Печальные воспоминания казака по оставленной им родине.
Ой кряче, кряче, черненький ворон, Та на глыбокой долине; Ой плаче, плаче, молодым козаче По несчастливой годыне. Ой кряче, кряче, да черненький ворон Та у лузи над водою. Ой плаче, плаче, молодый козаче По конику по вороному. Вороный коню! грай ты пидо мною, Та розбий туту мою! Розбий, розбий тугу по темному лугу, Козакови та молодому. Ой, иде козак дороженькою, Слизоньками умываеця: Десь моя пенька, десь моя старенька, Да за мною убиваеця! Та в недилоньку рано пораненьку, Да як сонце не зходило, Та зезжалася вся моя родына, Вона мне выпроводила, — Выпровожаеш, моя родинонько! Та чи не жаль тоби буде, Як я пийду на ту украину, Да меж чужии люди? Ой, загадай мене, моя стара нене, Сидаючи обидаты. Десь моя дитина, на чужой сторони? — Да никому одвидати! Ой, згадай мене, моя стара нене, Як сядеш у вечери исти: Десь, моя дитина, на чужой сторони? — Да не мае одней висти.
Могила, разговаривая с ветром, предвещает казаку, оставляющему своего отца, неминуемую смерть:
Ой, у поли могила з витром говорила: Повий витре на мене, щоб я не чорнила, Щоб я не чорнила, щоб я не марнила, Щоб на мени трава росла, да й ще зеленила. И витер не вие, и сонце не грие, Тилько в степу при дорози трава зеление. Ой у степу ричка, через ричку кладка, Не покидай, козаченьку, ридненького батька! Як батька покинет, сам марне згинеш, Риченькою быстренькою за Дунай заплынеш. Бодай тая ричка, рыбы не плодила: Вона того товарища навики втопыла! Бодай тая ричка, кошуром заросла: Вона мого товарища за Дунай занесла![52]
Необыкновенная красота и сила малороссийских песен заставляли многих собирать их и печатать; но никто доселе не был столько счастлив в собрании их и ознакомлении с ними нас в такой степени, как трудолюбивый писатель наш, г. Максимович. У него ныне собрано до двух с половиною тысяч разных песен и отрывков. С нетерпением ожидаем выхода в свет. — Г. Киреевский давно собирал русские народные песни и собрал их весьма много. Более десяти лет ожидали появления в свет обещанных им песен и, к сожалению, обещание не выполнено. — Постигшая смерть в 1843 г. похитила его у нас; с ним она унесла в могилу нашу надежду. Может быть, кто-нибудь из любителей народности издаст их; а теперь мы лишены возможности сказать о них что-либо. — Приведенные малороссийские песни принадлежат, судя по слогу, к концу XVI в. Но вот определенные по своему времени: на взятие Варны и на взятие Львова. Гетман Федор Богданко, опустошив Синоп, Трапезунд и Анатолию, подошел под Царьград (в 1577 г.) и ограбил его предместье; отсюда поплыл с казаками к Варне, которую он взял. По этому случаю сочинили казаки песнь:
Чы я бы вийску не заплатила, Червонными золотыми Та биленькими таларами? Чы я бы вийску не заплатила, Червонною китайкою За услуженьку козацкую? А в недиленьку пораненько, Збыралася громадонька До козацкой порадоньки. Ставилы раду, та ставилы, Виткиль Варну мисто достаты: Ой чы з поля, чы з моря? Чы з рички невиличкой? Пыслали писла та под Варну, Пиймав же посел турчапина, Старого ворожбина. Сталы его выпытываты: Виткиль Варну мисто достаты, Ой, чы з поля, чы з моря? Чы з той рички невеличкой? А в недиленьку пораненько Бигут, пливут човеньцами, Поблыскивают весельцами. Вдарылы разом з самопалыв, А з гарматы вси козаки. Воны туркив забиралы, Сталы, нарекалы: Була Варна, була Варна, Славна славна; Славнийше того козаки, Що той Варны досталы, И в ней туркив забралы.
По взятии Львова Богданом Хмельницким (в 1648 г.).
