Читать интересную книгу Свобода и любовь. Эстонские вариации - Рээт Куду

— Еще раз прошу тебя не касаться моей жены, — от ярости Размик смертельно бледнеет. — Не говори о том, чего не знаешь! Гаянэ ждет от меня ребенка, она на пятом месяце.

— Ах вот оно что! — у меня перехватывает дух. — Так ты поэтому использовал меня, наивную провинциалку?! Бесплатное удовольствие для мужика, который слишком долго постился!

— Да, моя жена не бесплодна, — рычит он. — И моя кровь найдет продолжение в моем сыне. Но любовные радости — это совсем другое, если уж ты ничегошеньки не поняла!

— Почему? — спрашиваю я, торопясь к двери.

— Потому что твой запах — это только твой запах, — у самой двери Размик вновь обнимает меня. — Такой кожи нет ни у одной женщины на свете… твои волосы, твоя грудь… Все, что не твое, меня не волнует, не сводит с ума, не заставляет забыть о мужской чести. Это можешь только ты, ты, единственная моя…

Он целует мою шею, лицо, волосы. Невозможно вырваться из его объятий. Невозможно уйти. Ни навсегда, ни на секунду. Я принадлежу ему, только с ним — мой дом. И все же я убегаю, унося его слова: “Моя кровь найдет продолжение в моем сыне”. Он сохранится в объятиях Гаянэ, сохранит свою драгоценную мужскую честь! Что ж, я переживу — дайте только добраться до дому. Вон отсюда, назад, в Эстонию! Скорее в повседневность, в эту великолепную отупляющую суету!

Словно в дурмане, я отправляюсь на вокзал. Я уверена, что больше никогда не поеду в Москву. Этот город больше не манит меня. К чему теперь тайно ждать встречи с Размиком?! К чему теперь клиенты Карлы, вся эта торговля картинами?! К чему вообще все искусство и мои рисунки?!

… Бунт мой длится всего два месяца. Конечно же, у меня есть дела в Москве. Карла прав: добытую с таким трудом служебную визу необходимо использовать. Только Карла умеет выбивать служебные визы для совершенно неподходящих людей вроде меня. Но мой хозяин всегда знает, чего он хочет. И получает то, что хочет.

В данном случае он хочет, чтобы я поехала в Москву. И я еду, такая несчастная и — безумно счастливая.

Поначалу я надеюсь, что мой армянин сам меня отыщет.

Обзваниваю всех людей, от которых хоть раз слышала упоминание о Размике. Теперь о нем упоминаю я. Намекаю, вплетаю его имя чуть ли не в каждую фразу. Завожу разговоры об армянском искусстве. И нарываюсь, в конце концов, на национальный вопрос. Армян ненавидят, называют дельцами, считают, что они позорят настоящее искусство. Я в растерянности внимаю.

Выясняется, что еврей-редактор художественного журнала, который, как я думала, хвалит меня только благодаря Размику, презирает моего армянского друга как “известного делягу”. Я потрясена. Но еще больше потрясена признанием, что ко мне редактор благоволит из-за теплых воспоминаний о курортах Пярну. Стало быть, в Москве меня поддерживают не армяне, а моя маленькая родина, которой я выносила такие предательские приговоры. Оказывается, “черножопых” в Москве презирают еще больше, чем в Эстонии оккупантов, и в числе этих презренных — и мой Размик.

А Размик еще уверял, будто бежал из моего городка, спасаясь от недружелюбных замечаний моей матери. И при этом преспокойно живет в Москве, в которой русские пылают гневом против нашествия “черных”! Пожалуй, редактор прав и Размик, возможно, действительно “деляга” — и куда более сноровистый, чем Карла. Или, по крайней мере, деляга новой формации, которого мне трудно раскусить.

Эстонские художники живут в Эстонии. Размик и его друзья — в Москве. Наши художники говорят на родном языке, Размик безукоризненно говорит по-русски. Размик живет в Москве, его брат — в Париже. Наверно, это свойство талантливого народа. Так евреи есть повсюду. Только представительница крошечного народца, вроде меня, может быть шокирована таким положением дел. В больших городах больше возможностей для роста, для развития… Для делячества?!

Да, я все-таки чувствую себя оскорбленной, и так просто это не проходит.

Я оскорблена, но Размика не встречаю ни в этот свой приезд, ни в следующий. В третий и четвертый приезды тоже не встречаю. Моя оскорбленность переходит в отчаяние. Отчаяние — в тупое бесчувствие. Бесчувствие — в жажду развлечений. Я окунаюсь в развлечения, принимаю каждое приглашение. Мало того — сама напрашиваюсь в гости. Где-то в глубине души я надеюсь случайно встретить Размика, но сама себе в этом не признаюсь. Внушаю себе, что веселюсь, чтобы таким способом окончательно избавиться от армянина.

