, ты ему неинтересна. Ты не увидишь ни его, ни Ту Сторону, не говоря уже об Ирисе.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});