А в чистым поли, близко дороги, Стоит наметец дуже шовковый; В тым наметци стоит столичек, На тым столичку зречны молодец. Конце вийско збирае, над Львив встае, Тай пид Львив встае, все шерегуе, Свое вийско на Львив рихтуе. Як киньми зернув, аж Львив здвигнувся, Як шабелькой звив, Львив поклонывся. Ой, вийшлы к нему мищаны Ой, вси мищаны, вси предмищаны: Вынеслы йому мысу червонных. Вин тое бере, тай не дякуе, А свое вийско на Львив рихтуе. Ой, вийшлы к нему вси жидове, Вси жидове, вси кагалове: Вынеслы йому мысу червонных. Вин тое бере, тай не дякуе, А свое вийско на Львив рихтуе. Ой, вийшли к нему уси Панове, Уси Панове, вси гетманове: Вывелы йому конников в сидли, Конников в сидли, панну в карети. Вин тое бере, красно дякуе, А свое вийско та шерегуе. Як зачав вийско шереговаты, Ой, бильше Львива не турбоваты.
По летописям видно, что Львов избавился от грабежа казаков выкупом 200 000 червонцев, собранных с жидов и купцов армянских. — Не должно думать, чтобы песни на взятие Варны и Львова только и были бы определенные по своему времени — их довольное число. На некоторые из них указано для сравнения только с приведенными русскими…
Думая, что при звуках пленительной старины никто не может быть равнодушным, я решился привести несколько отрывков из сочинений пол. XVII в. и конца тоже века — казака Кирши Данилова и неизвестных.
Завоевание Сибири Ермаком, хранившееся долго в устах простолюдинов, носит отпечаток исторической верности:
И собиралися во единой круг И думали думушку крепко за едино: Как бы им приплыть к горе тобольской той! Сам он, Ермак, пошел устьем верхним. Самбур Андреевич устьем средниим, Анофрий Степанович устьем нижниим, Которое устье впало против самой горы тобольской. Татары в них бьют со крутой горы; Стрелы летят, как часты дожди. И тому татары дивовалися, Каковы русские люди крепкие, Что ни единого убить не могут их. Каленых стрел в них, как в снопики налеплено, Только казаки все невредимо стоят.
Описание доспехов Михаилы Казарянина:
Выезжал удача, добрый молодец, Молодой Михайло Казарянин. А конь под ним — как ясен сокол, Крепки доспехи на могучих плечах, Куяк и панцирь чиста серебра, А кольчуга на нем красна золота. Шелом на буйной голове замычется, Копье в руках мурзамецое, как свеча горит; Ко левой бедре припоясана сабля острая, В длину сабля сажень печатная, В ширину сабля осьми вершков; Еще с ним тугой лук разрывчатой, Полосы были булатные, А жилы елены сохатные А рога красна золота, А тетивочка шелковая, Белого шелку шамаханского, И колчан с ним каленых стрел. А конь под ним, как лютый зверь; Цены коню сметы нет. Почему коню цены сметы нет? Потому ему цены сметы нет: За реку броду не спрашивает, Скачет конь с берегу на берег, Котора река шириною пятнадцать верст.
Жалоба русской девицы, плененной татарами:
На беседе сидят три татарина, Три собаки, наездники. Пред ними ходит красна девица, Русская девочка полоняночка, Молода Марфа Петровична. Во слезах не может слово молвити, Добре жалобно причитаючи: «О, злосчастная моя, буйна голова! Горе горькое, моя руса коса. А вечер тебя матушка расчесывала, Расчесала матушка, заплетала. Я сама, девица, знаю, ведаю, Расплетать будет мою русу косу! Трем татарам, наездникам». Они те-то речи, татары, договаривают, А первый татарин проговорит: «Не плачь, девица, душа красная, Не скорби, девица, лица белого; Асдему, татарину, достанешься. Не продам тебя, девицу, дешево; Отдам за сына за любимого.
В горе не должно кручиниться, говорили наши прадеды:
А и горе, горе, гореваньице! А и в горе жить, не кручинну быть; Нагому быть, не стыдитися; А и денег нету перед деньгами, Появилась гривна перед злыми днями. Не бывать плешатому — кудрявому; Не бывать гулящему — богатому; Не отростить дерева суховерхого, Не откормить коня сухопарого, Не утешити дитя без матери, Не скроить атласу без мастера. А горе, горе, гореваньице! А и лыком горе подпоясалось, Мочалами ноги изопутаны. А я от горя в темны леса, А горе прежде век зашел; А я от горя в почетный пир, А горе зашел, впереди сидит; А я от горя на царев кабак, А горе встречает, уж пиво тащит. Как я наг-то стал, насмеялся он.
Изведение брата напоем лютых кореньев.