В месте, подобном Третьему городу луны, мастерская в городской ратуше – не роскошь, но необходимость. Где же еще испытывать и изучать всевозможные механические и магические приспособления, делающие жизнь города проще и краше? А уж таких горе-разведчиков, как Кру, то и дело приходилось лечить и даже заменять некоторые части тел на искусственные. Этим она и занялась. По столу, чуть скрежеща шестеренками, засновали с полдюжины ее крошечных помощников – механические четырехмерные лошадки потащили ей инструменты, затем вытянулись в строй на краю стола, ожидая дальнейших распоряжений. Эррен привычно нацепила огромные очки-маску и вооружилась тем, что помощники притащили. Ее инструменты походили на набор тонких крючков и в равной мере годились для ковыряния в поврежденных механизмах и живых существах.
Так… Сначала прижать нервные окончания, чтобы не мучить сердце старого друга обезболивающими зельями (сердце свое он и сам замучает – выпивкой и драками). Потом приступить к операции – пару хрупких птичьих косточек давно пора заменить на спицы из доброго сплава, не говоря уже о пострадавших в драке сухожилиях.
– Ну вот, твое крыло как новое, – сказала наконец Эррен. – Больно?
– Карраул! – радостно согласился распластанный на столе Кру. – Где рррром? Дай рррому – прройдет.
– Хватит тебе рому, старый ты пьяница. Сначала про волка расскажи.
– Эррен! Сама прроверрь! Зрррак прроверрь!
– Я с тобой с ума сойду, – пожаловалась женщина. – Давай сюда зрак. Я думала, он не работает…
– У Крру все рработает! – С этими словами он выпучил глаза, один из которых оказался черным как у всех ворон, а второй – серым. Серый «глаз» выкатился на ладонь Эррен подобно крошечныму стеклянному шарику, не причинив Кру никакого неудобства.
Эррен подышала на зрак (это было не обязательно, просто привычка) и подбросила его в воздух. Зрак завертелся, внутри его засиял крошечный огонек. Огонек разгорался все ярче и ярче. Наконец он словно вырвался из шарика. Вокруг зрака образовалась небольшая сфера, в которой проступило изображение той самой улицы, воздушных змеев на балконах, цветущих деревьев. Свет двух лун сплелся в лунную дорогу, и на нее из пустоты шагнул волк. Шагнул и продолжил свой путь, озираясь вокруг с абсолютно человечьим удивлением в глазах. Это был обычный серый волк, только огромного размера – больше полутора метров в холке.
– Невероятно, – сказала Эррен, досмотрев до конца весь «репортаж», включая потасовку и исчезновение волка, – это детеныш. Волк почти взрослый, но все же подросток. Даже странно, что он так легко прошел сюда и так легко вернулся.
– Кошмарр! Волк – тьфу. Крру геррой! Ррому быстррро!
– Герой, герой… ладно, вот тебе твой ром, а то ведь подумать спокойно не дашь.
Пока Кру, прикрываясь «травмой» и «героизмом», надирался ромом, Эррен гоняла одного из механических коньков по столу и терпеливо ждала, когда птероворон отключится. На обдумывание дальнейших действий у нее ушли считаные секунды. Остальное время – на то, чтобы решиться в очередной раз нарушить закон прямо посреди мастерской, принадлежащей ратуше, а значит – городскому Совету.
Разумеется, Эррен предпочла бы сделать это из собственных комнат в профессорском крыле Академии, но выбора у нее не было.
Прежде всего она проверила, надежно ли заперты двери и окна, – только случайных свидетелей ей и не хватало (хотя насколько случайным будет тот, кто заглянет в мастерскую городского Совета среди ночи?). А затем сунула конька в карман брюк (тот протестующе пискнул) и подошла вплотную к стене, которая выходила окнами на замок. Стена была сложена из крупных каменных плит. На одну из них Эррен и положила обе ладони. Вздохнула и решительно перенесла на них весь свой невеликий вес, словно желая вытолкнуть плиту из стены наружу, заставить с грохотом рухнуть на мощеную дорогу с высоты восьмого этажа. Но ничего подобного не произошло, вместо этого ее руки прошли сквозь плиту, как сквозь масло. Если быть точной (а Эррен предпочитала точность), то она погрузила руки в глубину плиты. И кто-то крепко сжал их там, в стене.
– Покажи глубину, – негромко попросила Эррен, и слова, сорвавшись с ее губ, на секунду обрели плотность и объем, но тут же растаяли золотистым облаком. – Ну же, прошу тебя. Пожалуйста.
И плита повиновалась. По ее поверхности пробежала рябь, шершавый камень стал гладким и прозрачным, как стекло. Но вместо ночного неба и замка на горизонте Эррен увидела другую комнату, гораздо меньше и скромнее мастерской. Каменные стены, но не теплый желто-розовый мрамор, а серые булыжники, узкая кровать в углу, стол со стулом и горы книг по всему свободному пространству. Эту комнату Эррен видела не в первый раз, как, впрочем, и ее обитателя, сидящего на груде книг, как на табурете, у стены и крепко сжимающего ее собственные руки.
– Привет, братец, – сказала она.
– Здравствуй, символьер Эррен, – ответил брат.
Он был такой же бешено-рыжий и проволочно-кудрявый, как она, очень высокий, худощавый, но широкоплечий и с крупными руками.
На нем было надето нечто вроде бесформенного свитера, не то черного, не то серого цвета, но он носил эту робу не без изящества.
Эррен несказанно злил тот факт, что тайную камеру устроили ни много ни мало в мастерской ратуши. Ее злило вдвойне то, что заключенным оказался ее же родной брат. Да еще и «тайным». Можно подумать, она не заметит глубинный тайник в мастерской, которую давно привыкла считать своей.
– Что привело мою хорошую сестричку на нелегальное свидание с братом-преступником? Расскажешь мне, что происходит в мире? Новое омертвение уничтожило город? Прекрасный народ элве вычислил День пилигримовых яблок этого года? Города луны перестали выходить из абсолютной глубины, и Высокий совет застрял на нашем пороге в полном составе? – насмешливо поинтересовался он.
– Не до шуток, Евгений, – отозвалась Эррен. – В городе видели волка.
Глаза Евгения превратились в две иглы, он так стиснул руки сестры, что она чуть не зашипела от боли.
– Когда? Где он сейчас?
– Кру засек его около часа назад. Не удержал, конечно же.
Брат рывком втащил Эррен в свою камеру и выпустил ее руки. Она присела на груду книг, как на табурет.
– Твой Кру – чертова развалина без мозга. Наверное, он все перепутал и кинулся на чью-нибудь собаку.
– При нем был зрак. Так что я сама все видела. Детеныш серого волка. Ты понимаешь, что это значит?
Евгений медленно кивнул:
– Гибель нашего перекрученного мира откладывается. Пока жив хотя бы один волк-оборотень, пока он бегает по лунным тропам между витками Земли и Трилунья, мир тоже будет жить. Я правильно излагаю, символьер Радова?