Читать интересную книгу Отныне и вовек - Джеймс Джонс

Оба верзилы снова заржали.

— Как я его? — улыбнулся им кладовщик.

— Неплохо, — сказал Хэнсон, тот, что был поразговорчивее. — Совсем неплохо, Терри. — Он повернулся к Пруиту — Пошли, ты.

Терри осторожно высунул голову в коридор и посмотрел по сторонам.

— Хэнсон, отстегнул бы за труды сигареточку, а? — заискивающе попросил он. — Как-никак повеселил вас.

Хэнсон в свою очередь осторожно огляделся. В коридоре вроде бы никого не было. Он торопливо полез в нагрудный карман, достал из пачки одну сигарету и кинул ее через прилавок. Терри жадно пополз за сигаретой на четвереньках. Хэнсон ткнул Пруита палкой ниже спины.

— Давай шагай, — сказал разговорчивый Хэнсон.

Они втроем пошли по коридору к дверям в бараки.

— Тебя, Хэнсон, когда-нибудь возьмут за задницу, — сказал тот, что больше помалкивал. — На черта ты это делаешь?

— Думаешь? Если ты меня заложишь, Тыква, ты — дерьмо.

— Я-то не заложу, — сказал Тыква. Они шагали дальше.

— Его фамилия Текви, — объяснил Хэнсон Пруиту.

— Я даже родную мать не заложу, — гордо сказал Текви после долгого молчания. — А уж кого ненавижу, так это ее.

— На прошлой неделе заложил ведь заключенного, — возразил Хэнсон, ничуть не удивившись заявлению Текви. — И за что? За курение сигарет.

— Так то работа, — сказал Текви. — И он все равно из бесперспективных. — Ответа на это, по всей видимости, не требовалось. Затянувшийся разговор оборвался.

Зарешеченные двойные двери во все три барака были распахнуты. Охранники провели его в ближнюю дверь, в западное крыло. Там никого не было. Барак был очень длинный, с окнами по обе стороны. Окна заколочены гвоздями и затянуты проволочной сеткой. В ширину в бараке едва хватало места для двух рядов двухъярусных коек, посредине оставался только узкий проход. Ни тумбочек, ни настенных шкафчиков. В изголовье каждой койки, как нижней, так и верхней, висело по маленькой полке. На всех полках были в совершенно одинаковой последовательности сложены совершенно одинаковые вещи: комплект рабочей формы, куртка поверх брюк; поверх куртки полевая шляпа; поверх шляпы пара нижнего белья (кальсоны — под рубашкой); поверх рубашки серый солдатский носовой платок; пара носков, всунутых один в другой и скатанных в плотный кругляш, который возвышался над всем этим сооружением, как шоколадная роза, венчающая слоеный торт. Слева стояли туалетные принадлежности: ближе к краю полки солдатская безопасная бритва «Жиллет», футляр открыт в сторону прохода; за футляром солдатская кисточка для бритья и мыльная палочка, стоят вертикально, рядом друг с другом, вровень с углами футляра; за ними серая пластмассовая солдатская мыльница с куском мыла, а под ней солдатское полотенце, сложенное вчетверо и выровненное по углам мыльницы.

Оба верзилы оперлись локтями о верхнюю койку, как о стойку бара, и лениво курили. Пруит, заправив отведенную ему койку, внимательно изучил соседнюю полку и стал раскладывать свои пожитки соответственно. Закончив, он отступил на шаг и окинул взглядом скудную кучку в основном непарных вещей, которые в ближайшие три месяца будут составлять все его богатство. Хэнсон подошел и тоже посмотрел.

— С койкой порядок, — сказал Хэнсон.

— А полка чем не нравится?

— Полка — дерьмо. Сразу минус получишь.

— Какой еще минус? Здесь что, школа?

Хэнсон ухмыльнулся.

— Ну и что будет, если минус?

Хэнсон снова ухмыльнулся.

— Полка — дерьмо, — повторил он. — Ты новенький, поэтому разрешаю поправить. Завтра никто не разрешит.

— По-моему, все и так хорошо, — возразил Пруит.

— Это по-твоему. Посмотри, как у других.

— Не вижу разницы, — уперся Пруит.

— Давно в армии?

— Пять лет.

— Тогда как знаешь. На работу идти готов? — Хэнсон двинулся к двери, и в сознании Пруита что-то тревожно шевельнулось, но тотчас снова замерло.

— Подожди. Я хочу, чтобы все было как надо, — запинаясь сказал он.

Продолжавший лениво курить немногословный Текви вдруг зашелся смехом.

Хэнсон с ухмылкой вернулся и, прищурившись, поглядел на полку.

— Майор Томпсон обходит бараки каждое утро. Он с собой отвес носит, — сказал он.

Пруит оглядел свою полку. Подошел, снял с нее стопку носильных вещей и начал укладывать их заново, по одной. Хэнсон встал сзади и следил взглядом профессионала.

