— За серебряного призера, который спас положение, — крикнул Олег, поднимая бокал. — Серебро — основополагающий металл для сохранения авторитета, здоровья и много чего другого. Ура!
Саша вернулся. Все опять зашумели, наперебой предлагая тосты за него, за Валду, а герой застенчиво улыбался, смущенный непривычным вниманием.
Поздно ночью они гуськом добирались до шоссе к машине.
Собственно, и ехать-то было всего ничего. Километров пять до тети Дайны, Саша же решил ехать до города на попутной.
Но в дороге произошло еще одно событие.
На повороте к Майори два маленьких латышских автобуса преградили им дорогу.
— Ну, что там? — Родион высунулся из окна.
— Проезжай, — махнул рукой человек, стоявший на обочине.
— Где проезжать-то, — крикнул Родион, — расположились, как на ночевку.
— Вон там, — показал человек, — переезжай на левую сторону...
Чертыхаясь, в кромешной тьме Родион сдал назад, затем съехал на левую сторону, чтобы проскочить мимо автобусов.
Когда он огибал участок в подсвете автобусных фар, ребята отчетливо увидели на шоссе массивную темную фигуру человека. Он лежал навзничь, лицом в асфальт, длинные волосы разметались, руки были перемазаны грязью. Около тела стояли люди. Родион притормозил, тут же засвистела сирена. «Скорая» подъехала вплотную, тело жертвы положили на носилки. Они узнали его. Тот самый набравшийся парень, которого час назад осаживал Саша.
— Двигай, двигай! — закричал водитель автобуса Родиону. — Цирк, что ли?
Они проехали.
Это была их последняя совместная поездка. Последняя в жизни.
А потом все оборвалось.
На другой день после гонок Родиона вызвали телеграммой в Москву, тяжело заболела мать. Он уехал срочно, не объяснившись с тетей Дайной. Олега оставили в институте на кафедре. Вскоре Родион попал на курсы адвокатуры. А Валда?
Валда не вернулась из Прибалтики.
Она не отзывалась на его звонки, перестала писать. Что там происходит — он даже представить себе не мог. Он продолжал звонить, думая о болезни тетки, находя Валде оправдания. А может, просто дни стоят хорошие и она целый день пропадает на море?..
Через месяц он встретил Олегову Валентину. Она повзрослела, стала солидней. Волосы под шапкой были заложены за уши, признаков летнего лихого мальчишки в помине не было. Казалось, он не видел ее целую вечность. Вечность, которая сделала ее женой Олега...
— Родька, — кинулась она к нему, — ты что, с ума сошел? Куда ты девался? Мы уж в милицию собирались заявлять.
Валентина тараторила, отвлекала его, чтобы не упоминать о том, что произошло. Имена Валды и Саши как будто ушли из ее памяти. Но он все знал. Валда в конце концов ему написала. Она сообщила, что приедет в Москву только сдавать госэкзамены, что тетя Дайна вполне здорова, а Саша Мазурин теперь живет в их доме, работает на гарантийной станции в Риге.
После письма Валды он словно потерял ориентир, метался целыми днями по городу, вынашивал планы мщения, приезда в Ригу. Никак он не умел объяснить случившегося. Ему казалось, жизнь кончилась...
Однажды, когда Родион уже работал в юридической консультации, пришел посетитель. Сначала он топтался в коридоре, Родиону был виден широкий разворот плеч, мощный рыжий затылок. Черный нейлоновый костюм парня отливал серебром. Он о чем-то справился у секретаря, затем двинулся в комнату Родиона.
— Здравствуйте, — протянул он лапу и хмуро улыбнулся. — Припоминаете меня?
Смешной вопрос. Родион через сто лет узнал бы его.
— Мальцов?
— Он самый. Жив-здоров.
— Это хорошо, — протянул Родион, не зная, что еще сказать.
Мальцов действительно выглядел что надо — лобастый, нарядный, загорелый.
— Я по делу, — протянул он и густо покраснел.
Родиону стало, не по себе. Он подумал, что сейчас Мальцов вернется к давнишней истории, будет просить его о чем-нибудь.
— Какие там дела! — отмахнулся Родион. — Теперь, видите, занимаюсь защитой.
— Это хорошо, — промямлил Мальцов и сел.
Родион молчал, пережидая.
— Так вот какое дело, — сказал Мальцов, — хочу вас пригласить в свидетели.
Родион невольно поморщился.
— А против кого, собственно, свидетельствовать?
Мальцов покраснел еще гуще.
— Не против, а за.
— Не понял?
— За меня, — улыбнулся Мальцов. — Женюсь я. На Галине Рожковой. Так вы уж побудьте с моей стороны.