Но добиваюсь я только одного: избавляюсь от состояния творческого горения, сопутствовавшего мне в прошлые приезды. Поезд всегда давал мне самые лучшие идеи для рисунков, прогулки по большому городу — тоже. Теперь вдохновение исчезает, остается усталость и какое-то неуловимое ощущение неумытости.

Но ведь я бываю исключительно в избранном обществе… Все здесь знакомы друг с другом с незапамятных времен, как они сами утверждают. Откуда же это ощущение гадливости? Неужели от случайных объятий, невинных поцелуев в щечку? Но я же не удаляюсь в соседнюю комнату, не позволяю мужским рукам утвердиться на моей груди или бедрах — не позволяю всего того, что делается весело, по-приятельски в моем поле зрения и рядом со мной!

Но позволяю же я по-дружески обнимать и целовать себя! Меня охватывает непреодолимое отвращение к чужим мужским рукам. Я проверяю себя еще и еще… Результат все тот же, я неисправима.

Затем, словно вспышка молнии, меня настигает понимание, что Размик никогда не найдет меня в этих компаниях. А если бы и нашел, для меня невыносимой душевной мукой было бы видеть, как он “по-братски” щупает тело какой-нибудь своей приятельницы из мира искусства — ведь все здесь знают друг друга с незапамятных времен …

Я собираю свою дорожную сумку у армян, которые обычно предоставляют мне ночлег. Больше я в Москву не приеду. Дела идут паршиво: Россия катится под гору! Такой деловой разговор Карла сумеет понять.

Тут звонит телефон. Я равнодушно слушаю армянскую тарабарщину. Наверно, звонит кто-то долгожданный — недаром же мать семейства так радостно возбуждена.

Завидую, вздыхаю.

Оказывается, это меня. Я не догадываюсь спросить, кто он, наш общий знакомый, безразлично беру трубку. И в полуобмороке сползаю на пол. Слышу голос Размика, его тревожные “алло” — и растягиваюсь в полный рост.

Хозяйка приносит нашатырный спирт, трет ваткой мой кровоточащий лоб: падая, я ушиблась о край столика.

Говорю, что это метрофобия. В Москве нынче считается очень изысканным страдать от метрофобии. Многие художники вообще не пользуются подземкой, не выносят нехватки воздуха, озлобления, написанного на лицах, грубой толкотни. Я голодна, не выспалась да еще и страдаю метрофобией — причин для обморока вполне достаточно. И все же мне кажется, что хозяйка глядит на меня чересчур подозрительно. Размик — честь и слава армянской общины, а я всего-навсего странная пришелица, которую поддерживают в основном ради давнего уважения к Эстонии, преуспевшей больше других бывших союзных республик.

Моя маленькая родина и сейчас окружает меня спасительным сиянием, хотя официально Эстонию положено считать “угасшей звездой”. Однако прекрасные воспоминания москвичей о давних прогулках по морскому побережью позволяют мне быть почетной гостьей. Надолго ли? Пока не угаснут последние воспоминания? И последние помнящие? Но к уважению примешиваются осторожность и подозрительность.

Разумеется, я очень скоро опровергаю все разговоры о том, какие эстонцы оголтелые националисты, как они ненавидят все русскоязычное. Мое присутствие здесь — лучшее доказательство. Мне верят, мне кивают, но какой-то смутный оттенок недоверия остается во взглядах. Каждый мой странный поступок подтверждает, что от эстонцев можно ожидать чего-то опасного, неуместного, предательского…

А обморок — явление, безусловно, необычное — объясняй его хоть метрофобией, хоть какой иной причиной. Хозяйка вновь появляется передо мной, со строгим и осуждающим видом. Или мне только кажется?

Из-за обморока я опоздала на таллиннский поезд, это воля судьбы. Я должна видеть Размика, слышать его голос. Я должна, я хочу… Лежу, прижимая к носу ватку с нашатырным спиртом, и строю планы встречи. По телефону? Нет, голоса Гаянэ я не вынесу. В мастерской? Нет, там может оказаться какая-нибудь натурщица. Обнаженная! Я этого не переживу. Ужасно, если я свалюсь в обморок к ногам какой-то голой тетки, которая, наверняка, еще и любовница Размика.

Размик перезвонил. Как мало нужно для того, чтобы почувствовать себя спокойной и счастливой!

— Почему ты бросила трубку? — сердито спрашивает он.

— Обыкновенный обрыв на линии, — энергично вру я.

Не могу же я признаться мужчине, что свалилась без чувств от звука его голоса.

— Ладно! — рубит Размик. — Я должен сегодня видеть тебя!

Как будто мы не расстались, поссорившись, несколько месяцев назад! Как будто нам не доводилось заниматься любовью только случайно, пару раз за всю жизнь! Как будто мы идеальная пара верных влюбленных!