Читать интересную книгу Под прикрытием Пенелопы - Игорь Агафонов

А в институте доходило до смешного. Юля после мне рассказывала, как сокурсницы устраивали мне бойкоты, а я этого в упор не замечала, не видела ни интриг, ни всех этих сговорившихся сокурсниц – ни порознь, ни вместе.

Из-за чего бойкоты? Ну, к примеру. Экзамены по иностранной литературе. Экспрессионизм в рассказах Мопассана. Где это вы взяли? – спрашивает меня преподаватель. Я готовилась по лекциям Джульетты (предыдущей преподавательницы), потому отвечаю по конспекту. Я не могу вам поставить «плохо», – говорит преподаватель, – но не могу также и «хорошо», лишь, извините, посредственно. Вы, разумеется, можете читать, что хотите, использовать любые источники, но для меня вы должны отвечать только по тому учебнику, который я вам рекомендовал. Меня это возмутило. Кроме того, стипендии лишалась таким образом. Стала с ним спорить, доказывать, а он… упёрся бараном. Однако после разговора со мной вышел в коридор и полчаса курил. А, вернувшись в аудиторию, стал всем подряд ставить двойки. И девчонки из-за этого устроили мне бойкот. А я этого даже не заметила. Как того моего школьного обожателя, чьи объяснения в любви я не услышала.

Конечно, можно сказать: баран не он, а я… баронесса. Можно. Теперь. А тогда…

Я старалась быть всегда сама собой. Но натыкалась на непонимание. В любой форме. Иногда чувствовала себя гадким утёнком среди домашних кур.

С Эдуардосом я познакомилась через Тони, однокурсника моего Кости. Внешностью Тони был похож на грузина, но застенчив. Небольшого росточка мулат-кубинец. Чуть приоткрытые пухлые губы, точно в ожидании моих повелений, щербинка между двумя передними зубами. Меня он не впечатлял, но был приятен.

Тони обожал на студенческих пирушках пробовать новые русские блюда, он выговаривал: кушань-я. Особенно любил салаты, даже перетаптывался в предвкушении и потирал ладони. И я очень любила салат из свеклы. Поэтому около меня всегда ставили вазочку со свекольником. И тут же рядом возникал Тони. И мы, как два кролика-свекловода наперегонки орудовали вилками. Он приговаривал: кушань – я, мне же оставалось возражать: нет, я.

Он мне как подружка стал, Тони (почти как Юлька). Я обожала Тони за его непосредственность, лёгкость, постоянную готовность услужить, составить компанию в любом мероприятии. И возможно, поэтому он любил приходить к нам с Костей (но всегда говорил: я к тебе, Алюсь) и оставался постоянно ночевать, хотя три минуты ходьбы до дому. А я частенько делала визиты к его родителям, они у него дипломатами служили. И на Кубе я у них потом побывала однажды в гостях.

И все остальные, кстати, Костины друзья-однокашники, так же говорили: пойдём к Алюсе. Не к моему мужу Косте, а ко мне. Меня воспринимали большим магнитом, чем его, точно не он, а я училась с ними в институте, а не домохозяйкой была на тот момент.

Когда родители Тони уехали на Кубу, он перебрался в общагу. И я туда постоянно наведывалась. Тони таскал меня по всем вечеринкам, концертам, театрам, выставкам, музеям – без мужа, тот не ревновал. Косте даже льстило, что я всем нравлюсь. И всё время повторял: «Куда ты от меня денешься?» Может, намекал, что я не имела специальности и завишу от него в финансовом плане, что у нас маленький ребёнок… Вот так примерно обстояли дела.

Говорю это к тому, чтобы стало понятно, какая вокруг меня на то время образовалась атмосфера… ну, что ли, поклонения. Пусть это и нескромно с моей стороны так выражаться. Если грубее, то – я была окружена мужским вниманием постоянно. Ребята не давали мне, что называется, проходу. То есть недостатка в поклонниках не я ощущала. И со всеми общалась как капризная девочка с игрушками. Могла приветить, но могла и выразить холодность. Словом, никто в сердце меня не поразил и никому я своего сердца отдавать не собиралась. Этакий воздушный флирт и не более того. Потом я устроилась на работу в библиотеку. И воздыхателей у меня прибавилось.

С кого начать? Вот художник из студии Грекова ухаживал – Женька. Его я рассматривала лишь как партнёра по теннису. Мы с ним играли на кортах ЦДСА. И когда я приходила, все говорили: как появляется Алевтина, с нашим Женькой начинает твориться что-то невозможное.

