— Прекратите ваш рассказ! Эти воспоминания вам слишком тяжелы! Я напугана!
Он вдруг на нее заорал:
— Молчать!.. Я вам запрещаю говорить! Я вам плачу за то, чтобы вы меня слушали!
Она слегка окинулась назад, немного оскорбленная, но несколько успокоенная. Она теперь начинала понимать: все это была одна комедия развратника, — он просто хотел себя возбудить.
Она слегка пожала плечами.
— Ну, продолжайте ваш рассказ! — прошептала она.
Но, против ее воли, вскоре ею снова овладел ужас.
Шарли стал продолжать рассказ голосом лунатика:
— Нам велели сесть, и после того, как наш проводник хлопнул в ладоши, все присутствующие запели. Мы ни слова не понимали; но, вероятно, они пели ужасные вещи, и иногда пение сопровождалось ужасным смехом. Наконец они замолчали, и один из них подошел к гробу и достал оттуда несколько пучков длинных березовых розог.
Каждый из кающихся взял по одному пучку, и все, подняв свои халаты, нагнули голые спины, по которым соседи стали хлестать розгами. Женевьева и я пришли в ужас. Вдруг я почувствовал, как она хватает меня за руку и шепчет:
— Смотри, у некоторых уже кровь показалась!
Действительно, у всех мужчин тела были иссечены до крови, но они все-таки продолжали хлестать с остервенением друг друга; слышались крики и стоны.
Женевьева встала и говорит: «Я хочу уйти!»
Шарли так естественно передал женский голос, что произвел на Анну особенно глубокое впечатление.
— Ради Бога, не продолжайте больше! — проговорила она, бросив беглый взгляд на окружающие их предметы.
В эту минуту Шарли встал, обе его руки старались схватить руки Анны, и он своими безумными глазами пронизывал ее насквозь.
— Увидав, что Женевьева встала, мужчины побросали розги и налетели на нас.
В один миг я был привязан на скамейке, поставленной у стены, чтобы я мог видеть все происходящее. А она, моя Женевьева, была растянута и привязана на скамейке! Несмотря на ее отчаянные крики, угрозы, мольбы, проклятия, эти люди, скорее демоны, взяли розги, и один из них стал пороть ее.
Анна невольно вскрикнула:
— О! Это сон, это кошмар! Послушайте, это неправда!
Не обращая внимания на ее слова, он продолжал рассказывать, сжимая ее руки все сильнее и сильнее. Она чувствовала его дыхание, так он стоял близко, и это бросало ее в жар и холод.
Они продолжали ее сечь. Я видел, как на ее белом теле появлялись полосы, как число их росло, как они становились фиолетовыми, и наконец показалась кровь. Она кричала, стонала, звала меня на помощь… Но что я мог сделать, привязанный?!… В конце концов я потерял сознание, когда я пришел в себя, зало было пусто… Я был отвязан. Я уже собрался бежать, когда увидел, что Женевьева лежит в гробу, мертвая.
Анна сделала в эту секунду такой скачок, что вырвалась из его рук.
— Молчите, умоляю вас! Вы добьетесь, что я захвораю! — сказала она, бросив взгляд на гроб, у которого очутилась совсем близко.
Он опять взял ее, но без насилия, привел на прежнее место и, сжимая, стал умолять:
— Будьте доброй… сделайте то, что я прошу, я так вам буду за это благодарен!
— Но что вы хотите?
Он взял из гроба пучок длинных и свежих березовых розог, лег на диван и сказал, задыхаясь от волнения:
— Бейте меня! В память ее мучений. Пусть и я буду страдать, как страдала она.
Анна машинально взяла из его рук розги:
— Мне бить вас? Нет, нет, я не в силах! Я не могу решиться на это!
— Да, да, бейте по ягодицам, бейте, что есть мочи! Не бойтесь ничего, ни моих криков, ни просьб… Порите безжалостно, я так хочу!
Тронутая такими мольбами, она слабо ударила его розгами.
— Сильнее, умоляю, сильнее…
Она начала бить посильнее.
— Еще сильнее! Еще сильнее!
Это полоумный, подумала она, но, несколько свыкшись со своим положением, Анна стала хлестать гораздо сильнее, находя уже удовольствие причинять ему боль. Теперь уже розги свистели уверенно и смело ложились на тело, которое стало от боли вздрагивать, а ногтями он вцепился в материю дивана.
Наконец, он вскочил с дивана и совершенно неожиданно бросился на Анну.
Та стала барахтаться, вырываться, кричать:
— Пустите меня!.. Убийца! Меня убивают! Спасите!.. Помогите!..
Но вскоре она была растянута и привязана на скамейке, как его Женевьева.
Так как Анна продолжала кричать, то он приложил ей корту кляп из ваты и крепко привязал его полотняной тесьмой.
Теперь она не могла кричать…
Обнажив ее, он нагнулся и рассматривал. Затем она видела, как он подошел к гробу и достал оттуда два пучка розог, еще более толстых, чем те, которыми она его секла. По крайней мере ей так показалось.
Очевидно, что он ее будет пороть этими ужасными розгами, и она была уверена, что умрет, не перенеся этого.
Действительно, он принялся безостановочно сечь.
Боль была нестерпимая, к тому же кричать она не могла. Долго ли он ее сек, она не может сказать, так как от боли или от недостатка воздуха она впала в бессознательное состояние.
Когда она пришла в себя, то увидала, что лежит в постели, на ней надета ее сорочка. Комната эта уже другая.
Шарли сидел на краю кровати, и когда увидал, что она открыла глаза, то самым спокойным голосом спросил, лучше ли ей теперь?
Она еще не вполне освоилась и отвечала знаком головы утвердительно.
Он ей дал выпить воды. Мало-помалу она окончательно пришла в себя. Ей тотчас же представилась ужасная сцена, предшествовавшая потере ею сознания.
— Послушайте, это гнусно, то, что вы проделали со мной, я буду жаловаться прокурору!
Шарли улыбнулся и пожал плечами.
— Но что вы скажете, мой ангел?
— Вы меня истязали!
— Разве вы ранены?
Анна вскочила с постели, чувствуя слабость, но, к ее удивлению, не было сильной боли на тех местах, по которым он ее сек. Подняв сорочку, она убедилась, что нет никаких особенных следов от розог. Была припухлость, полосы, но ни одной раны, ни одного синего рубца.
— Теперь вы не станете утверждать, что я был с вами жесток! Никто вам не поверит! Строже секут пятилетнюю девочку. Завтра все исчезнет у вас.
Она буквально была ошеломлена и стояла, разинув рот. В это время он ей подал одежду, сказав:
— Одевайтесь… Вы знаете, уже час ночи. А мне нужно быть дома. Ведь я женат, и моя жена терпеть не может, чтобы я не ночевал дома.
Когда она была совсем готова и собиралась уходить, он ее спросил:
— Сколько вы желаете получить?
Она вспомнила о предстоящих ей платежах по векселям и отвечала:
— Двенадцать фунтов стерлингов (около 120 рублей).