Родион оторопел. Он таращился во все глаза на Мальцова и не мог прийти в себя.
Он вспомнил изолятор, забинтованную голову этого парня, безысходное отчаяние его безумного поступка, затем бегство из города, отъезд на сейнер... и подивился некоей незримой нити, связавшей судьбу Мальцова с его собственной судьбой.
И впервые за все эти дни он вдруг подумал с надеждой, что и у него еще может все наладиться, и ему тоже однажды повезет, и будет счастье, как было в то ослепительное ясное лето, когда у него была Валда и «Крокодил» и когда так нестерпимо палило солнце.
1974 г.
ТРАНЗИТОМ
Серая метнулась на дорогу. Где-то хрустнула ветка, потом застонали. Олег, подражая стону зверя, тоже протяжно охнул.
Собака бросилась на землю, залегла. В оранжево-желтой листве заблестел островок снега. Затем Серая стремительно вскочила и понеслась. За дубовыми стволами мелькнула голова, вытянутое стрелой тело.
Олег облегченно вздохнул. Купол громадного муравейника она не задела. Ученая. Сегодня с утра у него только прицельные снимки. Стоящих мало. Не время. Он выжидает у старого, полусгнившего пня в развилке развесистой ели. Фоторужье с длиннофокусным объективом вытянуто далеко вперед. Рядом микрофон, улавливающий малейший звук, шорохи тысяч муравьиных ног. Благодать.
Чем кончится переполох, наделанный им?
Он взорвал мосты, перекрыл дороги. Для очередного эксперимента он вторгся в святая святых рыжей цивилизации. Воткнул одиннадцать пронумерованных спичек в ровнехонький конус купола. Муравьи — неистовствуют. Возбуждены до предела. Похоже, что его догадка оправдывается. Рыжие наделены чувством пространства, формы. Они валят спички и уносят их в строгой последовательности — от вершины к основанию. Если и дальше будет так — недурной материал он подкинет ученым мужам — мирмекологам.
Но это надобно проверить. Терпение, терпение.
Он уже сделал около ста пятидесяти снимков. Кассет пять с момента вторжения спичек в царство рыжих.
Неделю назад он выкинул с ними другую штуку. Разбросал кружочки из разноцветной целлюлозы. Рыжие и в цвете разобрались. Вынесли яркие, наиболее раздражающие пятнышки, потом белые.
К концу отпуска в Гурулеве, ближе к холодам, он отважится на самое трудное. Это уже вдвоем с Родионом. Из-за своего процесса Родька задержался. Когда появится, они попробуют метить муравьев изотопами. Чтобы воспроизвести схему подземного лабиринта. Почему-то ведь муравьи не замерзают ни при какой зиме без отопления, одежды или волосяного покрова.
Сейчас только наблюдения, опыты. Шелест опадающих листьев. Покачивание оранжево-медных деревьев.
Осень.
Пока он сидит со включенной аппаратурой, вникая в муравьиные страсти, он спокоен. Серая приучена к тишине, не шелохнется. Великая целительница мирмекология.
Целительница, учительница, мучительница...
Что ж, в задержке Родьки, быть может, есть своя предопределенность. Значит, Олегу полагается эта неделя полного одиночества, чтобы понять, как же дальше. Как выкарабкаться. Чтобы он снова и снова всходил на Голгофу, возведенную его памятью.
Все началось с пятнадцатилетней танцовщицы.
Девочка появилась у, него больше года назад с матерью. Худое, почти костлявое существо. Обращенные внутрь ступни, вытянутая шея и отчаянье, засевшее над впалыми щеками. А мать совсем другая — уверенная, с запрокинутой головой и гибкими движениями.
Он сказал привычное:
— Я вас слушаю.
Заговорила мать:
— Марина в балетной школе. Она уже начала выступать. В массовке кордебалета «Щелкунчик». Помните? А танец маленьких лебедей?
Она подняла глаза и плавное течение слов прервалось. Подбородок вопросительно замер.
— Вы не ходите в балет?
— Нет.
Она пожала плечами:
— Дело вкуса, конечно. Мы с Мариной, — она приласкала дочь взглядом, — живем балетом.
Он промолчал. Подобный шахматный дебют был ему известен. Для него это ничего не значило. Он — невропатолог, чужие нервы его профессия. К сожалению, у него имеются и свои. Их приходится расходовать экономно. Сегодня он уже проконсультировал трех тяжелобольных. Впрочем, эта женщина — мать, она тоже не обязана вникать в его переливы. Он ждал продолжения.
Она поправила узел светлых волос, в ушах мягко сверкнули камни.