Ему нравилось, что я ходила в чулках (разумеется, не на теннисном корте), резинки от которых проступали через платье, когда мы отдыхали на скамье. Он попросту млел, когда смотрел мне на колени и на эти бугорки от резинок… Много позже я узнала, что он собирался бросить из-за меня семью. Да, много лет спустя сам лично рассказал, в ресторане – встретились совершенно случайно, и он затащил-таки в ресторан: «Как бы мне хотелось уехать с тобой на необитаемый остров!» – сказал он, чуть ли не со слезами на глазах, так проникновенно-проникновенно. А мне было весело…

Следующий обожатель – начальник одного из отделов нашего музея, Иволгин, этот хотел взять к себе – в своё, так сказать, подразделение, чтоб находилась поближе, под рукой… Как раз у нас намечалась реорганизация и он подговорил мою заведующую, чтобы она поспособствовала и уговорила меня. А я взяла да и уволилась.

Ой, даже случайные встречи заканчивались для меня свиданием. Монетку на телефон дала дядьке и он, представь, приходил ко мне на работу… Но это так – мимолётно – вспомнилось… до этого не разу не вспоминалось.

А Женька ревновал. Да и вообще, количество сошедших с ума по мне мужиков было невероятным. А я, как дурочка, и не замечала вроде… Знаешь, как к шмелям относилась. Липнут, ну что тут поделаешь?

Ну вот, Женька мне рамы для картин мастерил. В гости звал, на кровать хотел опрокинуть. Нет-нет, сказала. Расстроился ужасно.

Любила я и помучить мужичков. Поиграть. Азарт некий владел мною.

Историк в музее ещё хотел со мной… хм, дружить. Саша. Ну и дура я была. Невероятная.

Но особенно Иволгин меня опекал, сторожил как бы, едва трясучкой не заболел, даже всем стал в тягость – так частил в библиотеку. В валютный магазин водил в Питере – ездили всей группой в творческую командировку – поразить хотел, что ли? А когда ехали назад, он сделал так, чтобы мы в одном купе с ним оказались. Но женщин наших не проведёшь! – они к нам ещё двоих втиснули. Иволгин ночью вставал несколько раз и скрежетал зубами. Опять же смех меня разбирал. И страшно, как выражаются, и смешно. Забавляло это меня, да, но не более. Потом он на концерты меня приглашал и другие мероприятия культурные… Однажды, провожая, хотел поцеловать. Я ему: «Между нами быть ничего не может!» Вот такая игра с моей стороны. «Мучительница!» – его восклицание.

Много лет спустя один мой и его знакомый – я по делу какому-то зашла в дом офицеров – набрал его номер и дал мне трубку. И мой Иволгин на том конце провода чуть ли не проглотил язык – так заикался. Затем разговорился-таки, понёс всякие глупости – про жену, про аборт, что нет до сих пор детей у него… Между прочим, похвалился, что чин полковника ему дали, ездит теперь на чёрной «волге». Чепухня, короче. Да. И та женщина, которая запала на него, прямо возненавидела меня. Это тоже помню.

Я не обо всём и не обо всех рассказываю – лишь делаю набросок, чтобы понятно стало, в какой момент своей глупой жизни я встретилась с Эдуардосом. А пока продолжу про Тони.

Отец мой любил его почти как сына, выделял его среди всех наших друзей, потому что увлекался Кубой и очень любил разговаривать с Тони обо всём, что касалось этого острова Свободы (его даже прозвали Федька Кастрюлькин – Фидель то есть Кастро).

Короче, дружили основательно. И Тони иной раз говорил мне с улыбкой: «Если б ты знала, как мне порой тяжело бывает рядом с тобой!» – Мне это льстило, не скрою, хотя я опять же не воспринимала это всерьёз.

Ну вот. Незаметно подкралось время защиты дипломов в МАДИ. И Тони устроил прощальный вечер в общаге. Но со всей их группы был только Костя да я при нём, остальные – сплошь кубинцы, да и то скорее заскакивали – по делу якобы: кто письмо передать, кто… ну не важно. Помнится, я с утра уже была наэлектризована и не могла дождаться, когда придёт время идти, а Костя, как на зло, задерживался. И тогда я отправилась одна (сын был у мамы, она уже вернулась из Португалии, где пробыла три года). Прихожу в общагу. Самого Тони в комнате не застаю, но был кто-то незнакомый – он сидел за письменным столом спиной ко мне, в рваной футболке и почему-то в кепи на голове, хотя на дворе стояло знойное лето, и в помещении было достаточно душно. Да, я увидела сперва только спину незнакомца… и – что-то наподобие электрического разряда пронзило моё тело, так я неожиданно прореагировала на эту странную фигуру в полутёмной комнате. Затем незнакомец обернулся, и я спросила про Тони. Мой незнакомец вскочил, снял кепи, повертел в руках, опять одел, а я смотрела на его рваную футболку. Потом стала разглядывать его самого – прямо как экспонат: передо мной стоял, слегка покачиваясь с пяток на носки настоящий испанец. Вы представляете эту породу? Лишь самбреро не доставало.