— Углы футляра не на одной линии с помазком и мыльной палочкой, — сказал Хэнсон. — Мыльница на полотенце не по центру.

Пруит поправил футляр, переставил мыльницу и продолжал укладывать вещи.

— Знаешь, что такое отвес? — спросил Хэнсон.

— Знаю.

— А я, пока сюда не попал, не знал. Им плотники пользуются, да?

— Да. И еще каменщики.

— А для чего? — Не знаю. Углы выравнивают. Проверяют, ровно ли доски положены И всякое такое. — Он был почти спокоен. Ему удалось отогнать душивший его страх. Он проглотил его, но чувствовал, что страх лишь спрятался, затаился где-то под самой гортанью и ждет своей минуты. Затаился, но не исчез И едва он подумал, что наконец успокоился, страх, только потому, что он о нем вспомнил, начал снова подыматься к горлу, муторно, тошнотворно и тяжело, как воздушный шар на ярмарке. Почти не веря себе, он с изумлением снова осознал, что он здесь, взаперти за проволочной сеткой, а она по-прежнему там, в Мауналани, в доме, который он помнит наизусть, и он не может бросить все здесь, когда ему захочется, и поехать туда. Он глотнул, стиснул зубы и плотно прижал язык к нёбу. Страх попробовал протолкнуться сквозь преграду, потом отступил и снова притаился в засаде — такая же изначальная сила, как и та, что удерживает на орбите планеты, и такая же бесчувственная. Что, на этот раз я тебя перехитрил? — сказал ему Пруит, я же видел, как ты подбираешься. Не сумеешь его проглотить — тебе конец, крышка. Альма… Альма… Нельзя, приказал он себе, нельзя, болван, нельзя!

Сидел же он в других тюрьмах. В таких, что только держись. Особенно когда бродяжил. Но ни одна тюрьма не вынула из него душу ни в одной он не сломался. Окружная тюрьма в Джорджии и кутузка в Миссисипи были хуже не придумаешь. Даже нацисты позавидовали бы. У него до сих пор остались шрамы. Но он и тогда не сломался.

Да, но ведь тогда он не любил. Когда любишь, ты особенно уязвим. В твоей броне словно пробита брешь. Нужно немедленно забыть про свою любовь, хотя бы на время, приказал он себе, это единственный выход. Он решил вспоминать только то, что ему в Альме не нравилось. И не смог ничего такого вспомнить. Ни одной мелочи. Как странно, он даже не подозревал, до чего сильно ее любит, пока не услышал, как за ним закрылись затянутые проволочной сеткой ворота и щелкнул замок.

— Вот видишь, — Хэнсон стоял, повернувшись к Текви, — я же тебе говорил, дурацкая твоя башка. Этот Тыква, — он улыбнулся Пруиту, — башка его дурацкая! Он мне все доказывал, что майор Томпсон сам его изобрел.

— Что изобрел? — оторопело спросил Пруит.

— Отвес. Будто он его специально для обходов придумал.

— Ну и что? Я про эту хреновину раньше и не слышал, — сердито сказал Текви. — А он такой, что может. Я и сейчас думаю, это он изобрел.

— Да заткнись ты, — поморщился Хэнсон. — Парень же объяснил, не слышал, что ли?

— Слышал, — упрямо сказал Текви. — Это еще ничего не доказывает.

— Да иди ты! — оборвал его Хэнсон.

Пруит отошел от полки.

— Как теперь?

— Неплохо, — неохотно похвалил Хэнсон.

— По-моему, идеально.

— По-моему, тоже. — Хэнсон помолчал, потом привычно ухмыльнулся: — Но лично я все равно тебе ничего не гарантирую.

— Пошли, ребята, — сказал Текви. — А то кто-нибудь придет.

Они снова провели его в коридор. Повторяя в обратном порядке прежний маршрут, прошли мимо дверей, ведущих в другие два барака, и Пруит заметил, что каждый барак занимает отдельное крыло. Средний барак был отгорожен от двух крайних узкими дворами-проходами, футов десять в ширину.

— Угу, — усмехнулся Хэнсон, наблюдая за Пруитом. — Средний для норовистых.

— Для большевиков, — ухмыльнулся Текви.

— Для бесперспективных, — с улыбкой уточнил Пруит.

— Вот именно, — подтвердил Хэнсон. — Над дворами по два прожектора, если кто выйдет, сразу видно. Как в клетке, понял? Всю ночь горят.

— Сбежать трудновато, — непринужденно заметил Пруит.

— Да уж не легко. — Хэнсон ухмыльнулся.

— А сколько пулеметов? — поддерживая разговор, поинтересовался Пруит.

— По одному на каждой крыше. Надо будет, поставим еще. Их тут много.

— Толково, — одобрил Пруит.

Текви хмыкнул:

— Еще бы не толково.

— Заткнись, Тыква, башка твоя дурацкая. — Хэнсон дружелюбно осклабился. Потом легонько тронул Пруита палкой за плечо — Остановись на минутку.