— 1987 год, когда Ельцин выступил на пленуме ЦК КПСС, а потом на пленуме Московского горкома, где неожиданно «признал прежнее поведение ошибочным, покаялся перед партией». Тогда у широкой публики он снискал сочувствие: каяться никому до сих пор не приходилось, поскольку никто и шагу в сторону от «генеральной линии» не мог сделать. А тут — покаяние, ставшее достоянием публики, но при этом не кончившееся изгнанием и репрессиями. Коржаков постфактум реабилитирует Ельцина: несчастный, оказывается, был болен. Перед пленумом врач влил в Ельцина «смертельную дозу баралгина», после чего тот впал в прострацию и в этом состоянии оказался на трибуне. Разумеется, тем самым он как бы и не отвечал за слова, которые тогда произносил. На самом деле, Ельцин просто струсил и от трусости наглотался лекарств. А говорил то, что заготовил заранее. Текст речи разоблачал его как личность жалкую. К сожалению, неприятие КПСС тогда было еще сильнее. Поэтому люди искали для Ельцина оправданий. Иначе они бы остались без надежды, без лидера, на которого рассчитывали хотя бы для того, чтобы выразить свое отношение ко всем уже надоевшей партии.
Интересно, что врач, «прописавший» Ельцину убойную дозу лекарств и превративший его на время в «лунатика», потом оказался личным врачом В. Черномырдина. И почему-то домочадцы Ельцина ненавидели этого человека. Может быть, потому что старались списать на него «лунатизм» вождя демократов, который едва не стал финалом его политической карьеры. Сам Ельцин, по свидетельству Коржакова, был неприятно удивлен, столкнувшись со своим бывшим врачом в окружении Черномырдина. А в 1994 году врач Д. Нечаев погиб от насильственной смерти.
Не удивительно, что Ельцин и его ближайшие соратники, бывало, впадали в пограничные состояния. Их жизнь была сплошной пьянкой. Коржаков свидетельствует, что Геннадий Бурбулис, которого Ельцин собирался повести за собой на выборы президента РФ в 1991 году и сделать вице-президентом, продемонстрировал всю свою философию и всю свою культуру. Произносимый им тост при женщинах и детях оказался насыщенным ненормативной лексикой, а потом ему сделалось дурно, и он отошел в уголок, чтобы очистить желудок. После такой процедуры он счел возможным продолжить тост. По одному этому эпизоду мы можем оценить, насколько адекватен был один из влиятельнейших соратников Ельцина.
Впечатляющая пьянка соратников, живописуемая Коржаковым, относится к августовским дням 1991 года. Судьба страны оказалась в руках пьяниц. Два десятка человек, включая Лужкова с женой и Гавриила Попова, провели все это время, что называется, «не просыхая». Коржаков пишет: Попов так «захмелел», что его «двое дюжих молодцов… еле вынесли под руки… а уборщицы жаловались, что с трудом отмыли помещение после визита Гавриила Харитоновича». И далее, после «победы», все участники переворота «расслабляются» коньячком беспрерывно.
Другой пример — пьянка во время «беловежского сговора». Коржаков описывает, как упившаяся компания отправляла в небытие могущественную державу.
Следующий судьбоносный этап — март 1993 года, указ «Об особом порядке управления страной» (ОПУС). Компания путчистов распланировала, как душить народных депутатов хлорпикрином. Как только оказалось, что импичмент Ельцину не добрал голосов, компания алкоголиков собралась изрядно выпить и закусить — Ельцин, Черномырдин Грачев, Илюшин, Баранников…
Собственно путч 1993 года. Ельцин снова пьян. Во время трагических событий в Останкино он пошел спать. Коржаков рассказывает, как он тормошил «всенародно избранного» ночью, решал вопросы расстрела и штурма парламента. Но к утру Ельцин опять заснул, запершись в задней комнате своего кабинета. Пока Коржаков занимался штурмом, как оказалось, Ельцин с компанией вновь пьянствовали. Москва была залита кровью, а ельцинисты собрались в банкетном зале. Подробностей мемуарист не приводит, но признаки всеобщего опьянения безнаказанностью и водкой, судя по его «картинке», налицо.
Далее — Шеннонский инцидент, опозоривший нашу страну. В Вашингтоне во время встречи с Клинтоном Ельцин выпил несколько бокалов. Что оценено мемуаристом, как «совсем немного». Но через некоторое время в полете над Атлантикой Ельцин оказался мертвецки пьян: «встал, упал, описался». Жена и холопы хлопочут над безжизненным телом. Для нас с вами сообщают: микроинсульт, сердечный приступ. Потом оживившийся Ельцин сказал: «Я просто проспал». И свалил все на своих помощников, которые его «не разбудили». При этом иностранные дипломаты, готовившиеся встретить президента России, были изумлены картиной: Ельцин, писающий на колесо самолета. Делал он это, надо полагать, не приходя в сознание.
Позорнейший эпизод: «Ельцин дирижирует оркестром». Кадры этого позора облетели весь мир. Коржаков пишет, что его патрон с утра «уже устал», потом «расслабился перед церемонией», потом за обедом «выпил много сухого вина», отчего «резвился: гоготал сочным баритоном, расковано жестикулировал и нес откровенную ахинею». Наконец, Ельцин начал «музицировать около мэрии вместе с оркестром полиции Берлина»: подражал дирижеру, пел дурным голосом отрывочные слова из «Калинки-малинки». Толпа улюлюкала. Было отчего: Ельцин окончательно сдавал Германию. Русские войска выводили в чисто поле на родину. Кривляющийся алкоголик как нельзя лучше иллюстрировал состояние России.
По описаниям Коржакова, Ельцин и его соратники почти всегда пьяны. Что бы они ни делали, всегда пили. Коржаков с Барсуковым с американскими коллегами выпивают «грамм по семьсот». Коржаков с Явлинским — три бутылки шампанского. С Шумейко и Баранниковым Коржаков выпивает четыре бутылки коньяка за присест. Экскурсия по Енисею — вся ельцинская компания пьяна вдрызг. Решается кадровый вопрос — всегда приносят бутылку. Ельцин приезжает к Коржакову в больницу — пьют несколько часов кряду. Ельцин с Кучмой упиваются настолько, что первый протаранил головой дверной косяк, а второго пришлось выносить. С Черномырдиным Ельцин без пьянки не общался. А тот не общался без мата. Ясно также, почему и у Черномырдина, и у Ельцина иной раз нормальные русские слова не проходят сквозь глотку — не хватает привычных оборотов с тюркскими корнями и русскими приставками и суффиксами.
Конечно, Ельцин и не думал становиться миллиардером. Вокруг воровали все, и это было оправдано идеологической догмой. Но себе Ельцин брать не мог: это было «не поцарски». Поэтому брали его родные и близкие. Ему самому было удобно думать, что деньги в чемодане — это авторские гонорары за написанную не им книжку «Записки президента». Коржаков свидетельствует: «тысяч по шестнадцать долларов… ежемесячно приносит литературный обработчик мемуаров» В. Юмашев (затем — глава президентской администрации и зять любимой дочки). Ельцин «складывал деньги в свой сейф».
Барские замашки Ельцин демонстрировал и в «квартирном вопросе». Квартира его семьи на Рублевском шоссе — это не просто жилье. Здесь при Ельцине в дом, построенный для кремлевских врачей, заселились те, кто хотел быть ближе к уху и кого Ельцин хотел держать под рукой: Шахрай, Сосковец, тот же Юмашев, Грачев, Черномырдин, Тарпищев, Лужков, Барсуков, Ресин, Гайдар.